Война и Мир (СИ) - "СкальдЪ" - Страница 47

Я слушал и оглядывался по сторонам. Марширующая Особая бригада оттеснила болгар к самым домам, но они все равно чуть ли не под копыта бросались, не в силах унять свою радость. Они пели, периодически пускались в пляс и постоянно совали в руки солдат оплетенные бутыли с вином, колбасы, хлеб и фрукты. Под ноги раз за разом бросали цветы. Там, где позволяла ширина улицы, мальчишки и девчонки с громкими криками бежали за нами, многие из них залезали на деревья и дома. В нынешнюю войну я уже видел подобные проявления радости. В Никополе, Плевне, Кутловицах и прочих городах нас так же приветствовали с распростертыми объятьями, но здесь всеобщий градус счастья достиг каких-то невероятных высот. С окрестных церквей, не замолкая ни на минуту доносился колокольный звон. Шум стоял оглушительный. Многотысячная толпа сдавливала нас словно тисками. Большая часть горожан щеголяла национальной болгарской одеждой, но среди них мелькали еврейские и турецкие вещи, а также европейские костюмы и платья. Фески носили чуть ли не треть мужского населения.

Замощенная брусчаткой улица извивалась самым прихотливым образом. Мостовая казалась грязной, со следами недавних беспорядков. Со всех сторон без всякого порядка к ней примыкали улочки и узкие проходы. Часть строений была обмазана глиной и только дома состоятельных граждан, постоялые дворы, некоторые магазины и здания иностранных консульств напоминали о европейской культуре. Стены и окна украшали фрески на самые различные сюжеты. В архитектуре постоянно мелькали восточные мотивы. Справа тонкой свечкой возвышался красивый минарет. В городе имелось множество фонтанов с бронзовыми трубками вместо кранов. Представители всех ремесел — пекари, мясники, ювелиры, гончары и прочие имели строго определенные места на местных базарах, что живо напомнило мне Среднюю Азию.

Мы двигались медленно и когда выбрались на площадь, увидели над зданием Пашинского конака*, фактически выполняющего функцию ратуши, русский триколор. Гусары времени зря не теряли.

Звеня шпорами, мы с Белокопытовым, Арпсгофеном, Ребиндером и Младеновичем прошли внутрь и расположились в одном из залов. Седов уже ждал нас, заняв здание с непринужденной ловкостью опытного ветерана. Выглядел он так основательно, что всем сразу становилось ясно, кто тут теперь хозяин.

Мебель, обстановка, занавески, картины и предметы быта недвусмысленно напоминали о том, что еще сутки назад здесь работали и проживали турки. А судя по многочисленным ценным вещам, которые постоянно попадались на глаза, Шакир-паша бежал из города как последний трус, второпях оставив все самое ценное. Я приказал Ребиндеру, чтобы драгуны взяли здание под охрану.

Ангелова показала себя женщиной умной, но я все же решил проверить ее слова и разослал по городу более дюжины разъездов, которым поручалось осмотреть улицы, здания и различные поместья и взять под стражу всех раненых и брошенных турок. Заодно они принялись наводить порядок и разбираться с жалобами. Площадь перед Пашинским конаком взяли под контроль подошедшая пулеметная команда Тихонова и гвардейцы Литовского полка. Ломов и Гахович в город пока не заходили, здесь им делать нечего, а Зазерский со своими донцами ушел по дороге на юг, выясняя, как далеко отступил неприятель.

Сразу же состоялся небольшой фуршет с лучшими представителями города. Откуда-то появилось шампанское, коньяк и неплохие закуски. Люди представлялись, безостановочно жали нам с Белокопытовым руки и даже целовали. Их было так много, что после первых двух десятков я махнул рукой и понял, что никого здесь не запомню. Оставив Сергея Дмитриевича наслаждаться минутой славой и заодно выполнять представительские функции, я прошел в один из кабинетов и немного перевел дух, отдыхая от бестолкового гама.

Откинув занавеску, я стал свидетелем, как по главной улице медленно движется крестный ход, состоящий из неисчислимого количества людей. Над головами поднимались церковные хоругви, от обилия икон и образов разбегались глаза. Продолжали звенеть колокола, судя по звукам, благодарственные службы и молебны будут идти несколько недель. И болгар можно понять. Под турками они жили пятьсот лет и успели сполна хлебнуть горя, ненависти и злобы. Так что сейчас им нашлось, что отмечать. А мне стоит выкроить время и обязательно сходить на одну из вечерних служб.

Не успел пройти час, как пришли официальные гости — делегация иностранных консулов в числе трех человек. Витто Позитано представлял Италию, Демеркур Францию, а Вальхарт Австро-Венгрию.

Мы говорили на немецком, познакомившись без лишних церемоний. С этими странами Россия не воевала, так что нас ждало вполне светское и достаточно дружелюбное общение. Гусары мои умели в любом месте осваиваться моментально и мигом находить потребные вещи, включая провиант, посуду и все прочее. Так что Снегирев и несколько человек под его рукой в ратуше чувствовали себя, как рыба в воде. Я приказал Архипу ставить на стол вино и легкие закуски, заодно сварить кофе и про сигары не забыть.

— Шакир-паша вызывал нас к себе ночью и сказал, что хочет сжечь город, — тем временем, слегка картавя, рассказывал Демеркур. — Представляете, генерал, он сообщил, что выделяет нам тридцать подвод и предупредил, чтобы через час мы покинули город, так как решение его окончательно и обжалованию не подлежит!

— А вы? — вежливо поинтересовался я. Было ясно, что гости хотят подчеркнуть собственную значимость и присвоить себе заслугу в том, что София не пострадала.

— А мы выдвинули ему ультиматум: города консулы не покинут, а если мы погибнем в огне, то подобный прецедент может стать поводом к началу новой войны, — мужественно расправив плечи заявил Позитано. Любо-дорого было посмотреть на такого смелого молодца — в мирной обстановке он казался настоящим героем, но я скептически отнесся к версии дипломатов. Шакир-паша пощадил город не из-за доблестных иностранцев, решивших сложить свои головы во славу православных болгар. Не думаю, что он испугался их решительного ультиматума. Все дело в том, что война скоро закончится. Это уже ясно всем без исключения. Турция проиграла и отвечать за свои поступки придется. Шакир-паша не хотел становиться военным преступником, вот и весь его мотив, без всякой лишней поэзии.

Консулы закидали меня вопросами о том, посетит ли город Император, главнокомандующий или цесаревич, каковы планы русских войск, какие приказы у меня имеются, что мы намерены делать дальше и всем в таком духе. Не особо вдаваясь в детали, я утолил их любопытство по некоторым моментам, от лица Особой бригады поблагодарил за их великую доблесть и сославшись на множество важных дел, закончил нашу беседу.

Еще через час, когда прибыли посланные по городу разъезды и ситуация прояснилась я принялся за дело, написав несколько депеш и отправив телеграммы в ставку Главнокомандующего о том, что София взята, отряд Шакир-паши отступил к Дупнице, а в наше распоряжение попало множество турецких складов с провизией, оружием, боеприпасами и амуницией.

Все это время корреспонденты русских и иностранных газет находились рядом с нами, беседовали с военными, болгарами и пленными из числа турок, а затем принялись отправлять отчеты в Россию, Париж, Вену и ряд других европейских городов. Со мной хотел побеседовать каждый из них, их назойливая настойчивость даже вызывала невольное уважение. На телеграфе образовалась огромная очередь из желающих поделиться новостями. Среди них находился и мой брат Дмитрий. Естественно, ему я предоставил самые лучшие возможности, так что именно он первым сообщил в Петербург и Москву о взятии Софии.

Похоже, новость разошлась по всему миру. Ну, может и не по миру, а по одной лишь Европе, но и этого вызвало эффект разорвавшегося снаряда. Первыми пришли две поздравительные телеграммы от императора и главнокомандующего, а затем поток депеш буквально хлынул со всех сторон. Мои адъютанты Фальк и Семенов не успевали курсировать между зданием ратуши и телеграфом. На часть телеграмм я отвечал, часть подшивалась в документацию, а прочие просто выкидывалась, так вообще было неясно, кто и с какой целью их прислал.