Баллада об Угнетателе (СИ) - Ра Юрий - Страница 3

— Завтра королевское войско, по-прежнему подчиняющееся мне, будет направлено на границу с Имантом и будет её охранять, тут обсуждать нечего. Если или до тех пор, пока король не прикажет иного. Маркиз, что вы думаете по поводу моих дружин и отрядов?

— Граф, тут всё очевидно. Раз мы не попытались преследовать короля Георга, то в свою столицу он попадет. И начнет собирать новое войско, только вот в ближайшие три месяца войну вести нам будет не с кем. До дождей он ничего не наскребет настолько грозное, чтоб пытаться на вас напасть. С вашей репутацией уже двухкратное преимущество и не преимущество совсем. А там зима, распутица… До следующей весны можно чесать пузо.

— Есть еще мнения по поводу хода компании?

— Есть один вариант. Граф, а что мешает нам вторгнуться в Имант и немного погра… как вы выражаетесь, потребовать возмещения своих военных расходов? — Какие у меня командиры инициативные стали! Растут над собой.

— А что, дело хорошее! Давайте вторгнемся на пол-шишечки, заберем что плохо лежит.

— Друзья мои, а не будет это выглядеть так, что злобный граф дер Долинол не умеет останавливаться? Не обрушим мы так мою репутацию?

— Граф, ваша репутация в Мерсалии только повысится, а в Иманте вас как раньше не любили, так и сейчас не будут. Или Георг найдет силы на войну с вами, или нет.

— Точно! Станете вы его грабить или не станете, хуже уже не будет. Мириться с вами он не захочет.

— Вот же вы черти рогатые! Ведь уболтали!

— Ха! Мы такие! Ура графу дер Долинолу Крушителю!

Тем же вечером в столицу была направлена курьерская группа с заводными лошадьми м наказом спешить всемерно. Письмо для Якоба Третьего я написал самолично, хоть и не люблю этого. Перья та еще морока, обычно диктую письма, но случай не тот. Ибо в своём отчете сообщал королю, что слегка перевыполнил его поручение, не просто отвлек посланное против меня войско, а разгромил его. Мол, во исполнение не буквы, но духа поручения вынужден творить беспорядки в приграничье и беспокоить Имант до тех пор, пока хватит сил или же до соответствующего указания своего сюзерена. Типа, не я такой, жизнь заставляет разорять и грабить.

Мне было совершенно ясно, что Якоб Третий не упустит случай ударить с другой стороны, может статься, что его армия в это самое время отжимает низовье Девоны, восстанавливая историческую справедливость. Святое право сильного королевства иметь выход к морю. В отношениях между государствами всегда так: хапай, если можешь, и международное право всегда есть право сильного. А все прочие разговоры для слабых.

В сложившейся ситуации у Георга вариантов всего два сейчас, или он плюнет на оплеуху от меня и будет всеми силами защищать свои еще не потерянные территории по левому берегу Девоны, или попытается вернуть графство Долинол. Но тогда повышается риск потерять контроль над низовьем и источники доходов от таможенных сборов. Хотя есть и третий вариант — Долинол он не вернет, а левый берег Девоны потеряет. Но все эти расклады я описывать не буду, поумнее меня в стратегическом планировании Якоб.

По моим ощущениям, он в этих вопросах где-то на уровне заместителя председателя КГБ СССР. То есть сравнить их у меня нет возможности, но харизмой Якоб давит явно сильнее, чем начальник Второго Управления, с которым пересекался по роду службы. А раз мой непосредственный руководитель король, а сам я граф… получается, что я сильно выше старлея госбезопасности. И даже выше Онегина с его майорскими погонами. Карьера задалась. По гражданской службе сравнил бы себя с мером какого-нибудь районного города, но там пост выборный, а у меня вся территория в собственности. Хотя, в покинутой мной капиталистической России тоже есть вероятность, что главы администраций свои районы уже обратили в собственность, так что положение у меня схожее с губернаторским. Отставить губернатора, я же с главами районных администраций ровнялся.

Естественно, после отъезда гонцов пальцы у меня были в чернилах, а само письмо, запечатанное графским перстнем, содержало несколько клякс. Да и почерк, каким оно было писано, ничем не напоминал тутошнюю каллиграфию. Ничего, разберет. А будут высмеивать, скажу — специально шифровал, чтоб враги не перехватили. Отчасти не вру, я безбожно упрощаю написание букв, всякие лишние хвостики и вензелюшки вокруг букв не выписываю. И чернила экономятся, и время написания. А то иной текст выглядит как орнамент, из которого глазами приходится буквально выдирать буквы и целые слова. Мои соратники из числа тех, у кого секретарей пока нет по причине их незначительного статуса, уже не насмехаются над новым начертанием привычных букв, а потихоньку перенимают стиль. Даже придумали ему название — военное письмо. Мол, в ходе военной кампании не до вензелей, штабом графа Долинола выработан упрощенный вариант письма.

В замке Прист начался новый день, еще один тоскливый летний день, когда солнце уныло освещает камни двора, неприступные стены, обесцвечивает баннер, унылой тряпкой хлопающий на ветру над воротами… Кажется, даже птицы осознали бесполезность своего щебетанья, поэтому скачут и летают над окрестностями молчком. А всё из-за тяжелой болезни графини. Болезнь настолько опасная, что леди Анна не выходит из своей комнаты, а вход к ней разрешен только одной служанке и самому графу. Сам граф ходит чернее тучи и тоже старается без крайней нужды к графине не заходить. А страшнее всего, что леди Анна ждёт дитя, и никто не знает, как эта болезнь на будущем ребенке отразится.

— Анна, как же ты такое удумала? Чего тебе не хватало⁈

— Ты не поймёшь, Витор, не был ты матерью. Даже представить не можешь, каково это, каждый день видеть чужого человека и знать, что буквально всё, всё, что могло достаться твоему сыну, отойдет к этому.

— Эгей, поосторожней! Ты о моём сыне говоришь вообще-то! Какой он тебе чужой человек?

— Мне чужой. Когда он с коня упал, когда целитель отказался лечить его, я решила — рожу тебе наследника, чего бы это не стоило. Только он, видишь, выжил всё-таки. А мысль моя родить наследника так и осталась во мне. Как ты не понимаешь! Мой сын, он в моей утробе сейчас растет! Этот твой звереныш, крови напившийся, своей волею ничего из рук не выпустит, ни крошкой не поделится со сводным братом, я чую.

— Хреновая из тебя пророчица. Он троюродному своему брату, дер Брубеку уже баронство пожаловал, а ты… Дура ты.

— И что ты со мной такой дурой сделаешь?

— За пролитие моей крови, крови дер Приста наказание только одно.

— Во мне тоже дер Прист, между прочим.

— Поздно вспомнила. И примем, и вырастим, и воспитаем. И про мать, безвременно почившую родами тяжелыми, расскажем. Может, еще и портрет твой кто напишет сыночку на память.

— Ты не посмеешь! Я жена твоя!

— Дорд мой сын и наследник. Карать моё право и обязанность. А тебе остаётся выносить здорового сына и придумать ему имя. Большего ты своему дитя уже не сделаешь. Увы.

— Когда мне будет позволено увидеться с дочерьми?

— Твоя болезнь крайне заразна. Я не хочу, чтоб эта зараза коснулась и их.

Крик боли, вырвавшийся из замкового окна, был слышан далеко за его стенами. И всяк челядин знал, страдает графиня от своей страшной болезни, и не дай бог кому тем же заболеть. А их сиятельство мужественный человек, не брезгует к своей супруге заходить, поддержать в болезни. Оттого еще больше зауважали своего сюзерена и кормильца слуги. Его да верную немую служанку, что ходила за немощной леди Анной. С такой заразной болезнью даже не ясно, к добру ли, что обе дочери гостят в столице, или к худу. А ну как хворь на них перекинется? Ведь поди заставь барышень соблюдать «каратин», или как там оно называется, когда больного навещать нельзя?

Витор не всё время предавался тоске и унынию, порой он как просыпался от тяжелых дум и погружался в хозяйственные дела. И тогда почившая мать Дорда, готовящаяся усопнуть мать Беллы и Стеллы, обе как бы отступали в сторону. А дел было много, и не только ежегодных сезонных забот с урожаем. Эксперименты, запущенные с подачи Дорда с бренди, как он это назвал, с шипучим вином, опять же Дордом названным игристым, с выплавкой стали, ради которой Витор как простой кузнец порой вставал к горну и давал жару… А еще граф контролировал караваны, следующие мимо него в Долинол. Впервые за многие годы туда шло так много товаров и людей. Особенно людей. Ушлый крестьянин с позволения графа прямо на тракте неподалеку от замка выкупил дом у менее оборотистого селянина и открыл в нём трактир не трактир, харчевню не харчевню… забегаловку для проезжающих и проходящих. Витору даже интересно было, прогорит или разбогатеет мужик. Ему самому не горячо, не холодно, но в случае успеха будет еще один источник податей и довод в пользу путешествия через земли дер Пристов.