Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон - Страница 12

Вот ведь болячка проклятущая.

Доктор Миллер ненавидел шумные праздники. Столица веселилась, а Обуховская больница пожинала плоды. Перепившие, переевшие, сломавшие ноги и руки, разбившие голову и выпившие по ошибке кислоту, выпавшие из саней, замерзшие в снегу, попавшие под конку и прочие увечья и напасти, какие и выдумать нельзя, сыпались как из рога изобилия в приемный покой. Каждый день Святок доставлял в больницу раз в пять, а то и в семь больше пациентов. Другой праздник, какого доктор Миллер ожидал с трепетом, – Масленичная неделя. До нее далеко. Святки бы пережить.

Проверив запасы самого необходимого: бинтов, ваты, морфия, йода, брома и рвотного, Август Адамович собрался в тишине и спокойствии выпить чаю. Дверь приемного кабинета распахнулась. На пороге торчал санитар в халате, не отличавшемся чистотой. Здоровенный мужик пучил глаза и малость подрагивал. В больнице всегда так: как нарочно, объявляется дело, которое не может ждать.

– Чего тебе, Ергушин? – раздраженно спросил Миллер.

– Там… Там… – пробормотал санитар, икнул и махнул рукой позади себя.

– Выражайся ясно или отправляйся вон, – привычно сказал доктор.

Запинаясь и путаясь, Ергушин понес такую чушь, что Августа Адамовича охватила тоска: ну вот, пожалуйста, уже начинается. Санитар наверняка хватил спирта. А ведь толковый, сколько лет в больнице служит.

– Хочешь сказать, из мертвецкой покойник вышел?

Ергушин яростно мотнул головой.

– Постучал оттудова. Сам открыть не мог, значит, то есть. У нас дверь на запоре.

– А Печенкин где был? – спросил Миллер, надеясь, что второй санитар трезвый.

– Тут и был… Лежал на полу.

– Пьяный?

– Как можно, Август Дамыч… В обморок Петя впал. Как из мертвецкой постучали, он и брякнулся.

Будучи образованным человеком, Миллер знал, что мертвые не могу выходить из морга, вставать из могил и так далее. Это наука запрещает. А если такое случилось, значит, опять разгильдяйство или глупость: недоглядели, засунули в мертвецкую живого, потерявшего чувства. Или другое объяснение: протрезвел на холоде и очухался.

– Кто же это явился с того света?

– Да свежий, его час назад городовой с Сенатской доставил, доложил, что убили обухом по затылку… Мы его уложили на полку под неизвестной дамой, что вчера с Обводного доставили.

– Она-то хоть не ожила?

– Никак нет, Август Дамыч… А этот, свежий, вот чего…

Доктор Миллер любил порядок и дисциплину, не мог привыкнуть к российской расхлябанности. Ну что это за безобразие: записали в покойники, положили в морг, лежи себе тихонько, радуйся. Так ведь нет, надо санитара до обморока довести. Что за народ… Не понимают, что никакого чуда: человек перебрал и пришел в себя. Верят во всякий вздор.

Август Адамович мог призвать Ергушина к порядку, но ему захотелось взглянуть на ожившего. Прихватив пузырек с нашатырем для пострадавшего Печенкина, он накинул пальто и пошел за санитаром. До мертвецкой идти через двор.

Войдя в одноэтажный домик, где дожидались вечного упокоения те, кому медицина приказала, доктор Миллер не обнаружил в предбаннике санитара. Зато на лавке перед открытой дверью мертвецкой сидел мужчина средних лет в сильно помятом костюме. Опытным глазом доктор определил добротную материю, хоть и вызывающей расцветки в желто-красную клетку. Шевелюра бывшего трупа находилась в сильном беспорядке. Он потирал лоб, на котором виднелась приличная шишка.

– Вот каков, извольте видеть, – пробормотал санитар за спиной Миллера.

– Помолчите, Ергушин, – раздраженно сказал доктор и обратился к ожившему: – Что с вами случилось?

– Неудачно перешел, – ответил тот, массируя шишку. – Вечно не везет.

– Неудачно перешли улицу? Пролетка сбила? – уточнил Миллер, любивший точность в деталях. – Как же вы на Сенатской оказались? Городовой сообщил, что вас обухом по затылку ударили. Объяснитесь…

Господин в клетчатом сложил руки на коленях. И удостоил доктора взглядом.

– Где я нахожусь? – спросил он требовательно.

– А сами как полагаете?

– В больнице?

– Вас положили в мертвецкую. Осмотреть не успели, а тут вы изволили постучать с той стороны. Покойники у нас тихие, так себя не ведут. Напугали санитаров. До смерти. Не так, ли Ергушин?

Санитар издал многозначительный стон.

– Все же попрошу объяснений, – продолжил Миллер.

– Зачем вам?

Субъект не только живой, но и строптивый. Август Адамович не терпел такое поведение пациентов. Послушание и покорность лечению. И только.

– Хоть для того, чтобы сообщить в полицию. Городовой вашего убийцу в участок потащил. Жаль человека, в Сибирь отправят ни за что.

Господин провел пятерней по волосам, впрочем напрасно, и кивнул.

– Скажу, но вы не поверите. Как обычно.

– Внимаю с нетерпением.

– Я путник.

Доктор ожидал продолжения, разъяснения и тому подобного.

– Куда путь держите? – прервал он молчание.

– Куда или откуда – не имеет смысла, – последовал ответ, сказанный тоном надменного превосходства.

– Ну так поясните нам, милейший, – стараясь не раздражаться, сказал Миллер.

И тут пациент изложил занятную историю. Август Адамович не спорил, не возражал, а делал вид, что слушает внимательно. Присел на лавочку поближе к больному, чтобы принюхаться. Так и есть: ни намека на перегар. Диагноз однозначный. Праздник ни при чем. Это – болезнь.

– Вот в чем состоит дело, – закончил странный господин. – Вы не поверили.

– Отчего же, голубчик, вы убедительны, – сказал Миллер, вставая с лавки.

– Правда поверили?

– Истинная правда, – доктор запахнул пальто. – Обождите тут, пойду посоветуюсь, как вам помочь. Не замерзли? Одеяла принести? А то вы без пальто.

– Я не боюсь холода.

– Ну и славно, – Миллер улыбнулся, хоть и не любил этого. – Ждите.

Выйдя во двор и затворив дверь, он дал указание санитару: взять в подмогу Печенкина и отвезти несчастного куда следует.

– Больных сифилисом и сошедших с ума не принимаем. Так ведь, Ергушин?

Санитар согласился: на этот счет в Обуховской правила строгие.

– Значит, везите на Пряжку. Там путнику самое место.

Искать счастливое место Пяткин зарекся. Не до того ему было. С вечера напал на извозчика неведомый страх. Казалось бы, страх – привилегия барышень и нервных субъектов, которые от безделья не знают, чем себя развлечь. Трудовому мужику страх незнаком. Да вот только Пяткин с ним близко познакомился.

Как умчался с Обводного, как выехал на Невский проспект и дал лошаденке передышку, приметил на углу городового. Тут и показалось, что городовой вроде спросить хочет: «А не ты ли, Пяткин, убивец?» Извозчик глаза отвел, нос в воротник засунул, проехал мимо. У следующего городового страх чуть не задушил. И душил при виде каждой черной шинели. Замучил вконец. Извозчик чуть живым в конюшню вернулся. Зарылся в сено и остался ночевать.

Утром проснулся, водицы ледяной испил, лошади овса насыпал, вроде отпустило. Стал он сам с собой беседу вести. Рассудил городовых не замечать, будто нет их. Стоит себе черный столбик, ну и пусть. Ему какое дело.

Выехал Пяткин в город, собрав всю храбрость в варежку. Городовых издали примечал, старательно взгляд отводил. И понемногу обвыкся. Двух пассажиров отвез. Третий попался на набережной Фонтанки. Вышел из казенного здания статный господин в распахнутом пальто, приказал на угол Офицерской и Львиного переулка. Согласился на полтинник[14], не торгуясь. Пяткин осмелел, спину распрямил. Выехал на Садовую улицу и вдруг чует: вонью лютой несет. Даже лошаденка головой вертит. Оглянулся, а господин развалился на диванчике и покуривает сигарку мелкого вида, но такую ядреную, что народ шарахается. А ему хоть бы что. Экий занятный господин.

На Офицерскую улицу Пяткин въехал в бодрости. Лошадке прикрикнул, чтобы веселее шла. Но как подъехал, куда было заказано, чуть не обмер от страха. Оказалось, что господин привез к полицейскому дому Казанской части. Вот и конец: сейчас руки скрутят и поведут в тюрьму. Ожидая неминуемого, Пяткин сжался воробушком. Господин приказал обождать, спрыгнул на снег, отчего пролетку шатнуло лодкой на волнах, при этом издал радостный вздох человека, владеющего здоровым телом.