От заката до рассвета (СИ) - Артемов Александр Александрович - Страница 28

— Но…

— Сиди, и весь сказ! Сам виноват.

Чирк! — вспыхнула спичка. Игриш припал к щелочке и увидел, как Чубчик раскуривает люльку от спички своего товарища, вовсе отвернувшись от ворот.

Вот негодяи! И сколько Игриш не пытался докричаться до этих двух балбесов, они упрямо игнорировали все его попытки выбраться наружу.

На чердаке было темно и душно — под низким потолком липкими гроздьями висела паутина, по углам выл ветер, а на полу лишь пучок соломы, на котором и устроился одноглазый вместе со своими пожитками. Вот и все удобства, но Каурай был рад, что смог уговорить шинкарку предоставить ему «комнату» отдельно от остальных. Едва ли здесь найдется казак-полуночник, который решит прогуляться по его голове, пытаясь в темноте нащупать чарку с горилкой, чтобы опохмелиться. Да и громовой храп, которым оглашали шинку мужички, лежащие по лавкам с вечно дымящимися люльками в зубах, его тут не побеспокоит.

Уютно и тихо. Разве что чуть-чуть дрожали доски, когда ватага Кречета заходила на очередной круг. Чуть-чуть.

Сейчас следовало позабыть о противной, нудящей боли во всем теле и попытаться… заснуть. Просто заснуть — роскошь, которую он не мог себе позволить слишком долго, закрывая глаза и отдаваясь скоротечной дреме лишь урывками. Он был рад оказаться здесь, один с мирно мурлычащим котом, лежащим у него на животе, — уж не знал он, почему шинкарский пушок так к нему привязался. Он был рад, что смог наконец-то стянуть доспехи. Право забыл, когда снимал их в последний раз. Уже грешным делом порешил, что броня и вправду срослась с его плечами.

И как же он не хотел надевать ее вновь.

Но заснуть ему ни в какую не удавалось. В голову постоянно лезли мысли — одна гаже другой. Дикий Гон сейчас хозяйничает в Пхеи, а Крустник после изрядной трепки, которую провели ему умертвия, зализывает раны, готовясь к решающей схватке за пхейский стол. И пусть затея Гона полностью провалилась, но феборский князь надолго запомнит унижение. Вскоре война вспыхнет вновь — только дайте срок, и Крустник свое не упустит. Опричники знали это, как никто другой. В конце концов, в их кругу было много тех, кто верно служил феборскому престолу в деле войны с Ямой.

Знал это и Каурай. И это знание грызло его пилой. Ведь он своими руками помог Крустнику забраться так высоко. Сбросив всех всех и каждого, кто еще мог противостоять безумию честолюбивого княжича. А потом и сам последовал за ними — прямо в грязь. В руках одноглазого опричника не осталось ничего, кроме пепла воспоминаний, сожалений и громадного Куроука, который на пару с Щелкуном подмигивал ему сейчас из самого черного из углов. Череп отчего-то помалкивал.

Колесики вертелись, а он, Каурай, лежит здесь — в этой богом забытой шинке, и едва может пошевелить даже пальцем. А еще этот Игриш, мальчик, от которого ему следовало держаться подальше… Маленькая пугливая ловушка, которую он сам приблизил к себе и оберегает, хотя по уму следовало бы сразу бросить мальчишку в том колодце. Любой на его месте поступил бы также. Особенно зная роковую роль, которую Игришу предстояло сыграть в его судьбе.

Когда-нибудь. Когда он станет старше. Он видел его в собственном глазу, когда чересчур сильно вглядывался в него, стоя перед зеркалом. Вернее, видел себя — умирающим. За десять ударов сердца до того, как возмужавший Игриш нанесет ему смертельный удар. Пройдут годы, но пока мальчишка жив, ему не избежать этой судьбы. Как не избежали роковой встречи с костлявой все, в глаза которых Каурай вглядывался, приподняв повязку. Живые или мертвые. Смерть каждого он видел своим “ночным” глазом, который он выменял за дюжину черных безымянных пальцев.

Одноглазый проявил чудовищное милосердие. Спас собственного убийцу из лап смерти. И теперь обречен.

Однако…

В глазу он видел и ее. Адэ из Коха, виновницу всех несчастий этой бедной земли, предводительницу Дикого Гона. Разодранную в клочья, остывающую в луже собственной крови. И одноглазый не мог смириться с мыслью, что иным путем ему не добраться до ее глотки.

Игриш был орудием рока. Но он был и ключиком к тому, чтобы добраться до хозяйки ведьминой упряжки. И, наконец, разрубить эту круговерть смертей и предательств. Отомстить за друзей, которые проклинали его тень. Отомстить за Лилит, которая возненавидела его и ушла в Лимб, от ворот которого существует единственный ключ, известный одноглазому. Этот ключ сейчас стоял в черном углу, отпугивая барабашек и шишиг, которые могли забраться в дом и набедокурить.

Сначала он найдет упряжку — и вырвет с корнем самое черное сердце. А потом, будь что будет. Он не должен бояться мальчишки. Всего лишь мальчишки…

Кстати, где он?

* * *

— Повезло же! — смеялся над ним Бесенок, пока Игриш безуспешно долбился в дверь.

— Заткнись!

— Чего это ты мне грубишь? И правильно говорит этот балбес — сам виноват. Надо было сидеть в шинке и пить горилку со всеми. Был бы в тепле, а не тут. Со мной.

Игриш еще немного постоял у ворот, до последнего понадеявшись, что сейчас этот Чубчик перестанет вредничать и отопрет двери, но все тщетно. Скоро он услышал, как казаки затянули пошлую песню, а затем оба и вовсе затихли. Вновь посмотрев в щелочку, Игриш не увидел ни души, зато совсем близко раздался молодецкий храп.

Глупо было отрицать очевидное, но эту ночь ему походу придется провести в конюшне.

— Вот и весь сказ, — довольно хохотнул Бесенок, плескаясь в ушате. — Чего ты все стоишь там, балда? Сюда иди.

Как бы Игришу того не хотелось, но он вынужден был вернуться к Бесенку. Перед стойлом Красотки он остановился и осторожно прошел вдоль стеночки. Однако кобыла на этот раз и не подумала высунуться из своего логова — ей похоже совсем надоело кусаться и она решила отправиться на боковую.

— Иди-иди, неча там стоять, — говорил Бесенок, умывая свое чумазое лицо. — Не боись, я тебе тоже немного водички оставлю.

— Нет, спасибо, — покачал головой Игриш, присаживаясь на сеновал рядом с его портками. На раздетого Бесенка он старался не глядеть, но тому, похоже, было все побоку, и он без тени смущения щеголял россыпью синяков да ссадин, которыми мальчишка был покрыт от макушки до пальцев. Спина богато была иссечена длинными тонкими шрамами.

— Полотенце у тебя имеется?

— Откуда?

— Эх, ты балда! — воскликнул Бесенок, вылезая из ушата. — Как можно тащить ушат для водных процедур и не позаботиться о полотенце!

— Так отмокай.

— Спасибо на добром слове!

— Я тебе и так этот жбан через весь двор тащил, и с ведрами намучился! — разозлился Игриш с такой неблагодарности. — А ты кто мне? Никто, и даже звать тебя никак!

— Че это? Есть у меня имя!

— Бесенок это не имя, а так прозвище дурацкое.

— И вовсе не дурацкое! — вспыхнул Бесенок и принялся плескаться грязной водичкой.

— Ай, прекращай!

— Не прекращу, пока не извинишься!

— Прекращай, а то я не отдам твои штаны.

— На что тебе они? У тебя свои есть, балда. Тебя-то самого как звать?

— Игриш. Но все зовут меня просто Гриш.

— Очень приятно, Гриш, — кивнул Бесенок, набрал целую горсть воды и окатил ею нового знакомца. — Меня звать Милош.

Игриш подскочил и хотел было бросаться на Бесенка с кулаками, но отвернулся и махнул на него рукой. Ну его, Бесенка этого. Истинно бесенок.

— Ты чего это на меня руками машешь? — не унимался тот. — Хочешь драться, так дерись!

Только Игриш поднял голову, как получил удар в челюсть. Следом последовал удар под дых, и Бесенок с радостным гоготом повалил его наземь.

— Эй, ты чего творишь, Бес?.. — сжал зубы Игриш и попытался ударить в ответ, но тот заблокировал его руку и навалился сверху. Игриш хотел хлопнуть его по мошонке, вывернуться и встать, но мокрый и скользкий Бесенок ловко подставил колено, схватил его самого за локоть и дернул на себя.

— Кто это тут бес?! — пыхтел Бесенок, до боли выкручивая ему руку. — Меня Милош зовут, не слышал что ли?!