Волчья дикость (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 11

И затрясло, и по всему телу прошла адская волна озноба, предвкушения, вены полоснуло как наркотическим лезвием. Сколько времени запрещал себе. И сорвался…хотя мог отправить ее туда с банахирами, даже не видеть. Они выполнят любой мой приказ. Надо будет — вытащат ее сердце и отдадут Айше.

Услыхал шаги по коридору и весь подобрался, весь сжался в тугую струну, в камень, готовый замироточть только от одной мысли, что сейчас увижу ее искалеченное лицо.

Вошла в сопровождении охраны, и я удержался с трудом чтобы не заорать при виде ее ослепительно красивого лица. Без единого шрама.

Взревел, бросился к ней, схватил за лицо пятерней, всматриваясь и не видя ничего кроме прекрасной белизны кожи и огромных голубых глаз.

— На…на ней есть шрамы?

Рявкнул я, обращаясь к банахирам.

— Да, мой господин. Все левая сторона лица искорежена.

— Какого хрена? — выдохнул и провел пальцами по щеке — бархатная нежная кожа. Чеееет! Сука такая! Как же хочется прямо сейчас умереть от одного только взгляда на нее, от адского желания обнять и рвануть к себе, обнять, сдавить своими руками, чтобы ощутить реальность ее присутствия. Голубые глаза наполнены…не ужасом, нет, они наполнены болью и тоской, они наполнены слезами и я ненавижу ее еще больше за этот взгляд. Какого черта я ощущаю эту тоску как свою? Какого хрена мое сердце раздирает на куски?

Постараться успокоиться, выдохнуть, унять дрожь в пальцах…Осознание что вижу ее живой, что стою напротив нее и чувствую ее ошеломительный сводящий с ума запах, набатом колотится в горле, меня словно рвет на части. Я сам как окровавленный кусок мяса, который истекает кровью…разодранный противоречиями и сумасшедшей тоской по этой женщине. По единственной женщине, которую я когда-либо любил.

Не совладел с собой, сам не понял как прижал ее к себе, сдавил дрожащими ладонями, впился в нее словно жалкий наркоман, вдохнул запах волос, запах тела и сошел с ума окончательно. Она дрожит и меня всего трясет. Что не так со мной? Почему я не могу забыть тебя, дряяянь? Почему не могу разлюбить? Сжимать до хруста в своих объятиях…как же я простужен тобой, сука, как же я тобой болен. Я имя твое шепчу во сне, оно вбилось ржавыми гвоздями мне в сердце, я взгляд твой вспоминаю каждый день и каждую ночь… я волком кружу у твоего дома, чтобы втягивать запах и сатанеть от понимания, что ты все так же остаешься во мне, со мной. Враг мой, самая лютая предательница. И я даже убить тебя не могу. Я давно проиграл тебе. Ты сильнее меня. Мои внутренности, мой зверь, моя черная звериная душа принадлежат только тебе.

Оторвал бы на хрен голову и сожрал твое сердце, только понимаю, что как только твое биться перестанет и мое остановится, изойдется кровью и просто разорвется на ошметки.

Резко выпустил из своих рук.

— Связать и вести к Айше, следом за мной!

Глава 8.2

Возненавидела ли я его? Проснулась ли во мне злость и ярость? Когда он убивал меня, когда рвал мое тело на ошметки, а душу превращал в тряпку, испачканную его ненавистью и недоверием…Я не знаю, что именно жило внутри меня, но эта тварь, голодная и ожесточенная, тварь — по имени адская одержимая любовь к этому деспоту и монстру, она не сдохла. Моя любовь к нему. Больная, ненормальная, извращенная. Она лишь мучительно корчилась в агонии боли. ЕЕ корежило, ее выгибало и сворачивало от невероятных страданий, и я молилась, чтобы она наконец-то испустила дух, рухнула в бездну ада…чтобы оставила меня в покое, чтобы отпустила мою несчастную душу, чтобы больше не сжимала ржавыми щупальцами мое изодранное сердце…но беспощадная тварь рожденная из самых недр мрака была глуха к моим молитвам.

Недели ушли на то, чтобы снова ощутить свои руки, свои ноги. Недели на то, чтобы физическая боль не заставляла корчиться и сгибаться при попытке даже вздохнуть.

— Шрамы будут заживать долго. Это ядовитые раны. Регенерация проходит медленно. Твоя кровь сопротивляется волчьей. Она ее нейтрализует и поэтому я вливаю в тебя гигантское количество, но все это действует очень медленно…

— Чью…кровь вливаешь? — спросила очень тихо, едва двигая разбитыми изорванными зверем губами. Ведьма смазывала мои раны нанесенные его когтями вонючей мазью.

— ЕГО. Ничья другая тебя не возродит. Вы с ним связаны.

Закрыла глаза, судорожно вдыхая и чувствуя, как болит грудная клетка.

— Зачем…если он хотел, чтобы я умерла.

— Хотел бы — тебя бы здесь не было. Мужчины сами не знают чего они хотят. Особенно одержимо влюбленные мужчины.

Разве можно истязать и увечить того, кого любишь? Причинять боль настолько адскую, насиловать, терзать и рвать на части?

— Ревность застилает глаза, мутит разум и превращает человека в зверя, в животное желающее смерти той, что его предала. Но не может убить, потому что знает — сдохнет сам. Такова твоя доля. Ты сама ее выбрала, когда стала любовницей императора горных волков. Ты не легла в постель к обычному мужчине ты пришла в объятия зверя. Его любовь зверски прекрасна, а его ненависть зверски ужасна и опасна. Такова цена счастья. Ты ее приняла.

Накрыла меня покрывалом и смазанное тело овеяло прохладой от влажной ткани.

— На удивление внутренних разрывов нет. Твое тело…оно словно предназначено для него. Другая бы умерла под полуобращенным…Не знаю как ты осталась жива. Чудо ли это или есть какая-то тайна в твоем теле помимо крови.

Я приходила в себя жутко нескончаемыми неделями. И… все это время я ждала что он придет хотя бы посмотреть на меня, как раньше, когда я была заперта в его подвале. Мой триумф…от слов ведьмы он сменился ощущением того, что это конец. Он больше никогда не придет. И этот отсчет каждого дня, каждой секунды проведенной без него. Эти зарубки на стене, потому что в келье ведьмы не было календаря и вообще каких-либо благ цивилизации.

И самой адской пыткой, самым ужасным и диким осознанием стало его полное отсутствие и моя собственная больная тоска по своему палачу. Мое несчастное мертвое сердце воскресало в надежде каждое утро и умирало, корчась в муках каждую ночь, когда я понимала что сегодня он не придет. Потом я попросила зеркало. Ведьма долгое время отказывалась мне его дать…но я сбежала из ее кельи к реке и впервые увидела свое отражение в воде.

Мой крик слышало каждое живое существо за несколько километров. Потому что я взвыла увидев ту уродливую гримасу, которая смотрела на меня перекошенным глазом с тремя рваными шрамами на щеке, с покорёженным ртом и разорванной шеей. От уголка рта до самого уха идет грубый красный шрам. Как же я ужасна, от былой красоты только одна часть лица…но и это не спасет. Вот почему он не приходит и никогда не придет. Он изуродовал меня и никогда больше не сможет посмотреть на мою жуткую маску вместо лица. Вахид не будет любить такого страшного монстра, каким он меня сделал…Увидит и ужаснется. Как и любой другой на его месте.

Наверное, это стало последней каплей. Наверное, это добило меня. Я бросилась в дом ведьмы, перерыла ее склянки с надписями и нашла одну с этикеткой подписанной ее витиеватым почерком «смертельный яд». Я откупорила ее и уже поднесла ко рту, как она треснула в моих руках и жидкость пролилась на пол.

— Идиотка! Только силу на тебя потратила и яд испортила!

— Зачем? — Закричала я и обернулась к ведьме, чувствуя как по щекам катятся слезы, как разрывается мое сердце от разочарования от понимания что лучше бы мне умереть чем жить без своего малыша и без лица…

— Затем, что это не конец! Затем, что ты должна жить дальше! ОН будет любить тебя любой!

— Он меня ненавидит, он меня изувечил, он даже посмотреть на меня не сможет!

— Ненависть так близка к любви, она ее родная сестра двойняшка. Страшнее равнодушие. Слишком просто умереть, слишком просто избавить его от мучений, а потом и от угрызений совести. Живи! Стань для него наваждением! Стань для него безумием!

— Ты…ты видела мое лицо?