Конфидент для призрака (СИ) - Шервинская Александра Юрьевна "Алекс" - Страница 8

Ловкие пальчики быстро завязали аккуратный узел, поправили воротник рубашки, стряхнули несуществующие пылинки с лацкана пиджака. Лёля с привычным восхищением посмотрела на Диму: какой же он всё-таки умница и красавец! И как только так получилось, что он обратил внимание на скромную пятикурсницу Лёлю Кудрявцеву? Мысль о том, что идея предложить ей жить вместе возникла у Дмитрия тогда, когда он переехал в свою квартиру и понял, что заниматься домашним хозяйством не хочет абсолютно, у неё даже не возникла. А Дима, выбирая между вариантами: нанять приходящую прислугу или превратить в эту же прислугу давно влюблённую в него провинциалочку — выбрал второе. И ни разу за прошедший год не пожалел об этом.

– Ну ты и кадр, – уважительно качал головой Завьялов-старший, с которым сын поделился идеей, наливая коньяк, – молодец. Одновременно получаешь и домработницу, и любовницу, причём ни одной, ни второй не надо платить! Далеко пойдёшь!

Дима же в ответ на отцовскую похвалу лишь скромно улыбался. Да, он такой, у него все ходы продуманы на полпартии вперёд.

Вот и сейчас, собираясь на встречу, он вполуха слушал, что щебетала ему Лёля, жизнерадостность которой, когда-то забавная, в последнее время стала раздражать.

– К ужину вернусь, – небрежно бросил он, подставляя для поцелуя тщательно выбритую щёку, – завтра мне понадобится синий костюм и всё к нему: рубашка, галстук… Позаботься…

– Хорошо, – кивнула Лёля и, глубоко вздохнув, решилась, – мне нужно будет кое-что тебе сказать, Дима. Очень важное…

– Нужно — скажешь, – отмахнулся он, искренне не понимая, что важного у неё может быть? Не может решить, с чем пирожки печь? Говорил же — дура…

Закрыв за Дмитрием дверь, Лёля задумчиво прошла на кухню и опустилась на табуретку: она снова не решилась рассказать ему о том важном, что подозревала уже пару недель, а вчера убедилась окончательно. Девушка была уверена, что новость Диму обрадует: да, между ними в последнее время нет той страсти, что сводила с ума раньше, но то, что она ему скажет… Оно изменит всё, свяжет их крепче любых слов и обещаний…

Мигнул экран простенького телефона, и Лёля, порадовавшись, что не успела испачкать руки, ответила на вызов.

– Привет, Лёлишна, как твоё ничего? – раздался в трубке бодрый голос Нины, бывшей однокурсницы, а нынче коллеги. Лёлишной девушку звала только она, и уговорить её обращаться нормально не было никакой возможности.

– Нормально, – улыбнулась Лёля, искренне любившая шумную, но добрую Нинку, – по дому шуршу. А ты как?

– Сказала? – прямо спросила подруга, которая была посвящена в Лёлину восхитительную тайну, но оптимизма девушки почему-то не разделяла. – Или опять испугалась?

– Сегодня вечером скажу, – вздохнув, решила Лёля, – организую романтический ужин — и скажу. Я уверена, он обрадуется…

– Твои бы слова да Богу в уши, – проворчала Нина, – тогда не буду тебя отвлекать, но завтра позвони мне, договорились?

– Обязательно, – улыбнулась Лёля, уплывая в мечты, – обязательно…

Дмитрий уверенно шагал по красной с зелёным кантом ковровой дорожке, которой в лучших советских традициях были застелены коридоры городской администрации. И пусть невозмутимость была напускной, но он никому не собирался показывать, что до сих пор чувствует себя здесь школьником, вызванным к директору за какую-то провинность.

Вдыхая совершенно особый запах, витающий в этих коридорах, Завьялов думал о том, что готов практически на всё, только бы стать здесь своим. Чтобы эти серьёзные мужчины, иногда встречавшиеся ему, не скользили по юноше беглым равнодушным взглядом, а останавливались и, по-приятельски обменявшись рукопожатиями, делились новостями и слухами. Ведь он же может, нужно только дать понять, что он станет достойным участником команды!

Возле массивной двери с сверкающей табличкой он остановился, одёрнул пиджак, поправил галстук, несколько раз глубоко вздохнул и вошёл в приёмную. Сидевшая за столом женщина недовольно взглянула на него, ничего не сказала и продолжила перебирать лежащие перед ней бумаги. Дима остановился перед столом и мягко улыбнулся женщине: обычно перед его обаянием не могла устоять ни одна. Секретарша Егора Андреевича Фомина, которого за глаза все звали просто Фомичом, исключением не стала. Взглянув на посетителя уже гораздо более благосклонно, она спросила:

– Вам назначено?

– Конечно, – ещё одна отработанная, не оставляющая жертве ни одного шанса, улыбка, – но если нужно, то я могу подождать.

– Я сейчас узнаю, – она вышла из-за стола и скрылась за массивной дверью, а Дима подумал, что если сегодняшний разговор пройдёт так, как он надеется, то завтра нужно будет заехать и презентовать грымзе букет и какую-нибудь приятную безделушку. Он мог бы сделать это и сегодня, но — рано, пока не по статусу.

– Егор Андреевич примет вас, – вышедшая из кабинета секретарша окинула его оценивающим взглядом, уселась за свой стол и снова углубилась в изучение каких-то бумаг.

– Благодарю, – Завьялов послал ей благодарный взгляд, но напрасно: она даже не подняла головы от стопки документов. «Стерва!» – прошипел про себя Дима и решительно вошёл в большой светлый кабинет.

Как ни странно, Фомич был не один: в удобном кресле сидела достаточно молодая, очень ухоженная блондинка. Дмитрий про себя скрипнул зубами от досады, ведь присутствие постороннего человека исключало возможность серьёзного делового разговора, на который он так рассчитывал. Но внешне никак не выразил своего недовольства, это было бы «политически неправильно», как любил говорить сам Фомин.

– Доброго дня, Егор Андреевич, – Дима постарался придать своему голосу максимально уважительную, но не угодливую интонацию и, обернувшись к блондинке, тепло улыбнулся ей, – и вам прекрасного дня!

– Доброго… доброго… – пророкотал Фомин, протягивая руку, которую Дима и пожал со всем возможным почтением. – Проходи, присаживайся, Дмитрий Александрович, в ногах, говорят, правды нет. Позволь представить тебе Юлию, мою дочь, она только вчера прилетела из Швейцарии, решила вот навестить старика…

– Ну какой же вы старик! – воскликнул Дима, даже, как ни странно, искренне, так как назвать Фомича стариком мог только полный идиот: в этом человеке внутренней силы и властности было на десяток таких, как Завьялов.

– Спасибо, – довольно хмыкнул хозяин кабинета, – как успехи на профсоюзном поприще?

– В полном порядке, но… – тут Дима позволил себе сделать многозначительную паузу и, словно прыгая с моста в реку, добавил, – тесновато мне там, понимаете, Егор Андреевич? Душа масштабности требует, простора…

– А потянешь ты его, простор-то этот? – Фомич внимательно смотрел на Диму и тот в очередной раз подумал, что вот оно — то, к чему надо стремиться в жизни: к вот такой власти над другими людьми. А цена? Это вопрос только обсуждения и, чего уж там, торговли. И с окружающими, и с самим собой.

– Уверен, что справлюсь, – он твёрдо взглянул на Фомича, – я знаю, к чему стремлюсь и чего хочу добиться, Егор Андреевич.

– Похвально, – Фомин вышел из-за стола и остановился возле окна, выходящего на Смольный собор, – есть у меня должностишка одна. Могла бы тебе и подойти, да вот не знаю, справишься ли…

Дима замер, боясь спугнуть внезапную удачу: если Фомич заговорил с ним об этом, значит, вполне допускает возможность его, Диминого, карьерного роста. И вопрос, скорее всего, только в цене, но он готов практически на всё.

– У меня один из замов переходит в Москву, в аппарат мэра, и кресло освобождается…

Пользуясь тем, что на него никто не смотрит, так как Юлия изучала что-то в телефоне, а сам Фомич любовался открывавшимся из окна видом, Завьялов аж зажмурился от озвученных перспектив. Но его голос даже не дрогнул, когда он совершенно спокойно, по-деловому, спросил:

– Что от меня требуется, Егор Андреевич?

– Мне нравится твоё отношение к делу, – одобрительно отозвался Фомин, – никаких ахов, охов и никому не нужных сантиментов: чистый прагматизм. Тут, видишь ли, такое дело… я бы сказал, пустячное, но оно слегка беспокоит Юлию, а значит, и меня.