Клятва (СИ) - Калашников Павел - Страница 30

Ты не сможешь извиниться перед твоими мертвыми товарищами, перед Артёмом. Но ты можешь идти вперед и жить, просто потому что они заплатили смертью за твою жизнь. И если хочешь бояться и вечно просить прощения, то у меня для тебя плохие новости — долго ты здесь не протянешь.

Парень, взглянул на Егеря. В его туманные глаза, хранящие множество страшных тайн. И кивнул. Тихо и совсем слабо, едва заметно.

— Вот и ладно, — сказал Егерь, дернув коробку передач. — Осталось немного.

Они прошмыгнули через деревню, после повернули направо, выйдя на старую федеральную трассу. Несколько часов езды по монотонной дороге, среди разбитых машин привели их к пункту назначения — Городу сталкеров.

1

Стол был усеян разными яствами: большие и горячие, манящие своим прелестным ароматом говяжьи котлеты с гарниром из грубо нарезанной жареной картошки, нажористые и аппетитные охотничьи колбаски, несколько банок маринованных огурцов с помидорами, небрежно порубленные ломти чёрного душистого хлеба — все это радовало глаза и только разыгрывало бурю в желудке. Даня дико хотел есть. Таких угощений в девятом было не найти. Дай бог, если местным доставался какой-нибудь хиленький кабанчик, едва не сдохший от хвори, а иначе приходилось давиться уже приевшимися говяжьими, конскими и свиными консервами, от которых, честно сказать, уже тянуло блевать. Парень всю свою жизнь ел как по списку одно и тоже, а здесь его встретила целая армия разных редких вкусностей. Едва еда появилась на столе, он накинулся на неё, даже не подумав о манерах.

Егерь сочувственно улыбаясь, смотрел на то, как юнец жадно проглатывает один, а затем и второй кусок говяжьей котлеты, быстро заедает это гарниром из картошки и несколькими солеными, крючковатыми огурцами. Душистый хлеб только раззадорил аппетит.

Сам же кавказец предпочел несколько жареных кусков свинины, но не притрагивался к ним до того момента, пока пузатый, улыбчивый бармен по прозвищу Живик, чисто грузинской внешности, не притащил пару здоровенных глиняных кружек пенящегося ячменного пива.

— О, я смотрю твой сынуля уже почивает! — во весь рот улыбнулся бармен. — Ты, мой дорогой Давид, тоже не стесняйся, кушай, пей!

— Да чтоб тебя, Живик, — едва улыбнувшись ответил Егерь, — не сын он мне, да и никакой я не Давид.

Живик удивленно повел глазами, уводя взгляд к большой деревянной барной стойке, сбитой из крепкого листвяка. Наверху, где на небольших табличках, обычным углем были разрисованы цены, в самой середине, красовался огромный, аморфный череп, с расплывшимися очертаниями лица. Размером он был, пожалуй, с два человеческих черепа в высоту и по два с половиной в длину. Вместо зубов из пасти торчали огромные клыки, а между ними блестели толстые, широкие зубы, угрожавшие сомкнуть огромную челюсть, если только осмелишься сунуть в неё палец.

— Если ты не Давид, то это по-твоему не Голиаф? — спросил бармен, по-актерски почёсывая затылок.

— Живик, ей богу, дай нам отдохнуть, — спокойно, без лишней резкости сказал кавказец, запихивая здоровенный кусок мяса в рот.

— Ну ладно, потчевайте, мужики, — потерев длинные усища, ответил грузин, тут же удалившись.

Даня же, ненадолго отвлекшись от еды, осторожно посмотрел на бурлящее пиво. Горец, увидев это, лишь молча кивнул.

— Пей, пей, — добавил он после, — все лучше, чем воду хлебать.

Парень чуть пожал плечами, а после немного отхлебнул. Пиво приятно обволокло горло, протиснувшись внутрь.

Вокруг было шумно. В баре — сердце этого города, так было всегда. Где-то с пьяну горланили песни, где-то проигрывали в карты последнюю кофту, где-то просто мирно храпели, уткнувшись мордой в картошку.

«Мир изменился, а вот люди остались прежними», — подметил про себя Егерь, утирая пену с бороды.

Бар представлял из себя старое привокзальное здание кафе, начисто пересобранное под вкус местных сталкеров. Они вытащили весь мусор, оставив лишь голые бетонные стены, а потом срубили кучу грубых, простых сосновых столов и стульев, сделали широкую, такую же небрежную, но надежную барную стойку, разделяющую большое пространство на два сектора. За ней постоянно ошивался Живик — заправило этого заведения и по совместительству отличный повар. Стойка его изобиловала различными напитками: от простейшего самогона, до хитрой смеси настоек разных сортов, буйно отдающими в голову сразу после первого глотка. Каждой бутылке была присвоена табличка с цифрой от одного до пяти, и чем больше становилась цифра, тем меньше оставалось бутылок с такой табличкой. Пятёрок всего пара штук была.

Как смекнул Даня, на табличках была стоимость, только вот в чем она измерялась? Патроны? Консервы? Или что-то другое?

Был еще и второй этаж, устроенный как терраса, добавляющая к помещению ещё почти треть пространства. Там расположилась пара стульев да здоровенный стол для особо больших застолий. Освещением выступили самодельные стеариновые и восковые свечи, уставленные где только можно, так, что за два квартала виднелись огни бара.

Сталкеры ласково называли это место башкой, за то, что рядом располагались и арена, где неустанно проливали кровь местные гладиаторы и скромная гостиница, куда можно было упасть после бурной ночки.

Пацан то и дело оглядывался, смотря на все это удивленными, полными детской наивности, глазами. Этот бар напоминал средневековый трактир, где ошивается крестьянский сброд, заглушая все свои беды пойлом, песнями и драками. Но люди, сидящие здесь, были далеко не простыми.

Наконец, Даня прожевал последний кусок котлеты и откинулся на спинку стула. На лице заиграл багрянец.

Вот, кончилась и картошка, и огурцы, и помидоры, что совсем недавно пополнили стол. Егерь не спеша доел свою порцию и рукой поманил Живика. Грузин в это время попивал пиво, любуясь на прелести местной официантки.

— Что, молодость в штанах заиграла?

Живик дернулся, повертел головой и через пару мгновений уже стоял возле путников, ехидно потирая здоровенные усы.

— Чтоб тебя, дорогой, уже посмотреть нельзя?! — снова по-театральному возмутился бармен.

Егерь снова чуть улыбнулся, но не ответил.

— Ну и как тебе, Мясник? Вижу, твой сынуля наелся так наелся!

Кавказец вздохнул, понимая, что не в его силах переубедить этого грузинского толстяка.

— Отлично. Спасибо, Живик.

Бармен, увидев расположение Егеря, тут же сел на рядом стоящий стул. Мебель, на удивление, даже не скрипнула от его внушительных габаритов. Уцепившись взглядом за единственный огурец, одиноко дрейфующий в рассоле, Живик взял банку и, приложив немалые усилия, выловил овощ одними только пальцами.

— Ну, дорогой, не утомляй меня своим молчанием, — весело начал он, — расскажи где ты столько пропадал? Мы тебя совсем потеряли после той неудачной попытки прорвать периметр!

Егерь, заметно помрачнев, сделал пару больших глотков из кружки, а Даня с любопытством взглянул на кавказца.

— Живик, друг мой, много дерьма потом случилось. Вот я его и разгребал.

Грузин сплел пальцы на животе и откинулся на спинку стула.

— Твоя краткость всегда поражала мой зажиревший ум, как говорится: редко, но метко! Ну раз не хочешь говорить о прошлых своих заслугах, может хоть скажешь, что за чудный малый сейчас пьет с тобой пивко?

Даня, поймав на себе взгляд ухмыляющегося грузина, тут же отставил пойло.

— Не стесняйся, салага, друг моего друга — мой друг.

— Скажем так, это мой спутник, — спокойно ответил кавказец. — Большего знать не нужно.

— Ну, ладно, ладно. Вечно ты хмурый, как туча! О, иди сюда, дружище!

Живик обращался к спокойно сидящему рядом с Егерем, Зевсу. Услышав зазывания грузина, полуволк только опустил голову на бок, будто бы говоря: «Шел бы ты своей дорогой, человек».

— И ты, Зевс, тоже в папашу пошел, давно ведь знаемся! — развел плечами Живик, но, поняв, что полуволк не подойдет, вздохнул.

— Так, — начал Егерь, затягивая сигарету, — денег у меня пока нет, Живик.