Вернуться - Чубченко Вера - Страница 4

Решение обосноваться в Лионе далось легко. Город покорил его своим разнообразием. Разноцветная мозаика несовместимых частей делала его похожим на общество, похожим на музыку. Антуан считал смесь ритмов Северной Европы и Латинской Америки единственным выходом и спасением для музыки в будущем.

Расположенный в центре города отель «Шарлемань» приютил бездомного путника на неопределенное время. Следующей задачей было подыскать дом. Неожиданно возникла проблема, которая через пару недель начала казаться нерешаемой. Антуану ничего не нравилось. Дома на фотографиях и воочию выглядели чужими. Возникшее отвращение от картинки не исчезало при просмотре на месте. Острое ощущение чужеродности бесконечных построек угнетало. Антуан не припоминал, чтобы когда-то чувствовал подобное. Агенты по недвижимости злились, негодовали, спрашивали, закатывая глаза, что ему еще нужно. Он не мог назвать ничего определенного, потому что сам не знал, чего ищет. Не могло быть и речи о возвращении в тот уютный дом, который они создавали с Селин своими руками на протяжении нескольких лет. Но в Лионе обязательно должен найтись дом, который ему понравится! Через месяц бесплодных поисков такой дом появился на сайте объявлений. Антуан нашел то, что искал. Невысокий светлый дом с синими рамами окон и синей окантовкой двустворчатой стеклянной двери, с такими же синими диваном, креслами и столом во дворе перед домом. Фотографии обещали мансардный второй этаж с тремя спальнями, просторную гостиную на первом этаже, кухню с темно-серым гарнитуром и четырьмя стульями вокруг белого стола.

Не раздумывая более ни секунды, он набрал номер агента и уже через пару дней внес задаток. Семейство Фурье перебиралось в Париж. Большая часть мебели оставалась в распоряжении Антуана, что оказалось очень кстати. Мебель излучала свежесть, хозяева сетовали, что только в декабре завершили в доме капитальный ремонт и совершенно не планировали переезжать. А в прошлом месяце, к неописуемой радости всего семейства, мсье Фурье повысили, и теперь он будет большим и важным человеком в головном офисе его банка в Париже, поэтому мадам Фурье и их крошки отбывают вместе с хозяином семейства.

Антуан переехал в новое жилище с одним чемоданом. Через пару недель пришлось наведаться к родителям и забрать книги и картины, которые сохранились. Родители предложили выбрать несколько предметов интерьера из их дома на его вкус. «Так тебе будет легче освоиться на новом месте», – убеждали они. Антуан замечал эту странность: бывая в других городах, ценишь телефон, плеер, те вещи, которые находятся с тобой или лежат в чемодане в твоем отеле. То, что связывает с обычной жизнью. У Антуана их осталось не очень много. Однако в родительском доме сохранилась часть фотографий, книг, жесткие диски с его музыкой и файлами с компьютера. Так, уцелели исходники практически всех фотографий, статьи Селин и еще много памятной и важной информации. У родителей он взял немного: пару ламп из витражного стекла, диванные подушки с наволочками ручной работы, отцовские часы.

Требовалось освоиться в новой жизни, но Антуан не чувствовал в себе сил на это. Он закончил пить транквилизаторы и перешел на спиртное в попытках присмирить боль, которая стучала в его теле изнутри, как заключенный по стенам своей тюрьмы.

Зачем он будет жить дальше, чем займется – Антуан не знал. Он не делал попытки втиснуться во внешний мир: не знакомился с соседями, булочниками и парикмахерами. И даже сейчас, спустя полгода, вряд ли бы вспомнил лица кого-то из них. Разве что двух пожилых женщин, которые неспешно прогуливались по улице, непременно здоровались с ним и встречались по пути чаще других. У одной из них, кажется, была собака. Да, точно. Рыжий песик, похожий на спаниеля.

Попытки написать музыку заканчивались свежей порцией головной боли. В голове царила беззвучная пустота, в теле жила боль, которая не находила выхода.

Музыка не приходила. Музыка оставила его. Такого долгого перерыва у Антуана не было с пятнадцати лет. Новые произведения создавались не каждый день, но обычно промежутки между сочинениями не продолжались более двух месяцев. До этого срока и даже месяц после, учитывая обстоятельства, Антуан не волновался. Но после трех месяцев простоя его охватила паника.

Дождь, нескончаемый дождь разбивался о крышу, дребезжал по окнам, стучался в двери. Осень продолжалась вечно. Однозвучные дни полынного цвета и горечи сменялись тяжелыми ночами, бессонными или наполненными кошмарами. Зима обернулась ветрами, которые холодили шею, пронизывали до костей. Антуан спасался алкоголем. Виски и абсент, текила и ром – все было на один вкус.

Волосы отросли и падали на лицо. Антуан с трудом находил в себе силы бриться по утрам. Но щетина в зеркале на усталом и отекшем лице вызывала чувство презрительной гадливости по отношению к себе. Небритость для Антуана определялась как низшая точка падения, из которой не последует возврата. Надеялся ли он на возвращение к нормальной жизни? В самом сокровенном уголке души он верил, что боль имеет конечную точку. И она не совпадет с конечной точкой его жизни. Но чаще к нему приходили тревожные мысли о будущем, которое представлялось исключительно в черных красках. Ему почти сорок лет. А кажется, что все сто.

Никогда до того он не жил один так долго. Из дома родителей переселился в студенческое общежитие, где делил комнату с Пьером, веселым и благодушным парнем из Нормандии. После университета они еще какое-то время вместе снимали квартиру, пока Антуан не сделал предложение Селин.

Теперь же никто не таскал продукты из холодильника, не стремился получить лучший кусочек. Как следствие, у него почти пропал аппетит. Он не хотел готовить пищу, поддерживая тело только консервами или полуфабрикатами. И возвращения домой не радовали, потому что вечером никто не зажигал свет. Никто его не ждал.

Особенно часто он вспоминал ночник в виде собаки в комнате сына. Когда дочитывалась очередная сказка и гасла лампа, а Матье уже спал, заложив ручку под голову, ночник источал мягкий приглушенный свет. И Антуан мог еще час сидеть так, любуясь спящим ребенком. А иногда и сам засыпал в кресле.

Одиночество никогда не настигало Антуана, не разъедало его, как сейчас. Парадоксально, что в это время из его жизни исчезли почти все люди. Друзья звонили в первые пару недель после трагедии, выражая соболезнования, говоря дежурные слова утешения. Несколько человек приехали на похороны, но он смутно помнил тот день, все слилось в одно бесконечное черное пятно, и два гроба рядом. Спустя месяц ему позвонили два друга из тех, кого он считал наиболее близкими, узнать, как он себя чувствует. И однажды звонил его агент, спрашивая, когда он планирует вернуться к работе. Он ответил, что нуждается в отдыхе. Через пару месяцев звонить перестали.

Месяц спустя

Пребывая в романтических мыслях о Тома и грядущем лете, Бланш подходила к дому. Активно жестикулируя, отец беседовал с каким-то мужчиной. Со спины она его не узнавала. Широкие плечи, упакованные в дорогой костюм, переходили в коротко стриженный затылок, который к макушке превращался в каштановую гриву.

– А вот и моя дочь, Бланш, – отец ласково улыбался приближающейся девушке.

Незнакомец обернулся. Это был сосед справа, о котором Бланш почти успела забыть. История той ночи была слишком странной и маловероятной, чтобы произойти на самом деле. Сегодня сосед выглядел свежее, чем во время их последней встречи. Более короткая стрижка ему шла, хотя добавляла возраста.

– Антуан Делилль, – представился тот, приветливо склонив голову.

– Очень приятно, Бланш Готье.

Ни один из них ни словом, ни жестом не выдал того, что они уже были знакомы.

Бланш намазывала тосты конфитюром и маслом, но внутри нее пузырилось любопытство.

– И о чем вы с ним говорили?

– Представляешь, ребенок, этот Антуан – композитор. Пишет музыку для фильмов и известных исполнителей.