Ротмистр Гордеев - Самойлов Александр - Страница 14

Тимофей почувствовал – ничем другим не могу объяснить, что он, поджав ноги, высоко подпрыгнул, пропуская крутящееся боло под собой. А вот Фёдора удалось спеленать – спасибо Кузьме, заплёл ему ноги своими барабашкиными приёмами.

Кручусь вокруг Тимофея в своей накидке с шашкой в руке, но он двумя шашками крутит восьмёрки, только клинки жужжат, как два шмеля в голубом дыму. Неожиданно приседаю и качусь казаку под ноги, подсекая его ударами ног. Чувствую, как один из клинков Тимофея едва не сбривает мне волосы на макушке, но поздно – казак валится на землю. И тут я наваливаюсь на него сверху, пытаясь прижать руки к телу. Кулак Тимофея прилетает мне в скулу – аж искры из глаз. Но я давлю ему на сонную артерию, и характерник обмякает.

Докладываю подполковнику с Шамхаловым, что задание выполнено. Ничего, что один глаз заплыл фиолетовым синячищем, а всё тело ломит, словно в одиночку вагон угля разгрузил. Остальным моим тоже досталось. Акиньшина казачки помяли основательно, левая рука у бойца висит, словно плеть. Скоробут не досчитался зуба, это его Фёдор успел приложить, когда мои молодцы пеленали оборотня.

Подполковник улыбается в усы, Шамхалов сияет, что новенький пятак. Вержбицкий… Этот словно уксуса выпил. Он ещё и в финансовом пролёте: поставил четвертной билет на мой проигрыш, теперь отдавать Шамхалову – пари есть пари.

– Что ж, Николай Михалыч, – говорит Али Кули Мирза, – задачу вы выполнили, придумки продемонстрировали интересные. Особенно маскировочные накидки и разноцветные дымы. Кстати, неплохой способ подачи команд в дневное время. – Подполковник поворачивается к Шамхалову. Тот благосклонно кивает. – Сложно ли их сделать и можно ли разнообразить цвета? – Это уже ко мне вопрос.

– Сделать их несложно, цвет может быть также чёрным, красным, зелёным и жёлтым. Но для прикрытия действий наших войск перед неприятелем лучше подходит чёрный или белый.

– А откуда такие познания в химии? Прежде за вами не замечалось, – встревает Вержбицкий.

– В гимназии увлекался различными химическими опытами по малолетним шалостям, а тут вспомнилось к случаю.

– Странно, что птицы не испугались шума и дыма в саду и вовсю чирикали… – замечает Шамхалов.

– Это не птицы, господин ротмистр, – отвечаю я, – это система тайной передачи приказов и распоряжений подчинённым. К примеру, крик сойки означает «внимание, готовность на счёт три», а крик пустельги – «немедленный отход».

– Любопытно, – принц Персии реально заинтересован, – это вы сами придумали?

– Никак нет, американские индейцы. – Мне лишнее внимание к своей персоне ни к чему.

Подполковник интересуется у станичников их мнением. Тимофей уже пошушукался со своими и выражает общее мнение, что пластуны такого не ожидали, а стало быть, японцы точно будут захвачены врасплох. Мало того, Тимофей заявил, что часть казаков даже готовы пойти ко мне на выучку, уж больно охота им эти новые приёмы перенять. А посему ходатайствует перед начальством прикомандировать с десяток казаков к моему разведвзводу, или, как здесь говорят, команде охотников.

Начальство убыло, пообещав переговорить с командиром бригады генерал-майором Степановым о просьбе казачков и введении в полку некоторых моих новшеств: дымов и птичьих перекличек для управления войсками, когда невозможно отправить посыльного или передать приказ флажково-семафорной азбукой.

А мы накрыли казачкам поляну – за отсутствие обид, боевое братство и товарищескую взаимовыручку. За третьей чаркой договариваюсь с братьями Лукашиными, чтобы, ежели их просьбу удовлетворят, они подтянули и остальных бойцов в пластунской подготовке. А меня ещё и в сабельной рубке да конной выездке.

Наутро Шамхалов передал мне вызов в штаб бригады к Степанову. Я прибыл, улыбнулся в ответ на кислую гримасу Вержбицкого и был с группой поддержки в лице ротмистра и подполковника запущен к комбригу генерал-майору Николаю Петровичу Степанову.

Маскировочные накидки генерал-майора не шибко заинтересовали, а вот разноцветные дымы… Приказано было продемонстрировать их прямо в начальственном кабинете, при открытом окне.

Ну, я и продемонстрировал…

Генерал кашлял от дыма и ржал в голос, когда в штаб стала ломиться бригадная пожарная команда, решившая, что случился пожар. Разведывательно-диверсионное подразделение из моего взвода и прикомандированных казаков мне разрешили создать в обмен на раскрытие бригадным сапёрам секрета разноцветных дымов. А я что? Мне не жалко.

Ну вот, теперь у меня под рукой не полтора отделения драгун, а полноценный взвод в три десятка бойцов. Самое ценное приобретение – Лукашины, старший и младший. После долгих препирательств с их начальством мне удалось зачислить братьев в разведвзвод.

На этом приятные сюрпризы закончились, начались неприятные. Прибыла дюжина пластунов, надёрганных из разных команд. Я в отборе не участвовал, но из опыта знал, что пополнение формировали по принципу «бери, боже, что нам негоже», то бишь ко мне сплавили самых никудышных или проблемных казаков. Какой нормальный офицер расстанется с лучшими бойцами? А если учесть, что вопрос подбора кадров курировал мой хороший «друг» Вержбицкий… Уж он-то никак не мог упустить возможность нагадить мне по полной программе.

В общем, ничего хорошего я не ждал и мысленно был готов к неприятностям. И как в воду глядел. Проблемы начались с первого же дня, на общем построении взвода.

Началось… Если мои драгуны и Лукашины переоделись в нечто смахивающее на цифровой камуфляж (кто б знал, кто ведал, каких трудов мне это стоило и в какую копеечку обошлось), то пластуны остались в своих черкесках и лихо сдвинутых набок кубанках. Судя по пунцовой физиономии Бубнова, казаки его не послушались, а ведь я отдал унтеру приказ проконтролировать переобмундирование. Форсят, как моряки в Великую Отечественную. Те тоже не хотели снимать тельняшки и бескозырки. Широкая морская душа не позволяла…

И что прикажете делать? Измордовать и уподобиться негодяю Вержбицкому? Арестовать и отправить на губу? Так ведь мне с ними ещё в разведку ходить с риском заполучить пулю в спину. А ещё обиднее облажаться перед Вержбицким.

Годы службы сделали из меня неплохого психолога, я научился вычленять лидеров и работать с ними. Вот этот мордатый здоровяк явно был заводилой. Он даже не пытался спрятать откровенную насмешку.

Ну-ну…

– Фамилия?

– Рядовой Сорока, вашбродь, – гаркнул он.

– Выйти на два шага из строя!

– Есть!

Он с ленцой выполнил приказание и замер всё с той же полупрезрительной насмешкой. Похоже, меня тут ни в грош не ставят.

– Чего улыбаешься, Сорока?

– Да на ваших драгун глядючи… Никак не пойму: мужики они чи бабы?

Бойцы зашумели.

– Тихо! – приказал я и снова повернулся к Сороке.

– С какой стати ты их в бабы записал?

– Да уж больно чудно разоделись, на солдат не похожи.

– Не похожи, говоришь. А я – похож на офицера?

Вопрос был провокационный. На мне был точно такой же камуфляж, как на бойцах, даже погоны разглядеть было трудно.

Сорока замялся.

– Говори, не стесняйся.

– Чудите вы, вашбродь, – наконец выдавил из себя Сорока.

– Хм… А сам-то ты как, давно шашку в руках держал или, как баба, с хворостиной за гусями бегаешь?

Удар был ниже пояса. Казак разом растерял улыбку и побледнел от злости.

– Никак нет, вашбродь. Моя шашка завсегда при мне.

– Давай проверим, как ты её держишь. А ну, шашку наголо!

Он вытащил клинок из ножен и выжидательно посмотрел на меня.

– А теперь нападай на меня!

– Что, вашбродь?!

– Атакуй! Руби смело, ничего не бойся!

– Как прикажете, вашбродь, – чересчур легко откликнулся Сорока.

Бубнов дёрнулся, но я знаком остановил его.

Сорока сжал эфес до тёмных пятен на пальцах и резко, с оттяжкой рубанул, даже не подумав на мгновение замедлить ход руки, чтобы я мог уйти из-под удара. И тем не менее его шашка впустую пробороздила воздух: я успел уклониться.