Князь грязи - Прокофьева Елена Владимировна "Dolorosa" - Страница 59
- Предыдущая
- 59/71
- Следующая
Я была несколько удивлена — я не знала этих мест, этих улиц, этих дворов — а ведь Ольга шагала весьма целенаправленно, словно шла куда-то в определенное место.
Заметив мое замешательство, Оля по-детски светло улыбнулась мне и сказала:
— Я помню эту улицу… И этот сквер… мы здесь гуляли с мамой. С моей мамой. А вон в том доме, вон в том дворе жила мамина подруга… Зайдем? Хотя бы во двор? Там был гриб-мухомор в песочнице и смешные качели с деревянными медвежатами… Я хочу посмотреть, остались ли они…
Я была поражена — до сих пор Ольга никогда не вспоминала свою маму и я была уверена, что она считает мамой МЕНЯ!
Я даже не обратила внимания на то, что и двор, и дом выглядят какими-то неживыми…
Ольга тянула меня за руку.
И я пошла за ней.
Никаких качелей во дворе не было!
А гриб — был… Но определить, мухомор ли он, было уже невозможно: краска с него облезла, шляпка растрескалась и разбухла от воды. Песочница была полна строительного мусора… А «дом маминой подруги» пялился на меня черными провалами пустых окон!
Я оглянулась на Олю…
Я хотела что-то сказать…
Поскорее увести ее отсюда…
Как вдруг — Ольга вырвала свою ручку из моей руки и бросилась бежать через двор к полуразрушенному дому, нырнула в подвал!
Догнать ее я не успела.
Остановилась у жутковатого вида дыры, в которую нырнула Ольга. Из подвала веяло холодом, кислой гнилостной вонью…
И ужасом! Там было так темно… Да и вообще — темнело стремительно…
Мне захотелось скорее удрать отсюда.
Но не могла же я бросить девочку!
Юзеф убил бы меня…
И я принялась ее звать… Долго звала! насмешливое эхо откликалось мне из темноты подвала.
Я поняла, что придется спуститься туда.
И полезла, преодолевая страх и брезгливость, продолжая звать Ольгу!
Ольга не откликалась…
Но глаза мои быстро привыкли к темноте, и темнота уже не была такой уж кромешной, она стала темно-серой, и я начала различать какие-то стены, арки, амфилады комнат… Странное здание! Я пошла, придерживаясь за стену, поминутно боясь провалиться в какую-нибудь яму.
Меня тошнило от страха и от жуткой вони…
А тут еще и шевелилось что-то рядом, в темноте…
Крысы?
Или…
А что здесь может быть еще?!
Я снова принялась звать Ольгу, теперь уже в моем голосе против воли зазвучали истерические нотки, а эхо стало еще звучнее, словно где-то рядом была большая глубина…
…И вдруг она откликнулась мне!
Это действительно был ее голосок, а не эхо!
— Мамочка! Мамочка Настя! Иди сюда… Вытащи меня отсюда! Я больше не буду…
Я рванулась в темноту, на ее голос… И — рухнула, зацепившись за что-то ногой.
Десятки рук подхватили меня.
Те существа, которые крались за мной от самого входа в подвал…
— Ольга! Убегай! Беги! — завизжала я, отчаянно дергаясь и брыкаясь.
Ответом мне был смех!
Мелодичный детский смех!
И я услышала мужской голос, спросивший:
— Зачем ты вернулась? Кто она? Зачем ты привела ее сюда?
И — ответ Ольги:
— Я вернулась, чтобы жить здесь всегда. Она — моя приемная мать. Я привела ее для жертвы Сабнэку. Чтобы он простил меня… Чтобы мне еще хоть раз его увидеть!
В ее голосе зазвучала такая мольба, такая искренняя надежда, что я взвыла от ужаса — и тут же получила по голове… Перед глазами у меня взорвалась огненная радуга. И я провалилась в пылающую бездну…
Очнулась я среди метел.
Вернее, когда я открыла глаза, сквозь туманную муть, застилавшую в первые мгновения окружающий мир, я увидела совсем рядом со своим лицом какие-то вязанки хвороста. Много, много вязанок, вокруг — одни только сухие прутья, перевязанные проволокой, один прутик царапал мне щеку. Я попыталась пошевелиться — и не смогла! Мне показалась, что я связана… И, не знаю уж, почему — быть может, из-за огромного количества книг о средневековье, прочитанных мною, из-за буйной фантазии неудавшегося писателя — но мне вдруг представилось, что я лежу в центре огромного костра, обреченная на сожжение, как колдунья во времена святой инквизиции! Вот сейчас придет священник, прижмет к моим губам холодное серебро распятия, потом — помощник палача плеснет на вязанки смолою ( а если он будет милосерден, то он плеснет еще и на меня ), а потом палач поднесет факел, и…
Нет, конечно, быть этого не может, но почему я, связанная, лежу среди вязанок хвороста!
Я принялась дергаться.
И выяснила, что вовсе не связана — просто, наверное, руки и ноги затекли, и мне сложно было пошевелить ими в первое мгновение. К тому же — голова болела и кружилась от удара, меня тошнило, перед глазами кружились мелкие черные пятнышки, похожие на мух ( но это точно были не мухи — они не жужжали и не пытались сесть на меня! ), да и координация была нарушена. Я с огромным трудом смогла встать на четвереньки.
И, оглядевшись как следует, поняла, что лежу я вовсе не среди вязанок хвороста!
Я лежала среди метел.
Огромное количество метел, скрученных из прутьев, притороченных к длинным толстым палкам, — метел, какими обычно пользуются дворники! — стояли вдоль стен в несколько рядов.
Здесь же были и некоторые другие предметы из рабочего арсенала дворника: широкие аллюминевые лопаты для сгребания снега, два мешка с крупной солью, смешанной с песком, и один лом.
Маленькая комнатка освещалась одной тусклой лампочкой в металлическом каркасе.
Под самым потолком находилось крохотное оконце, забранное сеткой.
Впрочем, не будь даже этой сетки, я все равно не смогла бы сбежать через это окно. Разве что превратившись в мышку…
Дверь была тяжелая, железная.
«Наверняка ведь заперта снаружи, холерная дверь!» подумала я, но все равно подползла к ней и, цепляясь за стенку, поднялась на ноги и попыталась попинать и подергать за ручку… Бесполезно!
Я сползла на пол возле двери.
ГОСПОДИ, НУ, ПОЧЕМУ МНЕ ТАК НЕВЕЗЕТ?!!!
Причем — всегда и во всем!
Умереть в двадцать семь лет на пике первой серьезной любви, выпустив всего одну книгу, не родив ни одного ребенка!
Умереть из-за предательства девочки, которую я любила, как свою родную дочь!!!
Впрочем — Ольгу я почти не винила в произошедшем. Скорее — тех, кто с ней это сделал, кто искалечил ее душу, кто в корне изменил ее восприятие мира, кто заставил ее поступить так, предать меня!
Мне было очень жалко Ольгу… Несмотря ни на что жалко! И вовсе не потому, что я — такая хорошая, добродетельная, всепрощающая — нет, напротив, я мстительна, как и все, рожденные под знаком Рака! Но Ольга — дитя… В ней самое не может еще быть зла! Зло пришло к ней извне. От тех, кого Андрей собирался уничтожить, от тех, кто уничтожил Андрея! Ребенок — это зеркало, отражающее духовную сущность тех, кто его, ребенка, окружает, кто его воспитывает, кто так или иначе на него влияет.
Ольга пробыла четыре года среди этих подонков, отбросов, среди этих нелюдей! И только три месяца — в семье…
Бедное дитя! Что будет с ней теперь?
…А что будет со мной?!! Что они со мной сделают?!!
Отрубят голову, как Андрею, а тело сбросят в коллектор — набитую дерьмом трубу шириной в пять метров?!
Изнасилуют для начала, как мне говорил Веник?!
И что означали слова Ольги о том, что она приготовила меня в жертву Сабнэку?! Что делает Сабнэк со своими жертвами?! Употребляет в пищу?! С него станется…
Господи, как же обидно! Как обидно и как жалко себя!
Как обидно не разу не показаться перед Юзефом в шубке из снежной лисы!
А что предпримет Юзеф, когда обнаружит наше с Ольгой исчезновение? Насколько я его знаю, он начнет беспокоиться, даже если мы задержимся всего на час… Не за меня беспокоиться — за Олю! Ведь ее уже пытались похитить один раз, когда Андрей по чистой случайности предотвратил похищение!
Случайность.
Какую огромную роль в этой истории сыграла случайность!
Стечение обстоятельств… Счастливое, несчастное…
То, что я нашла Олю, узнала ее среди восьмерых детей «многодетной матери» — тоже случайность.
- Предыдущая
- 59/71
- Следующая
