Рассказы ездового пса - Ершов Василий Васильевич - Страница 35

• Предыдущая
• 35/75
• Следующая

Сколько таких минут бывает летом у штурманов - да часы, десятки звездных часов. Лучше штурмана никто не проведет машину между засветками… да я в эти дела и не лезу. Мое капитанское дело - обеспечить устойчивость и управляемость самолета, пока он проползает между гроз, оценивать меняющуюся обстановку, не дать машине выйти за ограничения, вовремя принять решение, разумом, свободным от исполнительской рутины.

Я включил табло "Не курить. Пристегнуть ремни". Смысла вызывать проводницу и давать указания по поводу предстоящей болтанки не было: надо полагать, пассажиры давно прилипли к стеклам и ежатся, как и мы, при виде наводящего страх зрелища.

- Давайте-ка, ребятки, пристегнемся потуже.

Экипаж молча затянул ремни. Дело серьезное.

Навигатор, не отрывая лица от гармошки локатора, поднял левую руку:

- Так… так… так… Поехали вправо! Энергично!

- Володя автопилотом ввел машину в крен. Я положил руки на штурвал. В таких ситуациях надо максимально использовать автоматику, но быть всегда готовым к ее внезапному отказу. Самолет повернул в сторону стены и вошел в подсветившееся на секунду ужасное нутро грозового фронта.

Мы шли в светящихся внутренностях грозы. Ежесекундно справа, слева, снизу вспыхивало тусклое сияние - желтоватое, розовое, багровое, иногда бело-голубое, слепящее, иной раз цвета каленого железа. Узкий проход был начинен волнистыми перемычками, уродливыми ребрами, складками, связками кишок… на секунду все пропадало в чернильном мраке и снова мгновенно проявлялось и проплывало мимо. Машина, перекладываемая из крена в крен, влетала в слои вуали, раздирала их со скоростью пули, и сознание едва успевало отмечать проносящиеся за ухом клочья тумана.

Днем-то этого ничего не видно, один туман кругом да свет вверху, а внизу ужасающая отвесная чернота глубин. Но ночью, в нутре грозового чудовища, в непосредственной близости от его огнедышащих устрашающих органов, пульсирующих судорожным светом, - зрелище неповторимо прекрасное: это - сама Стихия! И крохотная серебристая игла нашего лайнера пронзала ее, освещаемая сполохами молний, плавно ускользая от них в недосягаемые углы, ведомая Разумом Человека, владеющего искусством самолетовождения.

Земные люди… Вам этого не увидеть никогда.

Страх стискивал сердце. А вдруг впереди закроется? Куда деваться попавшему в западню самолету? А вдруг не впишемся в радиус и зацепим? Вдруг швырнет?

Штурман - знал. Он заранее оценил и рассчитал скорость перемещения засветок относительно друг друга, нашу скорость, определил ширину и извилистость прохода, безопасные интервалы. Он следил за Грозой, выжидал, высчитывал секунды, он не отрывался, не отвлекался - и в решительную минуту взял ответственность на себя. Это - тот штурман, что довезет.

Станислав Иванович Лавров сделал свое дело искусно: нас не шелохнуло. Только едва заметное дыхание огнедышащего чудовища мерно и плавно покачивало лайнер; он не задел ни одной болевой точки и вышел на простор чистого ночного неба. Внизу сквозь туманный слой просвечивали огни Барнаула. Вверху безмятежно сияла полная чистая луна. Мир был прекрасен и тих. И мы взяли курс на трассу.

Новосибирск подтвердил, что мы вышли на трассу, аж над Барабинском. И дальше уже мы пошли по южной, знакомой тысячу раз трассе.

Условный стук в дверь; Паша, заглянув в глазок, открыл: вошла проводница с подносом.

- Мальчики - кофейку?

В кабине стоял острый запах адреналина. Ароматный кофе был как раз кстати.

- Ну, как там пассажиры? Небось, страху натерпелись? Сверкало кругом-то…

- Да спали они, Василич, как убитые. Намаялись с задержкой в вокзале. В духоте, на ногах… как в салон ввалились, сразу все уснули. А сверкало - страх! Давайте, ребятки, попейте. Минут через двадцать накормим, хорошо? Кому что: ножку, горбушку, крылышки?

- Мне - откуда ножки растут…

- Да знаю, знаю, любитель…

- Перекур, ребята!

- Мне - холодное мясо.

- Заказывайте, сделаем, сделаем все. Может, кому бульончик… из внутренних резервов?

- О, бульончик… Молодцы…

- А как же… Стараемся.

Самолет, оставив Грозу за спиной, удалялся на запад, и за ним тянулся подсвеченный луной, прямой как стрела спутный след.

Летом рейсов много, погода, в общем, хорошая, даже по северам, и ясного неба всегда больше, чем туманов. Но Север коварен. Поэтому принимать решение при полетах туда надо очень взвешенно.

Вот, как я тогда вез ребятишек из Сочи в Норильск. Нам разрешалось, ввиду малого веса, возить их в количестве, превышающем количество кресел: рассаживали по четыре на три кресла. Как-то там пристегивали… Это сейчас все скрупулезно соблюдается; с Запада пришло: не дай бог набьет себе кто шишку - засудят ведь из-за несоблюденной запятой в документе. А тогда и не задумывались, что ремней привязных на всех-то не хватает. Или их по двое пристегивали? Ну бортпроводники на такой случай были подготовлены, я им доверял… а они мне.

Капитан я к тому времени был уже опытный, тертый Севером, да и "Тушку" хорошо освоил. Единственно - как-то не удалось мне полетать по западно-сибирским аэропортам. Я и до сих пор путаюсь и точно не скажу, где тот Сургут, а где Нефтеюганск. Они в стороне от наших трасс. Летать довелось рядом с ними, связь с ними вел, а садиться не приходилось. Да еще понастроили там новых аэродромов; по радиообмену слышно: борты - кто следует в Надым, кто в Уренгой, кто в какой-то Октябрьский или Ноябрьский… удивительно однообразен был в советское время список имен собственных, присваиваемых новым поселкам… зато идеологически выдержан.

До Уфы мы добрались без приключений. Погода звенела везде: жара, грозы, спина мокрая, ноги горят… Нормальное лето. Полон салон ребятишек-подростков, сто восемьдесят душ; любопытные мордашки то и дело заглядывали к нам в кабину… Я сам пацаном мечтал побывать в кабине, поэтому нынче весь полет у меня за спиной, затаив дыхание, стояли по двое-трое парнишек; периодически выходили, менялись, и так на экскурсии побывал весь или почти весь контингент. У Филаретыча сын как раз учился в летном училище, интерес ребят к самолету был нам близок и понятен, и никогда мой экипаж не ворчал, что толкаются тут, мешают работать. Мы и для них старались делать ЭТО КРАСИВО, чтоб загорелись глаза, а у кого-то, может, и сердце…

На метео мы с Филаретычем взяли прогнозы Норильска и Уренгоя. Погода хорошая, обещались к утру "временами" туманчики, но "временами" при принятии решения на вылет - не учитывается, да и мы успевали раньше. Там, в прогнозе, собран был список всех северных портов, и везде "ХОР" или "9999", что означает: видимость более 10 км. Прямо столбиком выстроилось: "ХОР", "ХОР", "ХОР"… И внизу пара строчек с другой погодой, относящейся к какому-то аэродрому… но это нас не касается - у нас в Норильске погода звенит.

Солнце садилось. Правда, после нашего взлета оно вроде как призадумалось. На пути до Свердловска стояли размытые, распадающиеся грозы: неряшливые лохмы наковален опускались вниз, туда, где в отвесной темноте еще посверкивали слабеющие молнии. Мы прошли над ними сверху и повернули на Ханты; солнце катилось по горизонту, не желая уходить с веселого летнего неба. Внизу стояли светлые сумерки; редкие огоньки загорались в редких городах на нашем пути. В белесых пятнах озер отражалось светлое небо; зеркальные плесы рек прорезали темные леса; горели тысячи факелов над северными равнинами. Сибирь жила своей особой жизнью: из земли выкачивалась нефть, по гатям через болота катился автотранспорт, а в небе, исчерканном туманными полосами, пересекались пути самолетов.

Постепенно ночь сгустилась. Справа на фиолетовом небе светился белый серп месяца, редкие звезды загорались вокруг; слева на оранжевом фоне заката кровавыми полосками вытянулись над горизонтом тонкие облака. Над Хантами справа налево прошел перед нами "Боинг", сверкая иллюминацией белых и красных маячков; за ним плавно закручивались, растягивались и замерзали вихри срываемого с крыльев тумана.

• Предыдущая
• 35/75
• Следующая