"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12 (СИ) - Конофальский Борис - Страница 76

— А не могли бы вы мне его дать на сегодня? Хочу с ним замеры сделать, чтобы знать, сколько леса потребуется под рынок.

— Ну, берите, раз нужен, — сказал солдат и притянул книгу к себе, стал читать сам, начал с самого начала.

А монах с заметным сожалением пошел с управляющим.

А на следующий день Крутец поехал в Малую Рютте выбирать старосту там. Взял с собой Егана, тот был родом оттуда и поэтому всех там знал. А Волков с монахом, сержантом и двумя стражниками поехали смотреть развалины старого замка. После водяной мельницы, дорога пошла низинами, и поэтому вся местность до леса была залита водой. Они проехали мимо старого кладбища, по которому можно было спокойно плавать на лодке промеж покосившихся крестов и почти затопленных надгробий. Кладбище вообще было мрачным: старая развалившаяся ограда, часовня с провалившейся крышей, черные мертвые деревья, пара заросших мхом древних склепов. Вся местность была тяжелой и мрачной, даже ехать мимо кладбища было неприятно, а уж развалины замка были и того хуже. Все заросло мхом и плющом. Стражники на всякий случай осеняли себя святым знамением. Было необыкновенно тихо. Стражник, который их сюда привел, показал вход в подвал, но даже вход был залит водой. Вода была черной, старой, мертвой, а вокруг ни одного следа, ни у развалин, ни у кладбища. Тут давно никто не ходит и никто не ездил.

— Ну, место, подходящее для вурдалака, — сказал солдат. — Но ни единого следа.

— Ничего живого кроме ворон, — заметил сержант. — Даже кабаны тут не ходят.

— А там что? — Волков заметил дым. — Дым что ли? Там живет кто-то?

— Так я же вам уже говорил, там ведьма наша живет. Как поп наш запретил ей в деревне жить — она там и живет.

— Поехали, посмотрим, что это за птица, — произнес солдат, — и чем кормится.

— Ну, так девок деревенских от бремени избавляет, настойки делает сонные. Моя баба мне от нее настойку приносила, бессонницу как рукой сняло, а раньше так маялся, ночью спать не мог. А сейчас — три капли на чашку воды, и сплю как убитый, — рассказывал сержант.

Волков подумал, что и ему неплохо бы иметь такие капли на всякий случай. И он просил:

— А приворотами и заговорами занимается?

— Не без этого. Бабы к ней частенько захаживают.

Они подъехали к дому ведьмы, место было мрачное. Все вокруг заросло бурьяном да репейником в человеческий рост. Да и домом это строение назвать было нельзя. Это было нечто среднее между хижиной и землянкой, а крыша напоминала холм, поросший мхом. Трубы в землянке не было, дым выходил через дыру в крыше. Площадь перед домом была загажена и воняла гнилью. Все спешились. Стражников оставили с лошадями, а монах, сержант и Волков пошли в жилище, по очереди переступая через давно сдохшую кошку.

Волков не был раньше в домах ведуний, но почему-то представлял все именно так, как было в хижине: замусоренный очаг посереди жилища, все стены в пучках высохших трав, старые, вонючие тряпки по углам, рогатые черепа, сушеные гады, угри и жабы и вонь, вонь гниения, которую не забивал даже дым. Старуха стояла у очага с лампой в руке. Была она наполовину лысая. Крючковатые разбухшие артритные пальцы дрожали. Серые губы, не переставая, что-то жевали, то и дело, растягиваясь в страшную беззубую улыбку, как будто она была рада гостям. Во рту было всего пять желтых зубов, три сверху и два снизу, и правый глаз навыкат с бельмом. Когда старуха зашепелявила, Волков едва понимал, что она говорит:

— Налетели, налетели коршуны-вороны. Рыскали-рыскали вокруг и добрались до старухи. Ищите что, птицы жадные? Крови теплой или мертвечины пахучей?

Молодой монах стал осенять себя святым знамением трясущейся рукой. Его примеру последовал и сержант. Волкову тоже стало не по себе от ее мерзкого голоса, но он только сложил руки на груди, стоял, молчал, разглядывая старуху. А старуха единственным живым глазом с любопытством смотрела на него.

— А вот и он, черный ворон, вон он каков, глаз недобрый, рука крепкая. Всю жизнь убивал и к нам приехал убивать. Скоро опять убивать будет. Кровь — еда его.

Монах, да и сержант стояли, словно в оцепенении, слушали бормотание ужасной старухи, а Волков, видя это, произнес:

— Ну, хватит уже чушь нести. На меня твоя болтовня не действует, — он глядел ей прямо в глаз.

— Силен, силен коршун-ворон, — продолжала бормотать старуха. — Ни глаза, ни руки не боится.

Она стала чуть раскачиваться из стороны в сторону, завывать и водить перед лицом Волкова лампой, а Волков наклонился и достал из сапога стилет. Левой рукой схватил старушечью руку с лампой, подтянул ведьму к себе и кончиком оружия коснулся нижнего века здорового глаза, и сказал:

— Говорят, что сглаз сразу заканчивается, если вырезать глаз у сглазившего, слыхала про такое?

— А-ха-ха-ха! — залилась сухим смехом, дыша в лицо солдата тухлятиной. — Силен коршун-ворон, ничего не боится, всех видит, все знает. Глаз у него черный, кровь пьет да через смерть перешагивает. Да вот только долго ли он будет через смерть шагать?

— Хватит нести чушь, — солдат толкнул старуху.

Та выронила лампу, улетела в ворох мусора. В хижине стало темно, только чуть тлевшие угли в очаге давали свет.

— Ну, что встали? — чуть раздраженно произнес солдат. — Пошли отсюда.

Ни монаху, ни сержанту повторять было не нужно. Они тут же выскочили из землянки ведьмы. Солдат вышел последний, он никогда бы не признался, но ему стало сразу легче, как только он вышел на улицу. Там его как будто душили, а тут позволили дышать. И появилось четкое желание побыстрее убраться из этого мерзкого мета. Сержант молча сел на коня, а монах бубнил и бубнил молитвы, раз, за разом продолжая осенять себя святым знамением.

— Да хватит уже, — раздраженно рыкнул на него Волков. — Чего ты тут жути нагоняешь?

Монах перестал и полез на коня, а взгляд его был отрешенный. Он никак не мог попасть ногой в стремя.

— Да что с тобой, чертов монах, — ругался солдат.

Стражники с непониманием и страхом смотрели на них.

— Как во тьме побывал, — выдохнул монах Ипполит. — Холодом и мертвечиной обдало, только молитвами и спасаюсь.

— Чего ты несешь? — вдруг усмехнулся солдат. — Тебя старуха заболтать хотела, как цыгане на ярмарке.

— Мне так тошно было, когда упырь ходил по нашему дому. Все как здесь было. Вонь и страх. А страх такой, что аж члены немеют.

— Глянь, у сержанта ничего не немеет и у меня тоже.

— По совести говоря, меня тоже мутить начало. В голове шум, словно палицей по шлему получил. И слова старухины, словно издалека летят.

Волков только плюнул с досады, и все поехали обратно в замок.

Когда сели обедать, приехал Крутец и Еган. У Егана запеклась кровь на брови, глаз опух.

— Это что, вы так старосту выбирали? — спросил солдат, разглядывая его.

— Да дуроломы наши. Хотел как лучше, да им разве объяснишь? Одно слово — деревенщины.

Волков посмотрел на управляющего Крутеца, и тот дал объяснения:

— Наш Еган хотел, что бы старостой Малой Рютте был его брат, да вот мужики не хотели. Наш Еган стал настаивать… — Крутец засмеялся. — И тогда одна баба кинула в него поленом.

Все засмеялись, даже сам Еган, и Волков усмехнулся, а потом сказал:

— Хорошо, что баба кинула. Кинул бы мужик, пришлось бы ехать, разбираться.

Солдат поехал в Рютте узнать как дела у аудиторов, взял с собой Егана. Дорога из замка в деревню лежала прямо на юг. Но на выезде из ворот Волков привычно огляделся. Оглядываться по сторонам это старая солдатская привычка, которая давно уже прижилась в его сознании. То, что он увидал на дороге, что вела на восток, в Вильбург его насторожило.

— Господин, а мы, что не в Рютте едем? — спросил Еган, видя, что Волков повернул налево.

Тот не ответил ему, а ехал по дороге, вглядываясь вдаль. Весь вид солдата выдавал напряжение, оно сразу передалось слуге, Еган тоже стал разглядывать дорогу.