Просто Давид - Портер Элинор - Страница 15

Быть может, он еще не знал, чем хотел заниматься, зато прекрасно знал, чем не хотел. И все это явно указывало: Давид все еще был в поисках великого дела, которое, как говорил папа, ждет его в большом мире.

А пока Давид играл на скрипке. Если он видел алую вьющуюся розу, цветущую в палисаднике, то сочинял мелодию чистого восторга — и не знал, что женщина в доме за палисадником слышала музыку и ощущала бодрость во время домашнего труда. Если он находил котенка, играющего в солнечных лучах, то обращал это в бурный поток проворных пассажей и трелей — и капризный младенец, услышав это, прекращал плач. А однажды, просто потому, что небо голубело, а воздух был сладок, и так приятно было чувствовать себя живым, Давид взмахнул смычком и сыграл торжествующий гимн, полный звенящего восторга, отчего больной в затененной комнате на втором этаже поднял голову, глубоко вдохнул и вдруг ощутил прилив жизненных сил. Все это явно доказывало, что Давид, возможно, уже нашел свою работу и занимался ею — о чем сам, опять-таки, не знал.

Как-то раз на кладбище в послеобеденной час Давид встретил Госпожу в Черном. Она стояла на коленях, возлагая цветы на маленькую могилку. Когда мальчик приблизился, она подняла голову и задумчиво посмотрела на него, затем заговорила, словно ее побудила некая сила:

— Кто ты, мальчик?

— Я Давид.

— Давид? А по фамилии? Ты здесь живешь? Я тебя уже видела.

— О да. Я здесь был уже много раз, — мальчик намеренно избегал вопросов. Он начал уставать от них — особенно от таких.

— А ты… потерял кого-то дорогого, мальчик?

— Потерял?

— Я хочу сказать, у тебя здесь… папа или мама?

— Здесь? О нет, здесь их нет. Моя мама ангел, а папа ушел в далекую страну. Знаете, он ждет меня там.

— Но это ведь то же самое… — она удивленно и беспомощно смотрела в спокойное лицо Давида. Затем и ее лицо вдруг просияло. — О, мальчик, если б только я могла понять это — только это, — выдохнула она. — Было бы гораздо легче, если б я всегда помнила, что их здесь нет — ведь они ждут там!

Но Давид, очевидно, не слышал. Он уже отвернулся и, удаляясь, тихо играл на своей скрипке. Госпожа в Черном в молчании стояла на коленях, слушая мальчика и глядя, как он уходит. Когда через несколько времени она поднялась и покинула кладбище, ее лицо все еще сияло.

Давид часто задумчиво смотрел на своих ровесников — особенно на мальчиков. Он хотел иметь друга, который понимал бы его, так же смотрел бы на вещи и знал, о чем Давид говорит, когда играет на скрипке. Давиду казалось, что в одном из ровесников он должен найти такого друга. Но среди многих виденных им мальчиков его не оказалось. Давид уже начал думать, что из всех странных существ в его новой жизни мальчики были самыми странными.

Они пялились на него и неприятно толкали друг друга локтями, когда заставали его за игрой. Они насмехались, когда он пытался рассказать, что играл. Они никогда не слышали о великом Оркестре Жизни и разражались издевательским хохотом или отступали, словно в испуге, когда Давид говорил, что они сами — инструменты в этом Оркестре и что если они будут играть фальшиво, где-то обязательно прозвучит диссонанс.

А еще были их игры и забавы. Давид думал, что игры с мячами, битами и мешочками, полными бобов, ему бы очень понравились. Но мальчики только глумились, когда он просил научить его. Им нравилось, когда собака гналась за кошкой, а когда Тони, старый негр, споткнулся о протянутую ими веревочку, они смеялись до упаду. Они любили бросать камни и стрелять из ружей, и, очевидно, чем больше пресмыкающихся и летающих созданий могли отослать в далекую страну, тем счастливее были. Но им вовсе не нравилось, когда Давид спрашивал, хотят ли все эти ползающие и летающие создания покинуть прекрасный мир и сделаться мертвыми. Они усмехались и звали его неженкой. Давид не знал, что такое неженка, но по интонациям догадывался, что лучше уж быть вором.

А потом он обнаружил Джо.

В тот день после обеда Давид оказался в очень странном и непривлекательном месте. На улице валялись бумажки и консервные банки, дома с перекошенными ставнями и ободранной краской казались заброшенными. Неопрятные женщины и мужчины с затуманенным взглядом стояли, прислонившись к обшарпанным заборам, или сидели, развалившись, на испачканных грязью ступеньках. Давид медленно шел по улице, держа скрипку под мышкой, и, прищурившись, смотрел по сторонам. И нигде он не мог найти даже малюсенького кусочка красоты, чтобы «сыграть ее». Он добрался, кажется, до самой жалкой развалюхи на улице, когда ему вспомнилось, что отец обещал в письме. Лицо мальчика вмиг просияло, он поднял скрипку и разразился настоящим вихрем трелей, пассажей и игривых мотивов.

— Я совершенно забыл, что мне не нужно видеть красоту, чтобы играть, — тихо засмеялся он. — Ведь все уже есть в моей скрипке!

Он прошел мимо полуразрушенной хибары и в нерешительности остановился на перекрестке, когда кто-то легко коснулся его руки. Он обернулся и увидел девочку в застиранном, залатанном ситцевом платье, из которого она явно выросла. Девочка смотрела на него широко открытыми испуганными глазами и протягивала на грязной ладошке медную монету.

— Возьми, пожалуйста, Джо послал это тебе, — сказала она с запинкой.

— Мне? За что? — Давид прекратил игру и опустил скрипку.

Девочка отпрянула, но не опустила руку.

— Он хочет, чтобы ты остался и поиграл еще немного. Сказал, что дал бы больше денег, если б мог. Но больше нету. Только этот цент.

Давид вытаращил глаза.

— Ты говоришь, он хочет, чтобы я сыграл? Ему нравится? — спросил он радостно.

— Да. Сказал, что знает, один цент — это вообще мало. Но он подумал, может, ты поиграешь немного за него.

— Поиграю? Конечно, я поиграю! — воскликнул Давид. — О, нет, деньги мне не нужны, — добавил он, отмахнувшись от предложенной вновь монеты. — Там, где я сейчас живу, деньги не нужны. Где он — тот, кто хочет, чтобы я поиграл? — закончил он с нетерпением.

— Вон там, у окна. Это Джо. Он мой брат.

Хотя девчушка была явно довольна тем, что выполнила задачу, она держалась в стороне от мальчика. Да и отказ от денег вызвал у нее только неловкое удивление.

У окна Давид увидел мальчика, вероятно, одного с ним возраста — с песочного цвета волосами, бледными щеками и широко раскрытыми, странно неподвижными голубыми глазами.

— Он идет? Ты привела его? Он сыграет? — нетерпеливо спросил мальчик у окна.

— Да, я здесь. Это я. Ты что, не видишь скрипку? Мне здесь сыграть или войти?

Девочка открыла рот, как будто желая что-то объяснить, но мальчик у окна не медлил с ответом.

— О, выходит, ты правда зайдешь? — воскликнул он, словно не веря. — А дашь мне разок потрогать… скрипочку? Входи! Ты зайдешь? Знаешь, дома никого нет, только мы с Бетти.

— Конечно, я зайду! — Давид даже споткнулся на сломанных ступеньках — так не терпелось ему войти в широко распахнутую дверь. — Тебе понравилось то, что я играл? А ты знаешь, что это было? Ты понял? Ты видел облачные кораблики в небе и мое Серебряное озеро внизу в долине? А ты слышал птичек и ветер в листве и ручейки? У тебя получилось? О, понял ли ты? Я так хотел найти того, кто поймет. Но я в жизни бы не подумал, что ты и здесь… — Выражение лица и взгляд Давида говорили сами за себя. Он остановился, не в силах найти подходящие слова.

— Ну вот, Джо, а я тебе что говорила, — хрипло прошептала девочка, бросившись к брату. — Ну зачем ты заставил меня его привести? Все говорят, он совсем чокнутый и…

Но мальчик поднял руку, и его сестра сразу замолчала. Его лицо странно светилось, будто внутренним светом. Глаза, по-прежнему широко раскрытые, неподвижно смотрели перед собой.

— Хватит, Бетти, подожди, — шикнул он. — Может быть… я думаю, я понимаю. Ты хочешь сказать, что ты внутри видишь все эти вещи, а затем пытаешься сделать так, чтобы скрипочка рассказала о них. Так?

— Да! Да! — воскликнул Давид. — О, ты правда понимаешь. А я не думал, что ты сможешь. Ведь ему не на что смотреть, кроме этих вещей, а он…