Ледяные (ЛП) - Идэн Вероника - Страница 24

— Какими другими занятиями ты можешь заменить это?

— Я пока не знаю. Я должна поговорить со своим консультантом, чтобы понять.

— Это сработает.

— Надеюсь, — она потягивает свой молочный коктейль. — Спасибо, что принес мне еду и позволил выговориться. Мне жаль, что я свалила все на тебя.

Я сжимаю ее ногу.

— Пожалуйста, не извиняйся. Я здесь, чтобы выслушать все, о чем ты хочешь поговорить. Положись на меня.

Она колеблется, отводя глаза, прежде чем продолжить.

— Проблема с семинаром раздражает, но что меня действительно расстроило сегодня, так это вот что, — она показывает мне сообщение от своего брата. — Это мой дедушка. Он снова в больнице после того, как в последнее время ему стало намного лучше. И..

Скатывается слеза, и ее голос становится напряженным, прерываясь напряженным вздохом. Я обхватываю ладонями ее лицо, вытирая слезы, заставляя ее замолчать.

— Все в порядке.

Ее горло сжимается, когда она сглатывает. Мое сердце, блять, разрывается от ее дрожащих губ, пока она борется со своими эмоциями.

— Я так усердно работала, чтобы закончить школу раньше ради него. Я хочу, чтобы он увидел, как я заканчиваю учебу, но его болезнь только прогрессирует, — Майя зажмуривает глаза, из уголков которых вытекает еще больше слез. — Он большая часть моей жизни. Он тот, к кому я всегда обращалась со своими проблемами. Я… Я так боюсь, что у него ничего не получится и в ужасе от того, что могу его потерять.

— Черт. Прости, Майя, — я расстегиваю свой ремень, затем ее и заключаю ее в объятия.

Вместо того, чтобы отстраниться через мгновение, она прижимается лицом к моей шее, тая рядом со мной. Положение немного неловкое, но это не имеет значения, если это помогает ей чувствовать себя в безопасности. Я буду держать ее так весь день, если ей это понадобится. Я глажу ее по волосам, пока она не перестает дрожать.

Хотел бы я защитить ее от горя. Когда она успокаивается, но все еще остается в моих объятиях, я начинаю говорить о том, что рассказывал только Кэмерону и Ною.

— Я знаю, как это тяжело и страшно. Он, должно быть, так гордится тобой, детка. Я знаю это. — Она прерывисто вздыхает, кивая. — Хотел бы я сказать тебе, что это будет не так больно, но я не могу обещать, что не будет дней, когда это просто поразит тебя. Впрочем, грустить — это нормально.

— Кого ты потерял? Кто-то из твоих бабушки и дедушки?

— Мой папа. — Она замирает, и я провожу губами по ее голове, говоря в волосы. — Это была автомобильная авария пять лет назад. Мне было пятнадцать. Это ошеломило меня. Мы были действительно близки. Хоккей был нашим увлечением, поэтому я чувствую, что частичка его со мной каждый раз, когда я надеваю коньки, даже если это отстой, что он ушел.

— Вот что я чувствую, когда работаю на ферме, — хрипит она. — Дедушка научил меня ездить на лошадях. Так я впервые влюбилась в животных и поняла, что хочу, чтобы моя степень была связана с ними.

Я киваю в знак понимания.

— Наша страсть превратилась в то, чем я хочу заниматься в своей жизни. Я начал заниматься своей хоккейной карьерой, когда он помогал мне в этом. Если бы знал, что потеряю его, я бы сделал все, чтобы еще больше ценить моменты, которые мы провели вместе.

Она громко сглатывает. Мы ненадолго замолкаем, пока она не нарушает успокаивающую тишину.

— Боже. Я только что плакала перед тобой. Мне жаль, — она отодвигается, шмыгая носом, опускает козырек, чтобы вытереть опухшие глаза. — Я в беспорядке, да?

Ты самая красивая девушка, которую я когда-либо видел, даже с соплями, капающими у тебя из носа.

— Вовсе нет. Вот. — Я даю ей кубик льда из воды, которую заказал, и заворачиваю его в салфетку для нее. — Поднеси это к глазам. Это поможет снять отек.

— Спасибо.

— Хоккеистам не привыкать обледеневать наши травмы. Вот, посмотри на этот убийственный синяк, который я получил на показательном матче.

Я приподнимаю подол рубашки, чтобы показать почти заживший синяк на ребрах. Ее губы кривятся.

— Ты должна была увидеть это на днях. Хочешь немного воды? Тебе следует попить.

— Я в порядке. Только это.

Она убирает волосы назад с помощью цветочной заколки, чтобы убрать их с лица, и откидывается на спинку стула со своей едой.

Я смотрю, как Майя крошит свои наггетсы, задаваясь вопросом, как, черт возьми, я могу еще больше увлечься этой девушкой. Она уже имеет надо мной сильную власть.

— Способ быть говнюком, — она больше похожа на саму себя и предлагает мне самородок. — Съешь это вместо того, чтобы смотреть на меня.

Я хихикаю.

— Я действительно хочу немного, но у меня уже была моя недельная норма жульнических блюд. Диетолог возьмет меня за яйца, если я это съем.

Когда я бросаю на нее тоскующий взгляд, она берет мою руку и протягивает ее мне.

— Одна штучка не повредит. Я думала, ты хотел посочувствовать мне?

Уголок моего рта приподнимается.

— Может быть, без кожи.

Она ошеломлена, когда я очищаю его от мяса.

— Парень. Ты не можешь съесть куриный наггетс в голом виде. Это просто грустно.

— Знаю, — я смеюсь над жалким мясом. — Черт возьми.

— Вот.

Майя убирает его и заворачивает в салфетку, прежде чем настойчиво встряхнуть коробку с восхитительно пахнущими наггетсами. Я потираю пальцы друг о друга.

— Я не скажу, если ты не скажешь.

Ее губы подергиваются, и она наклоняется ко мне.

— Твой секрет в безопасности со мной.

Когда мы делимся с ней едой, в моей груди разливается что-то теплое и счастливое. Это чувство усиливается, когда мне приходится бороться с ней за последний кусочек.

— Это моя печальная трапеза. Заведи свою собственную, — она шлепает меня по руке.

Я фыркаю.

— Я думал, ты хочешь поделиться со мной

— Да, но последний — мой.

Она разламывает его пополам, в глазах горит искра, думаю, я влюбился в первую ночь, когда встретил ее. Схватив ее за запястье, я подношу ее руку ко рту и съедаю вторую половинку.

— Эй, — у нее вырывается хриплый смех. — Это было мое.

Я провожу кругом по внутренней стороне ее запястья.

— Ммм. Спасибо.

Майя дрожит, наблюдая, как мой язык проводит по губам. Высвобождаясь из моих объятий, она ерзает на своем сиденье, чтобы устроиться поудобнее, поджимая одну ногу под себя.

В следующий раз я обязательно не забуду, что мне нужно заказать дополнительную еду, чтобы она была довольна.

— Не возражаешь, если мы сделаем остановку на обратном пути?

— Конечно.

Когда я во второй раз заезжаю на проезжую часть, она бросает на меня косой взгляд. Я оформляю новый заказ и следую за вереницей машин к окошку выдачи.

— Если ты хотел чего-нибудь, тебе следовало просто заказать, когда заказывал мой, — она поднимает руки. — Для протокола, мой эмоциональный срыв не является причиной твоего жульничества.

— Это для парней, — объясняю я. — Несмотря на то, что у нас есть свои планы питания, и мы все можем готовить сами. Ну, в основном. Некоторым парням из команды запрещено заходить на кухню.

Поблагодарив девушку у окна, я паркуюсь и выпрыгиваю. Я осознаю, что Майя наблюдает, как я ставлю сумку на заднее сиденье и пристегиваю ее ремнем, прежде чем снова сесть за руль.

— Ты облажался в Наггетс, — указывает она.

— Я знаю. Мы эмоционально поддерживаем друг друга, — я протягиваю ей свой телефон. — Вот, сделай фото и скажи в групповом чате, что товар надежно закреплен.

Это заставляет ее смеяться, и это все, чего я хотел с той минуты, как увидел слезы в ее глазах.

***

К тому времени, как я заканчиваю дополнительную тренировку, которую я провел на катке, чтобы отточить свои навыки, уже поздно. По дороге домой я заглядываю к Майе, чтобы узнать, все ли с ней в порядке. Как только я прихожу, кормлю кошку, наполняя миску, которую мы оставляем для нее на крыльце. Затем я останавливаюсь на кухне, чтобы достать молоко из холодильника. Мое внимание остается прикованным к моему телефону, пока я делаю несколько глотков из контейнера, прежде чем налить стакан.