Алый флаг Аквилонии Спасите наши души - Маркова Юлия Викторовна - Страница 35

И тут я вижу, как навстречу нашей колонне, спускающейся к лагерю, обещающему отдых и долгожданную безопасность, спешат пять человек. Вон воентехник Наумов, оставшийся на субмарине за старшего, вон лейтенант Гаврилов, вон поручик Авдеев и подпоручик Акимов, и с ними еще один неизвестный пока мне еще тип в красном мундире. Ну что же, будем знакомиться! Только вот интересно, это последний сюрприз или будут еще?

- Здравия желаю, товарищ капитан-лейтенант! - приветствовал меня лейтенант Гаврилов. - Переход прошел нормально, потерь в личном составе и походном имуществе наш сводный отряд не понес, даже, напротив, обрел неожиданное пополнение. Да и у вас, я смотрю, тоже не без прибытка в людях? - Он кивнул на наш табор и весело подмигнул.

- Да, товарищ Гаврилов, - подтвердил я, сбрасывая с плеч тяжелый вещевой мешок, - мы вернулись не без прибытка, но об этом позже, потому что тот разговор очень долгий и серьезный, а сейчас давайте поговорим о вашем пополнении.

- Знакомьтесь, Николай Иванович, - сказал поручик Авдеев, - корнет Михаил Васильевич Румянцев, субалтерн-офицер лейб-гвардии Гусарского полка - он вместе со своими людьми свалился к нам из самого конца русско-турецкой войны. В тысяча восемьсот семьдесят седьмом году с отличием окончил Николаевское кавалерийское училище, был распределен в Гвардию и убыл в свой полк, находящийся в составе Действующей армии. Потом со взводом гусар пошел в разведку, заблудился, и вышел уже здесь, прямо на нашу сводную роту, марширующую в обход Мраморного моря. Мы, конечно же, ввели молодого человека в курс дела, объяснили, что и откуда взялось, а также куда движется, после чего корнет и его люди не без колебаний решили присоединиться к нашей команде. Уж очень наши порядки отличаются от всего, к чему корнет Румянцев привык с младых ногтей.

Я смерил корнета оценивающим взглядом - и увидел безусого юношу, явно шокированного свалившимися на него чрезвычайными обстоятельствами, но далеко не сломленного. В то же время корнет не был похож на закоренелого крепостника-монархиста, только и думающего о том, как бы посильнее угнетать трудящихся крестьян. Скорее, он выглядел как юный идеалист, которого существующая в его время действительность должна была обломать до полной неузнаваемости в самые кратчайшие сроки. При царском режиме молодые люди с такими наивными глазами никогда не выходили ни в генералы, ни даже в полковники, и, уходя в отставку, не превращались в успешных коммерсантов. В лучшем случае они погибали молодыми за веру, царя и отечество, а в худшем от безвыходности начинали пить горькую и тонули на дне бутылки.

- Значит так, товарищ Румянцев, - сказал я, - надеюсь, что вас уже просветили по поводу того, что у нас тут имеются командиры и подчиненные, а также понятие о жесткой воинской дисциплине, но нет классового деления на бар и мужиков, аристократов и быдло?

Тот вспыхнул лицом, будто девушка, и с горячностью, свойственной юности, ответил:

- Да, господин капитан-лейтенант, я был проинформирован о царящих у вас тут порядках, и должен сказать, что как человек прогрессивных убеждений ничего не имею против уважительного отношения к простым людям.

- Очень хорошо, - кивнул я, проигнорировав «господина». - А теперь должен добавить, что это правило распространяется не только на ваших боевых товарищей, но и на местных жителей - как тех, кого мы взяли под защиту своего отряда, так и тех, которые продолжают вести привычный для себя образ жизни. Позволят ваши прогрессивные убеждения такое отношение к представителям местного человечества, или они навсегда останутся для вас презренными дикарями, а их женщины грязными скво?

На этот раз корнет Румянцев расплылся в улыбке.

- Я думаю, что мои убеждения мне это позволят, - облегченно сказал он, - в детстве я буквально обожал книги Фенимора Купера, Генри Лонгфелло, Майна Рида и Густава Эмара о храбрых и благородных индейцах.

- В таком случае, товарищ Румянцев, у меня к вам больше вопросов нет, - сказал я. - Думаю, что на этот раз Посредник не ошибся, и вы легко вживетесь в наш коллектив.

- А кто такой Посредник? - спросил наивный корнет.

Я хотел уже было ответить, но меня опередил подпоручик Акимов.

- Посредник, Миша, - сказал он с добродушной усмешкой, - это одно из имен Того, кто свел нас всех вместе и ненавязчиво ставит нам задачи. Ну, вы понимаете, о ком я говорю? Или вы думаете, что оказались тут случайно, без всякого умысла или замысла?

Корнет опять покраснел, а я сказал:

- Кстати, об очередной задаче, товарищи. У меня для всех вас имеются весьма тяжелые новости. Впереди нас ждет трудная и кровавая работа по специальности. В западной оконечности Галлиполийского полуострова уже дней десять орудуют остатки британского пехотного батальона, командир которого объявил эти земли британской колонией, а местных жителей - своими рабами.

- Николай Иванович, эти англичане с эскадры адмирала Горнби? - спросил корнет и осекся от того, что так беззастенчиво перебил начальство.

- Нет, товарищ Румянцев, - ответил я, - они из британского десантного корпуса, воевавшего тут с турками в тысяча девятьсот пятнадцатом году. Но сдвиг на сорок лет вперед по временной шкале ничего не меняет в излюбленном британском поведении. Мы своими глазами наблюдали образчики самого неприкрытого и омерзительного насилия над местными жителями, а также стали свидетелями массовых убийств и издевательств над беззащитными людьми. Потому я считаю, что мы просто не имеем права идти дальше в Аквилонию, прежде чем под корень не уничтожим это британское разбойничье гнездо.

- Но это же ужасно, господин капитан-лейтенант! - воскликнул корнет. - Неужели с этим ничего нельзя было поделать?

- Бойцы младшего унтер-офицера Неделина, - сухо сказал я, - совершили внезапный ночной визит на временную стоянку британских людоловов, и привели всех, кроме одного офицера, к общему знаменателю, а их пленников - точнее, пленниц - освободили. Британцы убили их мужчин и большую часть детей из числа тех, кто не смог убежать, а их самих подвергли самому безобразному насилию. Поскольку эти женщины и подростки потеряли всякую возможность к самостоятельному существованию, я присоединил их к нашему отряду на правах невооруженного подразделения тылового обеспечения. Все, точка! Таким образом, мы получили пополнение -и не только в людях, но и в трофейном имуществе и вооружении. При этом не всех людей, которые идут сейчас за мной, можно считать нашим пополнением. Все остальные - это союзный нам местный клан Бобра, решивший откочевать со своих земель до той поры, пока для них не минет британская опасность. Вот так. Общением с пойманным живьем британским офицером-колонизатором вы сможете насладиться чуть позже, а сейчас я хочу выразить свою личную благодарность товарищу Акимову за идеальную боевую подготовку его людей.

- Не за что вам меня благодарить, товарищ капитан-лейтенант, - ответил подпоручик Акимов. - Я все делал в соответствии с Уставом и указаниями командующего корпусом морской пехоты князя-консорта Александра Владимировича Новикова, а потому исполнение своих служебных обязанностей не может являться поводом для благодарности. Благодарить нужно тех, кто сумел применить полученные знания на пользу дела и не посрамил высокого звания русского солдата, как бы пафосно это ни было сказано.

- Все мы тут такие, товарищ капитан-лейтенант, - хмыкнул поручик Авдеев под одобрительный кивок лейтенанта Гаврилова. - Паршивых овец в нашем стаде нет.

- Ну вот и хорошо, - сказал я, - а теперь, товарищи, пора заняться делами... В первую очередь необходимо указать Бобрам место, где они, не мешая нам, могут разбить свою временную стоянку, и выделить им продовольствие. Наталья, иди сюда...

Не прошло и нескольких секунд, как супруга лейтенанта Чечкина объявилась позади меня, бесшумно ступая по траве.

- Здесь Ната-лья, - негромко произнесла она. - Ты говорил, командир, я слушал.

- Вот, товарищи, - сказал я, - знакомьтесь с девушкой Натой в ее новом качестве. Теперь она Наталья Константиновна, законная жена товарища Чечкина, переводчик и посредник при общении с местными, а также командир того самого женского тылового подразделения, о котором я говорил. Прошу, как говорится, любить и жаловать.