Готова на все (СИ) - Кащеев Кирилл - Страница 35

Они все трое решительно направились к отцовским дверям. И только бабушкины пальцы, судорожно перехватывающие Элино запястье, выдавали, чего ей этот поход стоил.

Отец стоял перед большим коридорным зеркалом и охорашивал «внутренний заем». Его ладони с чуть отогнутыми пальцами с такой бережностью оглаживали зализанные поперек лысины жидкие пряди, словно касались музейной вазы эпохи Мин. Не убирая ладоней, отец медленно повернул голову, одним взглядом окидывая замерших в проеме женщин. Его глаза ровно на мгновение остановились на Эле, и тут же губы повело вбок брезгливой гримасой.

Эля почувствовала, что в темных коридорах, полных вооруженными неизвестными, было не так жутко, как здесь, на пороге дома, в котором она выросла. Там по крайней мере можно, да и нужно было убегать. Здесь приходилось делать шаг вперед, навстречу оловянному взгляду отца, навстречу его новой жене, по-хозяйски расположившейся в бывшей маминой спальне. На секунду ей показалось, что отец собирается выставить ее вон – и она тут же испытала острое, ни с чем не сравнимое облегчение. Пусть он скажет хоть одно слово, и она рванет назад, и даже стыд перед бабушкой ее не остановит. Бабушка не одна, с ней, вон, Светлана Петровна, пусть боевитые старушки как-нибудь сами.

Отец поглядел Эле точно в середину лба, покосился на Светлану Петровну. Взгляд его стал отсутствующим, будто никакой Эли и не было, так, одна пустота. Он повернулся к бабушке, и демонстративно глядя только и исключительно на нее, процедил:

- Вам, кажется, угодно… - он снова дернул уголком рта и презрительно выдавил, - Поделиться?

- Ты теперь обращаешься ко мне на «вы»? – холодно поинтересовалась бабушка, выпрямляясь еще горделивее. Лишь рука ее на Элином запястье мелко-мелко задрожала.

- Я всегда обращаюсь на «вы» к чужим мне людям, - свысока сообщил отец, - Вы сами исключили себя из членов моей семьи. Променяли меня на этих… - он мазнул было взглядом по замершей Эле, но тут же спохватился и так и не соблаговолив показать, что вообще видит ее, отвернулся.

- Ты имеешь в виду свою дочь и внука? – потеряно, явно не веря тому, что слышит, пробормотала бабушка.

Отец поглядел на бабушку полным неизбывной укоризны взглядом. Так смотрят на вконец опустившихся, погрязших в уголовщине родственников – а ведь недавно были еще вполне приличными людьми!

- Ваша жажда имущества, - он в очередной раз скривился, - Заставила вас потерять всякий стыд, вы даже не постеснялись…

- Иметь стеснительную маму – это, конечно, преимущество почище любого имущества, - хмыкнула Светлана Петровна, - Но раз вы теперь чужие – так какая разница?

Отец едва заметно дернулся, явно больше всего на свете желая поставить ехидную профессоршу на место, но сдержался. «Тетя Света сама себе определяет «место для стояния», - одобрительно подумала Эля, - А непрошеным советчикам может и предложить сходить… во всякие неприятные места». Эля загрустила – почему она так не умеет?

- Отлично, - овладев собой, сообщил отец, - Желаете раздела – прошу, - взмахом ладони он пригласил бабушку в ее собственную комнату, и первый прошел в двери. Три женщины переглянулись, но деваться было некуда, и они покорно последовали за ним. Краем глаза Эля заметила как выглядывающая из бывшей маминой спальни некрасивая немолодая женщина неслышной тенью присоединилась к следующей за отцом процессии. Бабушка не замечала ее появление так же старательно, как отец «не видел» Эли.

- Ну что ж, - по-хозяйски обзирая бабушкину комнату со стареньким, 60-х годов двустворчатым шкафом, низкой тахтой и телевизором «Рубин» на тумбочке, объявил отец, - Это все, пожалуй, принадлежит вам. Кроме столика, его я привез из Чехии, - и он таким обвиняющим жестом ткнул в изящный раскладной столик с брошенной на нем катушкой ниток и очками в пластмассовой оправе, что стало ясно – столик был бабушкой злостно присвоен и теперь отец поймал старушку «на горячем».

Впрочем, бабушка была не в состоянии оценить таких сложных нюансов. В оцепенении она смотрела на своего сына:

- Саша, - тихо выдохнула она, - Ты привел меня сюда, чтобы делить со мной… мебель?

- А вы планировали поживиться? – презрительно обронил отец, - Не получится.

Бабушка пошатнулась и прислонилась к стене, поднося ладони к мучительно полыхающим щекам. Светлана Петровна старалась не глядеть на нее. Вместо этого она внимательно рассматривала отца и выражение лица у нее было как во время опыта в лаборатории, когда приборы выдавали очередной обескураживший и ни с чем не сообразный результат.

- Кастрюли тоже делить будем? Или мои лифчики? – дрогнувшим голосом спросила бабушка, - Вдруг пригодятся? – и покосилась на переминающуюся в дверях жену своего сына.

- Если вам угодно шутить, мы можем немедленно все прекратить, - резко бросил отец, - Но в таком случае я считаю всякие разговоры о продаже квартиры законченными и будьте любезны больше не направлять ко мне никаких… ходатаев.

Бабушка растерянно поглядела на Элю. Та быстро отвернулась. Она не может, не смеет заставлять бабушку пройти через такое. Но и сказать ей «пошли отсюда, пусть он подавится» у нее не хватило сил. Если отец не согласится на продажу квартиры – ни ей, ни Яське, ни самой бабушке не вырваться никогда!

Бабушка угрюмо опустила голову и уставилась в пол. Эля увидела как лицо отца вспыхнуло неприкрытым торжеством.

- Ну-с, надеюсь на вещи в спальне и моем кабинете вы претендовать не намерены, - хорошо поставленным лекторским голосом сообщил он и плотно притворил двери в обе комнаты, - Библиотеку я также оставляю за собой…

- Я собирала эти книги, еще когда ты был младенцем, - не поднимая головы, слабо пробормотала бабушка.

- Неважно. Книги для меня святое, - с абсолютной уверенности в своей правоте отмахнулся отец, - Теперь здесь, - глазом оценщика он осмотрел гостиную, - В этом шкафу, действительно, все ваше, - милостиво признал он, с явным сожалением оглядывая хрусталь и фарфор в серванте, - А вот гарнитур – имущество семьи и должен остаться здесь. – он кивнул на старинные, с гнутыми ножками диван и кресла.

- Гарнитур мне подарил дядя, когда уезжал в Израиль. Это единственное, что у меня от него осталось. Он принадлежит мне и останется у меня.

Будто не веря своим ушам, отец повернулся к бабушке и поглядел на нее сверху вниз. Она ответила ему таким взглядом, что Эля четко поняла – все. Лимит терпения и смирения иссяк. Обещанная бабушкина выдержка развеялась, как дым. Сейчас что-то будет. Эля вздохнула. Что ж, она так и предполагала. Подобные игрища – не для бабушкиного темперамента. Дурак отец и супружница его идиотка. Обуздывать они собрались неукротимую старушку. Еще одни «ковбойцы». Вот она вам сейчас как закусит удила…

Услужливое воображение нарисовало сцену из старого американского мультика: бабушка-конь, с неистовым ржанием встающая на дыбы, и отец, лысый пупсик в сползающем на нос сомбреро, ласточкой вылетает из седла…

- Хорошо, - с видом завоевателя, милостиво дозволяющего побежденному не включать в репарации любимую табуретку, разрешил отец, - Можете оставит себе. Но при одном условии! Эти вещи не достанутся… им, - и он посмотрел даже не на Элю, а как бы в Элину сторону, вроде и не видя ее, но в то же время ясно давая понять каким таким «им» не должна достаться антикварная мебель.

… и башкой об столб!

- Знаешь, я поняла, - вдруг задумчиво откликнулась бабушка, - Ты меня как живого человека уже не воспринимаешь.

… и еще копытами его, копытами! Подкованными.

- Ты просто делишь с моей внучкой мое наследство, и боишься как бы ей чего лишнего не досталось, - и она метнула взгляд на Элю.

- Я-то тут при чем? Я в этом не участвую, - на всякий случай быстро пробормотала Эля.

- Но ты будешь смеяться – я еще вполне живая, - и бабушка сняла руку с запястья Эли, - Никакого наследства нет. Есть моя собственность, которой я буду распоряжаться по своему усмотрению.

Лицо отца стало страшным и одновременно – детским. Как у разозленного мальчишки, который все пытается доказать что-то маме, а та его не слушает, не слушает, не слушает!