Фантомные боли железных грифонов (СИ) - Орлова Анастасия - Страница 57

Гейт ещё раз легонько приложила её о стену. Тэлли, вцепившись в жилистое, увитое кожаными браслетами запястье державшей её руки, судорожно затрясла головой, пытаясь кивнуть.

— Вот и славно, кудряха! — криво усмехнулась Гейт и потащила Тэлли вниз.

Сталь была бледнее, чем всегда, и губы сжимала плотнее обычного, но на застывшем, словно фарфоровая маска, лице не отражалось ни злости, ни отчаяния — лишь скорбная морщинка рассекала лоб меж бровей. Она дышала медленно и ровно, очень внимательно, с каким-то болезненным внутренним сосредоточением, словно, стоит её дыханию хотя бы чуть-чуть сбиться, мир рухнет. Возможно, её собственный мир и рухнул бы, и сейчас он держался лишь за невидимые нити её ровного дыхания.

Тэлли сидела в подсобке на низком диванчике, обняв прижатые к груди колени, и даже головы не повернула, когда глубокой ночью Сталь вошла к ней и остановилась в двух шагах, глядя так, будто Тэлли была ожидающим вскрытия трупом — с деловой собранностью и холодным безразличием. Она стояла минуты две, не отводя взгляда и практически не моргая. Стояла и дышала, медленно и ровно. И Тэлли не выдержала — посмотрела на Сталь, скользнула взглядом по её белому лицу и такому же белому халату и заметила в опущенной руке шприц с набранной в него жидкостью.

На этот шприц Тэлли смотрела долго, очень долго. А фоном в её голове словно шёл фильм из событий сегодняшнего дня. Странно, но суматоха вчерашнего, пропитанного желчным привкусом боли, ненависти, отчаяния и ужаса, перед мысленным взором не вставала. Но, словно на повторе, вертелись отстранённые поглаживания Профессорской руки по рыжим кудрям, его прохладно-убаюкивающее: «Ничего, ничего, мы тебя поправим… Гейт сможет, она умница. Поправим, и ты станешь моей Тилли-Тэлли-Талли-Ли, моей маленькой феечкой, умной и улыбчивой. Такой, о которой я всегда мечтал». И Тэлли казалось, что она до сих пор чувствует под своей щекой его жёсткое плечо, и больше всего на свете хочет закричать, оттолкнуть его, сбежать, но не может даже пошевелиться. «Ничего, ничего. Мы тебя допрошьём. Будешь как новенькая. Даже лучше…»

— Я уже не буду собой, — беззвучно шепчет она распухшими губами. — Стану ненастоящей…

— Но ведь настоящая всё равно не удалась, согласись, — отвечает Профессор, и Тэлли уже не может понять, снится ей это или происходит на самом деле. — Мы сделаем тебя такой, какой я всегда хотел видеть свою Тэлли. Какой я всегда видел тебя, но… ошибся.

Тэлли, глядя на Сталь, сморгнула набежавшую на глаза пелену, но доктор чётче не стала.

— Вы здесь? — сипло спросила Тэлли.

— Да. — Голос Стали звучал сухо и как будто торжественно.

— А шприц?

— Он тоже.

Тэлли прикрыла глаза, словно собираясь с силами.

— Это ведь морфин? — уточнила она.

Сталь медленно кивнула:

— Лошадиная доза.

Тэлли венами вверх протянула ей свою худую руку.

— Я не хочу, чтобы меня допрошивали. Хочу остаться настоящей… Даже если придётся так. — Она слабо кивнула на шприц.

Сталь подошла на шаг ближе.

— Я не твои страдания пришла облегчать.

— А ваши это облегчит? — криво усмехнулась Тэлли.

Сталь знала, что не облегчит. Но и ничего не сделать она не могла, как не могла смириться с тем, что Тэлли, пусть и допрошитая, исправленная, будет жить с нею бок о бок как ни в чём не бывало и даже не помнить всей той боли, которую она принесла, всего зла, которое сотворила. Сталь опустилась на одно колено, положила на второе локоть Тэлли и, сняв колпачок с иглы, ещё раз строго глянула на Тэлли.

— Ты ведь только из-за себя расстроена, верно? — сухо спросила она.

— Я не расстроена, — вяло ответила Тэлли. — Я убита. Я могла бы сделать всё иначе и добиться многого, но погорячилась и не получу ничего…

Во взгляде Стали мелькнула тень смешанного с отвращением ужаса.

— Ты как творецкая Плесень, Тэлли. Способна думать лишь о себе.

— А остальные — иначе? Не припомню, чтобы кто-то думал о других. Обо мне, например.

Сталь вздохнула глубже и ещё плотнее сжала губы.

— Разве что Корнет думал о Саге, — меланхолично продолжала Тэлли, — но и то ради себя — на её-то желания он плевал. — Тэли невесело улыбнулась и закрыла глаза.

…И Сталь ввела в синеватую струнку её вены иглу.

— Не надо, доктор Стельман, — спокойно, но очень твёрдо прозвучал за её спиной голос Саги, и на плечо легла её ладонь. — Не надо.

Сталь прикрыла глаза и надавила на поршень, вбрызнув в кровь Тэлли небольшую дозу морфина.

— Нет! — ещё твёрже сказала Сага, до боли сжав её плечо.

— Вам-то какое дело? — спросила Тэлли, отрешённо поглядев на Сагу из-под полуопущенных ресниц.

— До тебя — никакого, — ответила ей Сага. — Катриса, пожалуйста!

Тэлли поморщилась. Сталь не дрогнула.

— Думаете, доктор Сага, у меня духу не хватит? — с ледяным напряжением спросила она.

— Уверена, что хватит, поэтому и пришла. Но она того не стоит. Да и Раисмихална бы не одобрила…

…И тускло блеснула игла, вытащенная из вены Тэлли.

Сага шла по длинному полутёмному коридору в ногу со Сталью. Та, судя по всему, не спала третьи сутки, но ни на миг не утратила своей холодной и сосредоточенной отстранённости. Даже во время похорон Раисмихалны лицо её оставалось строгим и безучастным. Но что-то неуловимое — то ли та самая складочка меж бровей, то ли углубившиеся морщинки у губ, а может, неестественная бледность её лица и застывший взгляд говорили Саге, что от срыва Сталь удерживает даже не тонкая ниточка, — волосинка. И что этот срыв, если он всё-таки случится, будет грандиозным по своей разрушительной силе. Впрочем, у таких железных людей, как доктор Стельман, иначе не бывает. Поэтому Сага на ночь осталась в Каланче, как и Сталь. И заметила, когда та покинула свой кабинет, направившись в подсобку, где заперли Тэлли.

Они дошли до кабинета Стали, и та, положив ладонь на дверную ручку, посмотрела на Сагу. По этому взгляду стало ясно, что пускать Сагу внутрь она не намерена.

— Я буду рядом, — сказала Сага. — Позовите, если понадоблюсь.

— Идите спать, Сага. Вас ждёт Хидден.

Сага улыбнулась краешком губ. «Никуда не пойду», — читалось в этой полуулыбке.

Сталь вошла в кабинет и закрыла дверь. Сага ещё какое-то время стояла снаружи, задумавшись.

Сперва было тихо. А потом из-за двери раздались хриплые лающие звуки, похожие на сдавленный кашель. Сердце Саги окатило холодом: ей показалось, что именно так хрипит человек, с петлёй на шее шагнувший с табуретки.

Когда она ворвалась в кабинет, Сталь судорожно хватала ртом воздух, опершись ладонью о письменный стол и согнувшись, будто ей дали под дых. Пальцы второй руки терзали и комкали на груди белый халат, словно пытались процарапать в рёбрах отверстие, чтобы стало легче дышать. Сага ринулась к ней и подхватила прежде, чем та упала. Бережно опустила Сталь на пол и села рядом, обняв её худые острые плечи. И только тогда поняла, что значат эти страшные звуки, выдирающие из груди и сердце, и остатки воздуха. Сталь плакала. Эта суровая, неколебимая, ледяная женщина, казавшаяся ей твёрже и бесчувственней любого железного грифона, рыдала, вздрагивая и захлёбываясь. Рыдала от бессилия и боли, от того, что не смогла уберечь дорогого ей человека и теперь не может даже умереть вместо него.

В горле защекотало.

— Прости меня, Катриса, — прошептала Сага. — Я была так несправедлива к тебе…

Тэлли слышала, как снаружи защёлкнулся замок, но что-то заставило её подняться на ноги и проверить. Одурманенная малой дозой морфина, она, пошатываясь, подошла к двери, легонько её толкнула. И та отворилась.

— Ты всё ещё меня слышишь, — сипло пропела Тэлли, криво усмехнувшись, и вышла в коридор.

Босая, растрёпанная, с воспалёнными красными глазами и припухшими губами, она шла очень медленно — словно плыла в густом киселе. Ступенька за ступенькой поднимаясь к Грифоньему залу, она что-то мурлыкала себе под нос, а когда дошла до последнего этажа, обнаружила, что всегда запертая дверь, ведущая на крышу, открыта. Тэлли довольно улыбнулась и поднялась на пустой Грифодром. Фонари, растущие по его периметру, отчего-то на неё не среагировали и не зажглись ярче, но она этого даже не заметила.