Год 1914-й. Время прозрения - Маркова Юлия Викторовна - Страница 57

- Так это ваше оружие, господин Серегин, предназначено для подавления мятежей? - понимающе кивнул Эбергард, видимо, вспомнив случай на броненосце «Потемкин», позже переименованном в «Пантелеймон».

- Не только для этого, Андрей Августович, - ответил я. - При захвате чужих городов, а тем более освобождении своих, излишние потери среди мирного населения тоже совсем не желательны...

- Ах вот оно как... - хмыкнул командующий Черноморским флотом, - ну что же - тем лучше, что вы такой гуманист. А то ходили про вас леденящие душу разговоры, что иногда вы приказываете не брать пленных, и тогда ваши жестокосердные железнобокие вырезают побежденных и окруженных врагов как волки овец.

- В том-то и дело, что иногда, - ответил я. - Если враг убивает русских пленных, добивает раненых или совершает непотребства с мирным населением, то я в воспитательных целях приказываю своим людям считать солдат и офицеров такого соединения или части не военнослужащими, а бандитами, безотносительно того, одеты они в военную форму или нет. Голову одного такого чудика, майора ландвера Пройскера, чьи люди покуражились в польском городке Калише, я даже бросил на рабочий стол кайзера Вильгельма, приложив к нему пояснительное письмо, требующее от германской армии приличного поведения, подобающего цивилизованным людям. И вроде подействовало! Не только там, где немецкие солдаты могут столкнуться с моими войсками, но и вообще, таких случаев стало гораздо меньше.

- Ну хорошо, раз так... - вздохнул вице-адмирал, - а то подумалось, что вы, как и некоторые наши люди, являетесь противником всего немецкого и ненавистником всей германской нации...

- Да как вы могли такое подумать, господин вице-адмирал?! - возмутилась Ольга Николаевна. - Сергей Сергеевич никогда не делит людей ни по сортам, ни по национальности, ни даже по сословиям, разделяя их только лишь на ангцев и козлищ.

Тут командующий Черноморским флотом наконец обратил внимание на моих спутников и спутниц, которых он, за исключением Великого князя Михаила Александровича, очевидно, воспринимал как чистейшее бесплатное приложение. Очевидно, с его точки зрения, женщина - это такое существо, которое можно пышно одевать и украшать, но совершенно не нужно учить разговаривать. Мол, ей достаточно языка жестов, чтобы дать знать, что приготовить на обед и что большой белый господин желает постельных утех. А тут эта живая кукла вдруг взяла и заговорила человеческим языком.

- В моем войске в процентном соотношении лиц немецкой национальности не меньше, а может даже и больше, чем в российской армии и на флоте, - сказал я, стремясь скорее сгладить неловкость. - И вообще, вопли о немцах-предателях имеют под собой чужеродную для нас природу. Я, знаете ли, имел дело со всеми формами русского государства - от самых ранних до современных. И всегда вокруг славянского национально ядра собирался целый букет различных народностей, которые со временем сплавлялись с ним в несокрушимый монолит, в то время как в Европе обособление шло по национальным, а кое-где и по племенным границам.

- Мне это приятно слышать, - довольно резко произнес Эбергард, - но скажите, господин Серегин, для чего вам понадобилось являться сюда ко мне в сопровождении женщин и детей, и при этом наряжать их в военную форму? Неужто в вашем Артанском царстве такой обычай?

После этих слов адмирала Кобра так нехорошо усмехнулась, что в воздухе запахло чем-то нехорошим -то ли паленой шерстью, то ли озоном.

- Во-первых, - сказал я, - боец Ника-Кобра - не только красивая женщина, но еще и маг Огня высшей категории, а также мой старый боевой товарищ, мнению которого я доверяю. Она сама по себе - оружие, способное смахнуть с неба очумевшего дракона, сварить в кипятке морское чудовище или, воззвав к силам Хаоса (при том, что я обращусь к Порядку), вдвоем со мной испепелять целые армии и топить броненосные эскадры.

- Так и есть, - с горячностью подтвердил мои слова Великий князь Михаил Александрович, - несмотря на то, что Ника Константиновна, которую Сергей Сергеевич называет Коброй, наделена воистину сокрушающей силой, она никогда не обращает свою мощь ко злу. Человечество еще не изобрело таких титулов и званий, которые можно было бы присвоить этой замечательной женщине, способной выдать огневую мощь, равную новейшему дредноуту.

- Во-вторых, - торопливо продолжил я, пока вице-адмирал не успел ответить, - те две молодые особы, которых вы тоже обозвали «женщинами», на самом деле Великие княжны Ольга и Татьяна Николаевны, старшие дочери вашего императора, и одеты в военную форму они неспроста. В самом ближайшем будущем вы будете называть Ольгу Николаевну «Ваше Императорское Величество» и «Государыня-Императрица». При этом Татьяна Николаевна, хоть и останется «высочеством», всю свою жизнь будет сестре надежною опорой и помощницей, ибо, если ничего не переменится в будущем, ей суждено выйти замуж за самого харизматичного и успешного русского генерала. Таким образом, обе цесаревны проходят у меня сейчас краткий университетский курс по управлению государством, а потому, когда я занимаюсь делами, всюду беру их с собой. В-третьих - Митя-Про-фессор и Ася-Матильда это мои воспитанники-адъютанты. Помимо того, что они проходят школьное обучение, надлежащее их возрасту, они также принимают участие во всех моих делах, кроме смертельно опасных, в качестве молчаливых свидетелей. Но едва мы вернемся на нашу базу, мои адъютанты сядут за стол и подробно опишут, что они видели, слышали и что по этому поводу думают. У них цепкий взгляд и острый ум, а еще должен напомнить, что не так уж давно именно в таком возрасте подрастающее поколение начинало служить своим монархам: пажами в Европе и стольниками на Руси. Должен напомнить, что с этой должности тогда начинались почти все великие карьеры. Профессор одно время даже приятельствовал с пажами Генриха Наваррского, а это, должен сказать, еще та школа...

Адмирал Эбергард отступил от меня на полшага и оглядел с ног до головы - очевидно, заметив проступающие в дневном свете признаки архангельского достоинства.

- Да, - вздохнул он, - знакомства у вас, господин Серегин, таковы, что в мою честную лютеранскую голову это и не влезает. Но, в любом случае, в первую очередь я прощу прощения у их императорских высочеств, потому что просто не узнал их в этих нарядах. Что поделать: старость не радость, а сплошное огорчение. Не могу сказать, что рад тому, что у нас будет не император, а императрица, но кто же спросит моего стариковского мнения... Если доживу до того времени, то служить все одно буду верно. Также прошу меня извинить за необдуманные слова и госпожу Нику. Женщина-дредноут - это, должно быть, воистину страшно, если уж даже с обычными дамами никогда не знаешь, чего от них ждать... При этом не могу не добавить, что всемерно одобряю то, что юношество с самых младых ногтей привлекается к посильным для него делам. Вы, господин Серегин, и в самом деле правы: пажами в юности были почти все великие люди. Думаю, что и из ваших адъютантов тоже вырастет кто-то, кого сейчас сложно и представить. Но теперь давайте закончим с моими извинениями и приступим к делам. В первую очередь, мне, как командующему флотом, необходимо знать, где, когда и при каких обстоятельствах состоится турецкое нападение...

- Турецкий флот весь, в полном составе, покинул пролив Босфор сегодня на рассвете, - сказал я, - но до вас эту информацию могут довести только косвенно и с опозданием, ибо инициативу нападения решено отдать турецкой стороне. Если вам сообщить все и сразу, то вы можете не утерпеть и подготовиться так, что только один «Гёбен» и сумеет удрать обратно к турецким берегам, а может, и ему не повезет...

- В книгах из будущего я вычитал, - сказал Михаил Александрович, - что в день нападения этот самый «Гёбен» целый час крутился на крепостном минном поле, но его не включали, потому что ожидали возвращения в Севастополь минного заградителя «Прут». В итоге турко-германцы этот «Прут» все равно встретили и утопили, после чего этот случай вошел в историю как пример бесполезного разгильдяйства.