Стажёр (СИ) - Темень Натан - Страница 40

Подъехали мы к главному входу, представились как положено, всё чинно-пристойно.

Открыли нам ворота, да ещё и с поклоном.

Да, Димка, это тебе не через забор сигать. Вот как надо к дорогим проституткам подкатывать.

Лакей нас в дом проводил, через парадное крыльцо. Мы с Матвеем следом вошли.

Внутри красиво, но без лишнего пафоса. Всё в белых тонах, вазы стоят мраморные, на стенах картины висят.

А по лестнице к нам спускается прекрасная эльфийка — та самая. Идёт неторопливо, красуется, белым пальчиком по перилам ведёт кокетливо. Виду не подала, что меня узнала.

Филинов ей руку поцеловал, она улыбнулась.

Босс говорит:

— Простите, дорогая госпожа, за неурочный визит. Дела не ждут. Погорел мой заводик винный, нынче подожгли. Обсудить бы надо — безотлагательно. Уж не обессудьте.

— Ах, жизнь так непредсказуема, — отвечает красавица. — Пройдёмте, Антон Порфирьевич, в мой кабинет. Там и поговорим спокойно.

Пошли они вдвоём, а я смотрю им вслед, аж челюсть отвисла. Это что же, получается, у босса дела с ней? А она что же — хозяйка здесь? Раз он её госпожой назвал?

И правда — что за день сегодня такой…

Смотрю, а Матвей тоже эльфийке вслед смотрит, пристально так. Не понять, то ли со злостью, то ли с жадностью.

Я спросил:

— Что, у хозяина дела здесь? Или так, побаловаться пришёл?

Скривился Матвей, отвечает:

— Кто их знает. Я свечку не держал. Хозяин вино сюда поставляет, по сходной цене. А чем они расплачиваются, не спрашивал.

Тут у меня в голове мысль вспыхнула. Всё вдруг вспомнил: как зам полицмейстера говорил, что у борделя свой хозяин есть, а я ему — что хозяин-то подставной. И недавний разговор про рыбалку… как там Матвей сказал: если изменишь хозяину, тебя как щуку наизнанку вывернут… Что есть такая птица — рыбный филин. И что боссу проститутку пригнали, и не искал её потом никто…

Погоди, Димка, погоди… Если считать, что Филинов и есть тот самый таинственный Рыбак, то всё сходится. Эльвийка эта здесь хозяйничает, но сама же мне сказала, что она слишком дорого стоит… значит, не она главная. А кто? Тот, у кого с ней дела. Кто девок бесплатно получает, и наказывает как хочет. Зачем девку искать, если сам и прикончил… Вот и не искал никто. А труп распотрошили и так разложили другим в назидание… Вот, мол, что с вами будет, ежели чего.

Фух-х… Я аж вспотел весь от таких мыслей.

А Матвей ко мне придвинулся, в бок пальцем ткнул и сказал:

— Ну что, ваше благородие? Вот мы и одни с тобой — только ты да я.

И руку за пазуху засунул.

Матвей потряс стаканчик, перевернул. Кости раскатились по столу.

— А, чёрт, тройка!

Я подобрал кости, сложил в стаканчик. Потряс, бросил.

— Одиннадцать.

— Твоя взяла. Ещё!

На стол легла медная монетка. Капитан взял стаканчик, потряс.

— Один и шесть! Ага!

Мы играли уже полчаса. Играли по-маленькой. Босс всё ещё сидел наверху в кабинете с эльвийской красоткой. Наверное, обсуждал цены на вино.

Когда Матвей сунул руку за пазуху, я уже подумал — конец мне пришёл. Но капитан достал стаканчик с костями и предложил сыграть на интерес.

Нет, это несерьёзно — сказал я. Давай хоть на медяки — для азарта.

Сидим, играем. Матвея будто подменили — спокойный такой, на меня не бросается, знай стаканчик трясёт. Чудеса.

Большие напольные часы бренькнули и принялись бить. Бум-м-м… Бум-м-м…

— Эх, — говорю, — хорошо! Почаще бы сюда наведываться. Тепло, светло, и девушка красивая такая.

— Чего ж хорошего, — буркнул Матвей. — Ага, семь!

Ещё медная монета легла на стол.

— А что? — спрашиваю. — Ого, двенадцать!

— Ха! Везёт нынче… Что, что… Лучше обычная девка, чем ихняя — раскрасавица. Это же чёртова эльвийка, мать её за ногу.

— Что плохого в красивой женщине? — говорю. — Пускай хоть эфиопка будет.

— Эка ты загнул, эфиопка. То человек, а то — эльв поганый. О, семь!

Я потряс стаканчик. Загремели кости.

— И что?

— Тебе не понять, молод ещё. Для меня все они — поганая порода, хоть мужик, хоть баба — самая распрекрасная.

Он сильно потряс стаканчиком. Кости загремели о стол.

— Эх, двойка! Я тебе так скажу — хоть эльвы сейчас смирно сидят и друзьями прикидываются, всё обман! Мне дед рассказывал, как его отец, прадед мой, с ними в походы ходил… Кровь в жилах стынет от такого. Что они творили, эти красавчики, на ночь лучше не вспоминать. Ни чужих не щадили, ни своих. Уж на что орги да гобы злыдни, и в бою бешеные — а с эльвами не сравнить их. Вот где нелюдь нелюдская… не приведи господь.

— Но сейчас-то они не опасные? — я ему так, с сомнением. — Всё тихо, мирно, вон, торговлишка у них…

— Хорошо, государь их в узде держит. И то — из милости. Другой бы загнал туда, где солнце не светит, — хмуро сказал Матвей. — Не в обиду тебе сказано, но с ними дружить — как на груди змею пригреть.

— Но хозяин-то наш не боится…

— То хозяин, не нам чета! — отрезал Матвей.

Сгрёб кости в стаканчик и поднялся. Господин Филинов вышел, по лестнице идёт, отдувается, но вид довольный:

— Поехали!

Пошли мы к выходу. Я обернулся — прекрасная эльвийка на лестнице стоит, нам вслед смотрит. И взгляд у неё, как у старшего эльва на давешнем собрании. Как на тараканов смотрит, что по углам разбегаются — а тапкой кинуть лень.

Вздрогнул я и за Филиновым в дверь выскочил.

Дома, в суете общей, кинулся я вокруг дома бегать — вроде как периметр проверять, чтобы не словили меня и к делу не приставили. Потом высунулся — затихло всё. Из кухни ароматы плывут — тут тебе и булочки сдобные, и кровавый бифштекс, и птица жареная всякая. Аж живот свело. Но дело прежде всего.

Подкараулил под лестницей Верочку, выскочил перед ней, как чёрт из коробки.

— Ой, — говорит она, и руку к груди приложила, — это вы, Дмитрий Александрович? Напугали меня.

— Неужто вы меня теперь боитесь, Вера Афанасьевна? — спрашиваю.

Она глазки опустила, отвечает:

— Ну как же… Стыдно мне. Вы же меня в пикантном виде застали. Теперь, небось, и знать меня не хотите больше…

Тут я лицо скорбное сделал, как Гамлет при виде призрака, и говорю:

— Что же мне теперь делать-то, Вера Афанасьевна? Я же с нежными чувствами к вам, и вот такое… Душа моя в смятении, Вера Афанасьевна.

Смотрю — она порозовела, даже ушки запылали.

Взяла меня за руку и нежно так говорит:

— Ах, Дмитрий Александрович! Мы, девушки, над чувствами своими власти не имеем. Всем нам счастья хочется, хоть чуточку. Вы такой добрый, вы поймёте…

Эх, думаю, знала бы ты, какой я добрый! Но виду не подал.

— Хоть и больно мне это слышать, Вера Афанасьевна, но я желаю вам счастья. Только вот не дождётесь вы его…

— Как это — не дождусь?

— А так. Хозяин ночью вас любит, а днём с женой своей по театрам да собраниям всяким ездит. Потом, глядишь, другую горничную найдёт, для разнообразия. И что останется у вас?

— Но что же делать, Дмитрий Александрович? Этого не изменить…

— Ну, можно счастью своему немножечко помочь…

— Это как? — она спрашивает, а сама оживилась, ушки навострила.

— Можно так сделать, чтобы он жене своей отставку дал. Или отправил куда подальше. А вы бы здесь были — как хозяйка. Он же вам это небось каждый раз обещает, когда в постель зовёт?

Я рисковал, конечно, но здесь в точку угодил. Смотрю, глазки у Верочки заблестели, щёки разгорелись, фартучек свой мнёт руками в нетерпении.

— Да… Как вы угадали?

Если бы она только сказала, что хозяин её заставил, руки выкручивал… Если бы сказала, что меня одного любит, и от Филинова её тошнит каждый раз… Я бы передумал, и план Б в дело пустил. Но раз так… Ладно.

Я важный вид сделал, отвечаю:

— Так я же в полиции работал, Вера Афанасьевна. Понимаю, что к чему. Я таких людей насквозь вижу.

Тут у неё глаза сверкнули, фартучек смялся, как будто придушить кого хочет.