Гибель Айдахара - Есенберлин Ильяс - Страница 27
- Предыдущая
- 27/53
- Следующая
Переправившись через неширокую степную реку Иланчук (ныне Джиланчик), всего за восемь дней дошел он до урочища Анакаркуюн и здесь велел поставить свой походный шатер. На огромном пространстве было разбросано теперь его двухсоттысячное войско – передовой отряд подошел к берегам реки Иргиз, те же, кому было определено прикрывать спину войска, разожгли свои костры на берегу реки Тургай.
Пустынной была степь, и незнающий человек решил бы, что так здесь было всегда. Откуда знать пришлому, что в обычные годы в междуречье кочевали десятки и сотни кипчакских больших и малых аулов. Но кто осмелится остаться на пути туменов, идущих на битву, какой безумец уверует, что все для него обойдется хорошо? Поэтому поднялись с насиженных мест аулы и, подобно напуганным птицам, гоня перед собою стада скота, разлетелись в разные стороны – кто в долины рек Нуры и Есиля, а кто в пески Улыкум и Балакум.
Прошло почти четыре месяца, как войско Хромого Тимура находилось в походе. И здесь в урочище Анакаркуюн, выяснилось, что продовольствие, взятое из Мавераннахра, на исходе. Кончилось вяленое мясо, почти не осталось муки, от наступившего тепла портилось залитое в кожаные бурдюки масло. Следовавшие за войском мусульманские купцы, рассчитывавшие на богатую добычу и быстрое завершение похода, продавали воинам продовольствие по баснословно высоким ценам. Над двухсоттысячным войском нависла угроза голода. Тимур хорошо знал, чем это может кончиться: еще немного и среди воинов начнется воровство, вспыхнет вражда. Голодные люди плохо подчиняются своему господину, если тот не может их накормить.
И тогда Хромой Тимур велел собрать к себе всех эмиров войска. По издавна существующему обычаю он потребовал, чтобы с этого дня никто не делал из муки ни хлеба, ни лепешек, ни лапши, ни других кушаний. Отныне воины могли готовить только болтушку из ячменной муки, причем каждый из них получал в день всего одну чашку этой похлебки. Разрешалось добавлять в нее только мутр – смесь из съедобных сушеных трав, которой еще оставалось в запасе довольно много.
Передовые отряды ничего не знали о войске Тохтамыша. Следовательно, конца походу видно не было, и надо было думать о том, как насытить голодающих воинов, чтобы они не потеряли силы и сохранили дисциплину.
И тогда Хромой Тимур объявил о том, что скоро будет устроена облавная охота.
К эмирам туменов, двигавшимся по степи каждый своим путем, чтобы для коней хватало корма и не создавалась сутолока, были отправлены табаши, которые должны были указать предводителям их место и порядок предстоящей охоты. Обезлюдевшая в этом году степь была полна разным зверьем: бесчисленные стада сайгаков, джейранов, диких коз – еликов, куланов бродили по безбрежным просторам.
В начале мая Тимур приказал окружить огромный участок степи, и десятки тысяч воинов вышли на отведенные им места, образовав кольцо, через которое отныне не мог бы проскочить незамеченным даже самый хитрый и маленький зверек.
На рассвете, в урочный час, заревели хриплоголосые карнаи, запели зурны, рассыпали громкую дробь барабаны. Медленно тронулись вперед цепи конных воинов, касаясь стременами друг друга. Два дня и две ночи, то шагом, то рысью двигались они, сжимая кольцо, выставив перед собой копья с тускло поблескивающими наконечниками. Никто не имел права убить хотя бы одного зверя. Задача воинов была не дать ни одному из них уйти сквозь цепь. Обезумевшие стада сайгаков, джейранов и куланов носились из края в край степи, ища спасения, но повсюду они натыкались на живую стену и, страшась человеческого духа, бросались в противоположную сторону. Все короче становились их пробежки, все теснее делался круг. И уже можно было видеть как, забыв об извечной вражде, бежали рядом волк и заяц, и глаза их налитые страхом были слепы – они не видели друг друга. Жалобно, пронзительно кричали брошенные звериные детеныши. Их топтали, сбивали, давили мечущиеся в панике тысячные стада. И, когда живая петля затянулась настолько, что в круг могли войти только те, кому предстояло завершить облавную охоту, Тимур во главе тысячи отборных воинов сделал это. С обнаженными саблями, с копьями наперевес они ворвались в середину круга.
Пройдут сотни лет, но в великой Дешт-и-Кипчак по-прежнему будут пом-нить об этой страшной охоте, устроенной Хромым Тимуром. С упоением, пьяные от крови, воины, которым выпала честь вместе со своим эмиром войти в круг, приподнявшись на стременах, опускали свои блестящие, быстрые как молнии клинки на головы животных. Уверенно и без промаха кололи копьями сайгаков те, кто предпочитал это оружие, да и трудно было им промахнуться, потому что животным не было числа. Злые жеребцы куланов бросались на ограждение, но стоящие здесь воины гасили их ярость ударами копий. Только волков, поднятых с их логова на дне сухих оврагов, рысей, выгнанных из березовых колков, да кабанов, обычно скрывающихся в приозерных густых камышах, пропускали сквозь свой строй воины, стоящие в оцеплении. Таков был приказ Хромого Тимура. Что толку от этих зверей, если мясо их несъедобно…
Вместе с эмиром участвовала в этой охоте его любимая жена Шолпан-Малик-ака. Одетая в одежды воина, она старалась не отстать от своего повелителя. Лицо ее полыхало от волнения румянцем, глаза сияли, но рука была тверда, как это полагается жене Железного Тимура, повелителя многих земель и народов. Без жалости, с азартом разила она беззащитных животных, и эмир, изредка бросавший на нее взгляд, любовался ее посадкой в седле и ловкостью.
Тимур вдруг увидел, как из гущи мечущихся животных выскочил совсем крошечный детеныш джейрана на тонких, дрожащих ножках. Огромные темные глаза его, похожие на глаза ребенка, были полны боли и страха. Ища защиты, он бросился под брюхо лошади, на которой сидела Шолпан-Малик-ака. Тимуру вдруг захотелось, чтобы жена нагнулась с седла, подхватила детеныша на руки, не дала ему умереть. Не знавшему ни жалости, ни сострадания ни к чему живому на свете, эмиру вдруг захотелось, чтобы в этот раз все произошло именно так, но Шолпан-Малик-ака, подняв свою лошадь на дыбы, заставила отпрянуть ее в сторону и, красиво изогнув свой стан, опустила саблю на голову детеныша джейрана. Тимур отвернулся. Брезгливая гримаса тронула его губы.
Только после полудня закончилось избиение животных. Степь пахла кровью. Заваленная трупами сайгаков, куланов, джейранов, еликов, земля была черна от крови, а в небе, еще несмело, на большой высоте, парили стаи грифов, стервятников, орлов-могильщиков.
Вдоволь насытившись полусырым мясом, поджаренным на кострах, воины принялись свежевать туши. Счастливые, забывшие о недавнем голоде, они готовили мясо впрок – одни мочили его в воде горько-соленного озера, другие привозили в кожаных мешках белую землю с солончаков и ею пересыпали туши. Вскоре, нагрузив вьюки с мясом, воины повели длинные караваны к своим временным стоянкам.
Тимур стоял на невысокой сопке и, сощурившись, смотрел на место недавней бойни. Медленно, не торопя своего коня, на вершину поднялся Едиге. Ему предстояло сообщить эмиру неприятную новость о том, что всего несколько часов из его тысячи сбежали к Тохтамышу два воина – братья того невинного джигита, которого казнил Хромой Тимур за грабежи дехкан. Но, взглянув на лицо эмира, не решился ни о чем говорить.
– Если бы мне удалось вот так же расправиться с войском Тохтамыша… – ни к кому не обращаясь, сказал вдруг Тимур.
– У вас доблестное войско, и никто не сомневается, что все произойдет именно так, как вы думали… – негромко отозвался Едиге.
Тимур не взглянул на батыра.
– Да поможет мне в этом аллах!..
Солнце садилось. Длинные вечерние тени стелились по земле, и уходили группами в степь, в расположение своих туменов последние воины. Тимур тронул коня и начал спускаться с сопки. В тот же миг, словно дождавшись отъезда грозного эмира, с неба на поле недавнего побоища упала черная туча. Это, несмотря на наступающую ночь, прилетели на поживу, на свой пир хищники, казалось, со всей Дешт-и-Кипчак.
- Предыдущая
- 27/53
- Следующая
