Рождение цивилизации - Елизаров Евгений Дмитриевич - Страница 7
- Предыдущая
- 7/22
- Следующая
Именно в сквозящей через тысячелетия (и, как оказывается, совсем не безумной) растраты сил, в ходе (отнюдь не олигофренического) нагромождения объемов и масс происходит по существу одна из самых великих (и величественных!) революций, которые еще предстоит пережить в своей истории человеку. Происходит, наконец, рождение его мятежного творческого духа, уже с самого начала бросающего дерзновенный вызов небесам: «И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес; и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли.»
Впрочем, существует еще одно обстоятельство, которое также не может быть игнорировано в рассматриваемом контексте.
Самый факт наличия сознания, не вызывает никакого удивления у человека, привыкшего считать себя «венцом творения». Мы привыкли к нему, как к воздуху, или земному тяготению. Как к воздуху или земному тяготению мы привыкли и к самоощущению своего превосходства над всем живым. А собственно, в чем именно состоит наше превосходство? В объеме знаний?
Живое тело, сложено из тех же самых элементов, которые формируют тело амебы, а это значит, что человеческий организм воспринимает те же сигналы окружающей среды, которые посылаются и ей. Пронизывающие земное пространство потоки сигналов, порождаемых всем, что находится в движении, в полном объеме воспринимаются любым организмом. Это может показаться парадоксальным, даже невозможным, но объем информации, воспринимаемой простым одноклеточным, ничуть не меньше того, что воспринимается нами. Простое рассуждение легко иллюстрирует и доказывает это. Повернемся спиной к свету, и мы обнаружим тень. Обстоятельство, над которым мы практически не задумываемся, означает, что световой поток, проходя сквозь ткани, нашего тела, вступает в реакцию с каждой из составляющих его клеток, другими словами, не может остаться незамеченным в конечном счете ни одной из них. Так что разница лишь в том, как организуется, структурируется один и тот же для всех живых существ информационный массив.
Психика животного насквозь «пищецентрична»; практически все в непрерывном потоке сигналов, перерабатываемом ею, ориентировано только на добычу пропитания. Психика человека структурирует его совсем по-другому, и собственно сознание окончательно пробуждается только там, где центром кристаллизации информационных массивов становится нечто отвлеченное от позывов желудка или гормональных всплесков. Поэтому становление новых видов деятельности, не повинующихся голосу животной потребности, и здесь играет ключевую роль.
Формирование новой структуры потребления и переход к качественно новым формам практики нельзя уподобить каким-то незначительным количественным модификациям от века неизменной рутины. Как рыба, волнами геологической эволюции выбрасываемая на берег, оказывается вынужденной перестраивать не только органы дыхания, но всю структуру своего организма вплоть до ее клеточного уровня, так и выброшенный из привычного русла человек оказывается вынужденным адаптироваться не только к принципиально новым для него началам технологии.
Основные закономерности земного тяготения познаются человеком вовсе не с первой гематомой, полученной от первого удара оземь: заложенные в генной памяти инстинкты не только надежно страхуют нас от любых неосторожных движений, но и непроницаемой завесой окружают в сущности весь неосязаемый мир гравитационных связей; лишь повелительная потребность формирования новых схем распределения физических усилий в ходе выполнения новых технологических операций снимает ее. Геометрия мира постигается человеком отнюдь не в ходе рефлекторного выполнения унаследованных от животного состояния действий, но только там, где встает необходимость прокладывания каких-то новых, ранее невозможных, траекторий движения исполнительных органов его тела и применяемых им орудий. Метрика времени становится реальностью только тогда, когда с погружением в мир новых форм практики ломается вековой ритм чередования привычных событий и встает необходимость адаптации к новым временным связям между новыми, вошедшими в повседневную действительность человека явлениями. Само открытие мира причинно-следственных отношений и уж тем более погружение в него происходит лишь там, где в технологически единую цепь действий оказываются вовлеченными несколько различных по своему назначению орудий. Ведь в действительности причина и следствие обнаруживаются нами вовсе не там, где камень оставляет какие-то следы на податливом материале: только уяснение того, что способ обработки искусственно изготавливаемых орудий влечет за собой возрастание или, напротив, снижение их эффективности, открывает перед нами это зазеркалье объективной реальности.
Привлекая на помощь образные сравнения можно сказать, что все ведомые слепой потребностью тысячелетиями повторяемые инстинктивные действия совершаются субъектом как бы во сне, и, как во сне, где не только самое невероятное, но и прямо невозможное воспринимается самим собою разумеющимся, их природа не является предметом рефлексии. Можно тысячелетиями не замечать времени и пространства, в которых связаны события сплетенной с внешней реальностью индивидуальной жизни, самого воздуха, которым дышит человек, словом, ничего из того, что, собственно, и формирует ткань его бытия. Эвристическое начало, творческая составляющая человеческого духа пробуждается только там, где происходит разрушение кристаллизовавшихся в генной памяти поколений структур инстинктивного и начинается формирование новых устоев действительности, информационную основу которой составляет уже не гено – и, если так можно выразиться, не этотип рода, но сознание индивида.
Итак, новые константы физики, новая метрика времени, новая геометрия пространства, – все эти вещи по существу обрушиваются на порывающего с чисто вегетативным способом существования человека как обрушивается на любого, неожиданно попадающего заграницу, лавина новой иноязычной культуры, которую он обязан освоить в самое короткое время.
Но дальше. Уже первые шаги кроманьонца сопровождаются какими-то таинственными движениями его души, которые ярко запечатлеваются в наскальной живописи, по своим художественным достоинствам соперничающей с шедеврами коллекций Лувра и Эрмитажа. Видеть именно в них начальную искру того божественного пламени, которое горело в душе Рафаэля и Данте, Родена и Моцарта, нисколько не возбраняется, но отождествлять саму наскальную живопись с собственно искусством все равно, что отождествлять знаки, оставляемые кобелем на заборе с письменностью. Феномен искусства для своего объяснения, кроме мистического движения души художника требует тоскующую по ее откровениям какую-то другую – ответную – душу; и только ностальгия все понимающего зрителя может стать его – не менее таинственным и причастным к Богу – лоном, способным выносить это новое чудо мира. Но эту, по-видимому, вечную боль всего живого еще только предстоит пробудить:
и здесь я говорю именно о таком порождении.
Я говорю о пробуждении несмертной души человечества, но его начало не в совершенстве графики пещерных фресок Ляско или Фон де Гома, не в отточенности скульптурных форм Ла Мадлена, не в пышных гиперболах женственности бесчисленных палеолитических «мадонн», но в предельно приземленной утилитарности ирригационных каналов и в циклопической чудовищности пусть и возносящихся к небу, но все еще так тяготеющих к земле мегалитов. Истоки искусства, равно как и истоки той субстанции, которая во все времена являла собой знак роскоши и богатства, лежат именно в этих бесконечно далеких, если не чуждых, гармонии гигантских нагромождениях масс, – нет ничего ошибочней предположения о том, что они навсегда похоронили в себе титанические усилия череды без цели сгинувших в них поколений, которые вполне могли бы принести гораздо большую пользу и себе и человечеству в целом.
- Предыдущая
- 7/22
- Следующая
