Князь грязи - Прокофьева Елена Владимировна "Dolorosa" - Страница 64

• Предыдущая
• 64/71
• Следующая

— Правильно.

— Ты мне понравился, Мелкий, еще там в тупике, твоими дикими бреднями о предназначении, своей хитростью и практичностью… Может быть тем, что было в тебе что-то, что оправдывало меня самого. Ведь это именно тогда, когда ты появился у нас, когда Михалыч привел тебя, я сам мучался диллемой быть благородным героем, и всю жизнь (если, конечно, остался бы жив) сознавать себя спасителем человечества. Нищим и никому не нужным спасителем человечества, награжденным, может быть, медалькой за доблесть или… ну или стать тем, кем я стал. Ты был последним доводом.

— Почему? — спросил я, не понимая, к чему он говорит все это.

— По кочану. Этого словами не объяснишь, Мелкий. Просто, глядя на тебя, я принял решение с той легкостью, которую иначе вряд ли обрел бы. Так что, все дальнейшее — моя тебе благодарность. Жалко мне стало, что такой экземплярчик, как ты, пропадет бесследно по глупости своей ребяческой. Ведь далеко пойдет мальчик, подумал я, если подрастет, ума наберется. И решил я тебе помочь. Поучить немножко жизни. Как думаешь, удалось?.. Я так думаю, что удалось. И кто знает, может статься, там наверху ты мне больше пригодишься, чем здесь…

— Ну уж нет. Если я уйду, то никогда у нас общих дел не будет.

— И ладно, — улыбнулся Кривой, — Тебе решать. Раз уж я сказал тебе, что отпускаю, то это так. Я свое слово держу.

Вот значит как. Вот зачем я был ему нужен. На самом деле. Для того, чтобы глядя на меня, не сознавать себя такой мразью. Он считает, что я такой же, как он. Потому что я тоже из благополучной семьи! Я тоже предатель своего мира!

Предатель… Я ведь так и думал с самого начала, что чем-то мы с Кривым похожи. И догадывался, что именно этим, но…

— Ты размышляешь, кто я такой, Мелкий? Я капитан милиции.

Он посмотрел на меня, желая увидеть беспредельное мое изумление. Но я почему-то не удивился, хотя ничего подобного не ожидал, конечно. Я был подготовлен долгой прелюдией.

— Я бывший капитан милиции, — уточнил Кривой, — Я здесь почти с того самого дня, как Сабнэк сюда пришел. Я видел, как он начинал, я наблюдал и ждал указаний от начальства. Указаний не было. Я изучил империю Сабнэка от и до, я сам строил ее вместе с ним, и добился здесь такого высокого положения, которого бы никогда не достиг там… И, когда от меня наконец запросили рапорт, я подумал, а почему бы мне не… Не захотелось мне возвращаться, облачаться в форму и снова становиться ничем. И рапорта от меня начальство не получило. Вероятно, я уже давно считаюсь погибшим. Официально, разумеется, потому как старых связей я не теряю. И пригождаются они. Милиция на самом деле совсем не плохо информирована, лучше, чем многие полагают. У меня все получилось, Мелкий. Самому удивительно, что все так просто оказалось. Может, ты мой талисман? Может, зря я тебя отпускаю?..

Смешно. Уже совсем не страшно. И даже не противно.

Просто смешно.

Мне захотелось сказать Кривому, что я все понял. Его манию величия, желание насмехаться и унижать. Естественное человеческое желание искать себе оправдания.

Но зачем мне ему говорить все это? Сам знает.

И я молча смотрел на него, когда он ждал от меня ответа.

Мент.

…Или — все врет? Быть может, сумасшедший?

…Все мы здесь сумасшедшие!

И даже если он не мент…

— Ну так я пойду? — спросил я.

— Иди.

— Я Светку возьму с собой.

— Кого?.. А, Рыбку! Забирай, от нее теперь толку мало, лежит и скулит. Все равно верить ей нельзя — заложит при первой же возможности. За Венечку своего… И что вы все нашли в этом педике?.. Знаю я, что и ты его спасти хотел.

Зачем, а Мелкий?

Я уже уходил, но я остановился.

Я оглянулся на него.

Эту картину я запомнил навсегда: обряженный в лохмотья, бледный, грязный человек с лихорадочно блестящим черным глазом, сидит на полу, на вшивом матрасике в сумеречном свете коптящей керосинки.

Самая большая лягушка в этом болоте.

Он в самом деле хотел, чтобы я ему ответил?

— Прощай, Кривой.

Рыбка почти не разговаривала со мной. Она была как будто неживая… И все время смотрела куда-то в вечность и бесконечность полными слез глазами.

Получив свободу, я знал, что буду с ней делать, а она — не знала. И, похоже, ей было все равно.

«Все пройдет, Светка!» — хотел я ей сказать, но, понимая, что не в состоянии я ее утешить, я молчал.

Мы были с ней все еще вместе, но уже были так далеко друг от друга.

Я пытался рассказать Светке о том, что у меня есть дом, в котором нас примут с ней вместе, что мать все поймет и не выгонит нас. Светка даже не отреагировала на то, что обнаружилась моя гнусная ложь, о том, что меня, якобы, выгнали.

— Нет, я не пойду, — сказала она. — Не хватало еще меня твоей матери. Спасибо, конечно, но я как-нибудь сама…

— Куда же ты пойдешь?

— Не знаю еще. Но ты за меня не беспокойся, я не пропаду.

Не могу я за тебя не беспокоиться, неужели не понимаешь?

Что у меня осталось, кроме тебя?

И ведь у тебя, кроме меня, тоже никого нет! Почему ты об этом не думаешь? Почему тебе все равно?

Прошло уже несколько дней с тех пор, как мы ушли.

Мы слонялись по улицам, ночевали по вокзалам… Светка не раз говорила мне уже: «Уходи!» — но я как-то все не мог.

Все тянул и тянул время.

Однажды я предложил ей пойти навестить Михалыча.

Я когда-то много рассказывал ей об этом старике… И она согласилась.

В нашем тупичке ничего не изменилось.

Когда мы пришли, был уже поздний вечер, и все были на месте. Хряк, Лариска, Урод…

— О, гляньте, Мелочь приволоклась! — услышал я знакомый до боли голос Хряка.

— Мелкий! — обрадовалась Лариска, улыбаясь жутковатой своей улыбочкой.

Я отметил, что за минувший год она лишилась еще двух зубов.

Урод сидел на своем матрасе и смотрел на меня мрачно. Я пришел ОТТУДА. Урод, наверное, знал о произошедших в империи изменениях. Он всегда был в курсе. по роже его заметно было, что изменения эти ему не нравились. Это значит, что Кривому удается осуществить его замысел.

— А где Михалыч? — спросил я, тщетно пытаясь разглядеть среди тряпья старика.

— Сдох твой Михалыч! — сказал Хряк с удовольствием.

— Еще прошлой зимой. Как ты свалил, так он и сдох. Околел от мороза…

Я повернулся и ушел.

— Пойду я домой, Светка. Прямо сейчас, — сказал я, когда мы вышли.

— Давно пора.

— Я могу что-нибудь сделать для тебя?

— Нет, не можешь.

И в этот момент я вдруг вспомнил!

Я попросил Светку подождать меня и снова спустился в колодец. В последний раз теперь уже…

Я нашел то место, где спрятал когда-то пятидесятидолларовую бумажку Михалыча. Она оказалась на месте. Год пролежала — и цела! Даже крысы не нашли! Впрочем, место действительно надежное было.

Я отдал деньги Светке.

— На первое время. Чтоб пожрать было на что купить!

Светка деньги взяла.

Мы постояли некоторое время молча, друг против друга, глядя куда-то в сторону.

— Ну, прощай, Мелкий! — прервала она молчание первой, потому что я, наверное, никогда бы не решился.

— Может, увидимся еще…

— Может.

Так мы и расстались, как чужие. Даже не поговорив на по-человечески напоследок. Она не захотела. И было у нее множество причин для этого.

Я вернулся домой после трехлетней отлучки.

Как в армии отслужил…

Мать, когда открыла дверь, сначала даже не узнала меня, а потом схватилась за сердце, не думала уже живым меня увидеть.

Отец со мной просто не разговаривал несколько дней. Но потом — не выдержал: наорал, ударил меня пару раз и простил. Честно говоря, я не думал, что простит. Не заслуживаю я прощения.

И, может быть, мне легче было бы, если бы не простили меня, потому что теперь я и не знаю, как скажу им, что снова собираюсь уходить… Нет, не в канализацию, как вы могли бы подумать. Я скорее умру, чем еще хоть раз в жизни в колодец спущусь… Как бы вам это объяснить? Был у меня когда-то школьный товарищ, Мишка Котельников. Так вот, случайно встретились мы с ним пару дней назад. После того, как он убедился, что я не привидение, рассказал мне, что уходит весной в экспедицию на Урал, в «самоцветные горы». Позвал с собой. И я согласился.

• Предыдущая
• 64/71
• Следующая