Феникс (СИ) - Колышкин Владимир Евгеньевич - Страница 43

   На грунтовке скопление машин увеличивалось. Где была возможность, Владлен решительно шел на обгон. "Боже, как мне повезло", - думал Георгий, провожая взглядом красную иномарку с низкой посадкой, застрявшую на раскисшей дороге. Да, господа, здесь вам не автобан и не фривей... Желающих попасть на аэродром было немало. В составе колонны переселенцев их "Нива" пересекала обширные просторы неизвестно чьих полей, где созревал овес, тесно переплетясь с сорняками. Синие глазки васильков весело подмигивали проезжающим, выглядывая из светлой массы колосящегося злака. "Куда бежите, дураки! - кричали васильки. - Здесь так хорошо! Где родился, там и пригодился".

   У Георгия защемило сердце от родного, близкого к российскому, пейзажа. Чем-то он напоминал картину Шишкина "Рожь", знакомую каждому школьнику 60-х годов. Репродукция этой картины в свое время украшала учебник "Родная речь". И даже редкие сосны, стоящие на бугре, подчеркивали сходство. Никакие крикливые пальмы не сравнятся с этой неброской красотой.

   Боже мой, подумал Георгий, ну что мы за уроды такие, почему мы не можем жить в гармонии с природой? Без этих ужасных выбросов в атмосферу всякой дряни. Почему? Хорошо бы стать этой сосной и стоять в поле, стоять... и думать о вечном... Или вообще ни о чем не думать, а просто созерцать мир...

   Глава девятая

   ПРОРЫВ

   "Влюбленные не должны расставаться".

   Мэри Шелли (Годвин)

   1

   Георгий вздрогнул и открыл глаза. Кажется, он задремал.

   Машина, урча мотором, мягко катила по проселку мимо лесочка. В открытые окошки кабины вливался смолистый запах нагретой хвои. Обочина грунтовки заросла красно-фиолетовыми пирамидальными соцветиями иван-чая, ядовито-желтыми горошинами пижмы и ржавыми метелками конского щавеля. И вдруг справа тесное пространство расширилось до горизонта зеленым полем древнего аэродрома.

   Водитель радостно пел старую песню дальнобойщиков о том, что "... дорога серою лентою вьется...", но уже с новым припевом: "Крепче за шофёрку держись, баран".

   Пассажир тактично кашлянул и зашевелился.

   - Просыпайтесь, сэр! - сказал веселым голосом водитель. Мы уже в виду неприятельских позиций.

   - Разве я заснул? - произнес Георгий, зевая и садясь в кресле прямо. - Пытался медитировать, но в машине трудно сосредоточиться - укачивает.

   - Это у вас на нервной почве, - авторитетно заявил Владлен. - Так бывает, когда с женщинами свяжешься... Вот глядите - звездолеты! Который из них вам нужен?

   Вопрос растерянно повис в воздухе. Они повернули и помчались по открытому полю, и на том конце обширного природного стола, покрытого скатертью буйного разнотравья, стояли гигантские посудины - целый сервиз! - космические корабли в виде тарелок, поставленных одна на другую, как обычно делала мама, накрывая кашу или другое кушанье, чтоб оно не остыло. Впрочем, не все корабли имели классическую "тарелочную" внешность, выделялись аппараты и других конструкций: в виде шара, а некоторые можно было принять за дирижабли. Очертания чудо-кораблей были искажены маревом, размыты дальностью расстояния и все равно размеры их поражали. И закрадывались в душу сомнения, уж не мираж ли это, не сон ли?

   Воздух над широким полем дрожал и вибрировал от тепла, излучаемого землей. Жар нагретой солнцем земли заставлял колебаться окружающий мир, делая его нереальным. Казалось, дунет резкий порыв ветра, и этот мираж исчезнет, растает как дым. Но по мере приближения, новая реальность становилась все отчетливее, приобретая навязчивость кошмара и обстоятельность абсурда.

   Космические дирижабли покоились на многочисленных опорах, казавшимися слишком хлипкими, чтобы надежно удерживать столь чудовищную массу, несомненно, - металла. Бока звездолетов тускло отблескивали на солнце. Внизу, под опорами, копошились люди-муравьи. Ползали неторопливо машины-жуки. В небе с опаской кружили три вертолета-стрекозы. Вертолеты (скорее всего ооновские) были военными, но приказа атаковать, очевидно, не имели. Издали это напоминало сценки из жизни насекомых, и суть этой жизни была страшной.

   Их "Нива" проехала мимо разбитого, брошенного, с пятнами ржавчины, бэтээра - с распахнутыми люками и обгорелыми шинами. Покореженный пулемет мертвым зрачком уставился в землю. Бронированное чудовище сдохло, очевидно, в тот весенний день, когда летающие блюдца в первый раз попытались захватить этот, старый, еще построенный немцами, аэродром, а леберлийцы пытались этому помешать, имея на него свои виды.

   В трехстах метрах от ближайшего звездолета (казалось, облако присело отдохнуть) их остановил леберлийский милицейский кордон. Дальше следовало идти пешком. Цепь милицейских машин с включенными цветными мигалками на крышах, имела не менее сюрреалистический вид, чем окружающая действительность. Но присутствие милиции хоть как-то сдерживало людей и вносило в этот бедлам относительный порядок. А людей было очень много, и все они были возбуждены и агрессивно настроены. Там и сям змеились многочисленные хвосты очередей. Таких очередей Георгий не видел, пожалуй, со времен табачного бунта, Лигачевского полусухого закона и всеобщей нехватки продуктов питания. Те времена давно минули, но бывшие советские граждане быстро вспомнили все прелести тесного единения: единая цель, единый порыв, единая злость. Полное равенство и отсутствие индивидуального сознания.

   - Вы бы лучше остались в машине, - сказал Георгий Владлену, вдруг обнаружившемуся под локтем. - Зачем вам тут толкаться.

   - Ничего, я тоже пройдусь, разомну ноги, - ответил водитель, заталкивая что-то за пояс ремня и закрывая это что-то застегнутой ветровкой. Он по-мужски - локтями - поддернул штаны и пошел к ближайшему - тарелкообразному - кораблю, на два шага отставая от Георгия, словно прикрывая его тыл.