От заката до рассвета (СИ) - Артемов Александр Александрович - Страница 33

И тут Игриш почувствовал на себе взгляд и одернул руку.

На него смотрел Милош. Лицо мальчишки выглядело ужасно — губы коротко подрагивали, один глаз заплыл, второй, налитый кровью и пустой, был приоткрыт, зрачок слепо и осуждающе сверлил своего трусливого товарища, вымаливая помощи и отмщения. Игриш не знал, жив ли он вообще. Про себя он тоже был не совсем уверен — страх выдавил из него все без остатка.

А еще на Игриша, не отрываясь и тяжело дыша, смотрел черт. По черной козлиной бороде катилась струйка слюны, сливаясь с обильно натекающей кровью, мелкие глазки плотоядно блистали. Это жуткое мгновение растянулось для мальчика почти навечно.

Когда сердце наконец сделало новый удар, Игриш не раздумывая схватил куб и швырнул в черта. От неожиданности тот не успел увернуться, и острый угол с тупым стуком хлопнул его прямо по лбу, сорвав целый шмат кожи. С воем черт схватился за разбитую башку, оторвался от Милоша и вскочил на ноги, но тут же оступился и тяжело загремел на землю. Бесенок распластался на сене, не двигаясь и даже не дыша, а его мучитель выл, размазывая кровь по лицу и силясь встать, но от боли едва мог подняться на колени.

Где-то снаружи протяжно прокричал петух, и следом нечто еле слышно зашуршало, затопало и загрохотало, заставив черта торопливо подняться и, не разбирая дороги, броситься к выходу.

Далеко он не убежал. Когда Красотка высунула морду из стойла и вцепилась своими зубищами ему в темечко, черт закричал так отчаянно, словно с него живьем сдирали шкуру.

* * *

В середине ночи Каурай проснулся от какого-то жуткого визга, который так же быстро оборвался, как и возник. Сразу же стащил с себя пригревшегося котенка, который только мявкнул такому бесцеремонному обращению, подошел к окну и выглянул наружу.

Было тихо. Слишком тихо, и это пугало больше всего. Шелестящие тени деревьев укрывали двор шинки, по земле мрачными караванами блуждали призраки далеких туч, спеленавших лунный диск высоко в небе. Пение сверчков, душистые запахи и успокаивающая тишина сдерживали проснувшуюся паранойю, разбивали подозрения, повторяли, что все в порядке, и нет причин хвататься за меч.

Но одноглазый был закостенелым параноиком. И знал, что все было отнюдь не в порядке.

Понял это по двум быстроногим рогатым фигуркам, которые носились по двору от строения к строению и заглядывали в окна. И что-то в их нервных, осторожных движениях намекало, что едва ли эти двое были запоздавшими путниками, которые на ночь глядя решили забежать в шинку, промочить горло с дороги.

И еще собака — Волчара задохнулся бы от лая, стоило только случайному прохожему повернуть голову к дверям шинки.

Каурай решил, что это отличный повод побеспокоиться.

Он быстро оделся, натянул сапоги и подхватил Куроук с Щелкуном. Прилаживать доспехи не было ни времени, ни возможности — подлатник он умудрился отдать стираться, балда. Так что все свое барахло ему пришлось подхватить как было — в огромную неудобную связку весом в пуд.

Прежде чем распахнуть дверцу и выбежать на лестницу, одноглазый мельком глянул в оконце и тут же с руганью бросился на пол — две горящие стрелы почти одновременно ударились о стену, едва разминувшись с его головой. Одна отлетела и подпалила хвост перепуганному кошаку — несчастное животное с воем вылетело из комнаты и заскребло коготками по ступеням. По счастью обе стрелы сразу же потухли.

— Чума… — прошипел одноглазый, отползая подальше от окна. Следом целый град стрел забарабанил по стенам с наружной стороны. Каурай не сомневался, что дегтя на них не пожалели. По потолку задорно заплясали пламенные отсветы, обещая скорую баньку, а по улице все громче разносилось конское ржание, все ближе и ближе гремели копыта и дребезжали железом.

Вот и сходили в шинку казачки…

Шорох летучих огней и улюлюканье приближающейся лихой братии, рассеял протяжный свист с первого этажа и прозвучавшее сразу за ним бравурное:

— Баюновы колядники пришли почеломкаться! Ну что, казаки? Не заржавела ли нынче казацкая сталь?! Ату их, головотяпов-рогачей!

Внизу разом поднялся какой-то громовой вал из тысяч молотков — загремели, затоптали и заухали казаки, вскакивая с лавок. Грохот поднялся такой, что одноглазому на мгновение показалось, что их шинка сейчас провалится под землю.

Натянув тетиву, Каурай уложил стрелу на ложе арбалета, поднялся и осторожно выглянул в окошко, боясь схлопотать летучую гадину прямо в широко раскрытый глаз. Ночь вся раскрасилась сотнями огней — некоторые из них проносились через тьму по широкой дуге и падали прямо на соломенную крышу их несчастной шинки. Другие на всех порах стучали копытами по земле, сверкали кольчугами и сталью — все ближе и неумолимей, сгорая от нетерпения перекинуть свою ярость на деревянные стены.

Одноглазый выбрал себе огонек, который еще не успел пропасть из его поля видимости, направил на него арбалет, прицелился и, не теряя драгоценных мгновений, нажал на спуск. Болт вырвался из окна, со свистом бросился к цели и прошил мохнатую грудь. Ее хозяин безвольно взмахнул руками и рухнул наземь, а Каурай из другого угла уже натягивал тугую тетиву и ставил на ложе болт, выбирал огонек — спуск! и стрела вновь свистит через темноту, выбивает всадника из седла, а из колчана вылезает новая свистящая смерть.

— Че это свистит? Кречет, твоя работа? — донеслось снизу.

— Черта с два! Боюновы молодчики безобразничают. Сейчас и мы им посвистим маленько.

Загрохотали выбиваемые окна, зашлась в крике хозяйка шинки — такого переполоха ее заведение давно не знало.

— Братцы! Конюшня горит, горе нам! — пронзил уши отчаянный крик. И вправду — с места Каурая конюшни было не видать, но свет от ревущего пламени доходило даже сюда. Еще хуже…

Из окон первого этажа валом полетели стрелы, их поддержали пищальным огнем, но очень немногие из снарядов попадали по всадникам, которые носились вокруг, осыпая шинку смертоносными гостинцами. Одноглазый пригнулся, когда на чердак вновь влетел один из них, отступил в дальний угол и выцепил среди огней рогатого всадника с медвежьей шкурой на плечах, который метался вокруг конюшни в попытках запалить крышу пожарче.

Плохо дело.

Тетива щелкнула, и болт прошил всадника навылет. Он охнул, схватился за грудь и вывалился из седла, но конюшню это не спасло. Огонь разгорался все ярче.

— По моей команде, — доносился снизу голос Кречета. — Вышибаем двери, хлопцы, и выходим. Здесь нам куковать не можно! Кум, хватай еще пару хлопцев и выводи лошадей, а мы пока пойдем пободаемся с лучниками.

— Ключи? У кого ключи?

— Как у кого, кум? Ты же сам сказал, что забрал их у Чубчика, чтоб не баловал.

— Забрал… — охнул Рогожа. — А вот теперь не найду, хоть ешь меня.

— Ой, не время ты нашел шутки шутить, кум, ой, не время!

— Какие шутки, Кречет? Нету ключей у меня, хоть обыщи меня, нету!

Кречетово ругательство, казалось, располосовало Рогожу точно пилой. А стрелы все сыпались и сыпались, дребезжали по стенам и лизали соломенную шапку, которая полыхала адским огнем — дым валил во все стороны, заполнял помещение, прибивая одноглазого к полу и обещая, что скоро на чердаке станет нечем дышать. Каурай не стал ждать, пока его тут поджарят как ворону на насесте и разрешил себе еще один, последний выстрел.

— Где Чубчик, еб… его по очереди? — все орал Кречет, перекрикивая визг шинкарки.

— Во дворе лежит, бедняга, уже укокошенный… Факт!

— Курва! — рявкнул Кречет, а шинкарка все не унималась. — Да заткните уже эту дуру! Малаша, душа наша, будет у тебя новая шинка, етить ее налево.

Каурай бросил окно, в которое почти влетела горящая головня, но ударившись о раму, ухнула вниз, рассыпавшись искрами. Он быстро снарядил арбалет и, низко пригнувшись, прополз задымленную каморку наискосок, заняв позицию у противоположного окна. Сунулся за занавеску и грязно выругался — с этой стороны положение тоже попахивало под хвостом у Сеншеса.

Внизу плясали сразу трое верховых чертей, вооруженные до зубов и готовые расстрелять каждого, кто только попробует высунуть нос из шинки. Тут гаркнуло громогласное «Ура!», хлопнули выстрелы, и из дверей шинки навстречу стрелам и огню повалили кречетовцы. Каурай решил, что это его шанс. Он наудачу разрядил арбалет в одного из всадников, подхватил связку со всем громыхающим барахлом и швырнул в окно, следом сам вскочил на подоконник и сиганул вниз. Только он коснулся земли и перекатился, как едва не получил стрелу в грудь и рухнул на спину, по счастью не откусив себе язык.