Стажёр (СИ) - Темень Натан - Страница 35

— Но? — бросил начальник. — Чего тянешь тогда?

— Сомневаюсь я. Никаких доказательств нет, и мотив неточный.

— Что значит — неточный? Он же из эльвов, магические штучки — это по их части.

— Это да. Мотив у него — преступление на почве страсти. Но — на почве страсти убивают сгоряча, чем попало. Кто же свою зазнобу в лес поведёт, станет круги вырисовывать?

— Кто знает, — буркнул Викентий Васильевич. — Эти эльвы со странностями все. Давай, возьмём его, и в подвальчике уже спокойно раскрутим.

— Нет, нельзя его сейчас брать. Он много знает, а если возьмёте, все ниточки оборвутся.

— Ладно, — нехотя сказал шеф. — Что ещё?

— Ещё мотив есть у самих эльвов. Настоящих. Одна версия у меня есть, но слабая — может, они не стерпели, что Филинов с их полукровкой дурно обошёлся? Или, может, не стерпели, что она к нему в постель легла? Да он ещё лес здешний вырубает со всем удовольствием. Вот и убили девушку своим способом — магией. Кто ещё так может? Заодно и Филинову нагадили — прямо под окнами.

Заместитель полицмейстера глаза выпучил, поглядел на меня не мигая секунд десять. А потом захохотал, аж затрясся весь.

— Да ты что, стажёр, с луны свалился?! Шутник, едрить твою в коромысло! Надо же такое удумать!

— А что такое, — говорю, — чем не версия?

Отсмеялся он, слёзы вытер, а сам покраснел весь — так развеселился.

— Фух-х, стажёр. С тобой не соскучишься. Если сказать больше нечего, так не выдумывай.

— Что ж так сразу — не выдумывай? — я даже обиделся чуток.

— А то, — веско произнёс шеф. — Эльвы не убивают. Никого, никогда. Это каждому ребёнку известно.

Я аж рот раскрыл. Ничего сказать не могу. Никогда ещё Штирлиц не был так близок к провалу… Каждый ребёнок знает — здесь. А Димка Воронков не в теме. Ой, блин…

— Виноват, — говорю, — пошутил неудачно. Тогда вот ещё что: есть одна зацепка, но не чёткая.

— Это какая? — спрашивает шеф, а сам на часы смотрит. — Говори, не тяни.

— Узнал я, что в городе есть авторитет… важный человек среди криминальных элементов. Прозвище — Рыбак. Никто не знает, кто он, где живёт, но все его боятся. И ниточка у меня протянулась к нему до борделя, где "невинные лилии" работают. Проститутки эльвийских кровей то есть.

— И что? — мрачно бросил шеф. Веселье его как рукой сняло.

— А то, что девки эти под ним ходят. Если бы одна из них пропала, а её убийц искали из мести, я бы услышал. Но никто ничего не говорит и о мести за девку мёртвую не поминает. А ведь Рыбак этот очень мстительный тип. Нас в фонарями по всему городу ищут за то, что мы его карету подломили.

— Погоди, погоди, как — его карету? — впился в меня шеф. Смотрю, а он аж вспотел весь, лоб бисеринами пота покрылся. — С чего ты взял, что его? У этого борделя владелец имеется.

— Может и есть владелец — такой же, как в лавочке купца Алтуфьева, — говорю. — Подставной. А я своими ушами слышал, что все девки нашего города под Рыбаком ходят. И денежки эти наверняка его, Рыбака.

Посверлил он меня глазами, подумал. Лоб ладонью утёр.

— Ладно. Крути своего Филинова. Да не задерживай. Времени всё меньше. Его сиятельство граф здесь надолго не задержится, а нам до его отъезда убийцу поймать — дело чести. Хоть в лепёшку разбейся, а найди доказательства. Хотя бы непрямые. А что с Рыбаком…

Шеф помолчал, вздохнул тяжело, бровями прикрылся.

— Этого в работу возьми, но смотри — не зарывайся! Если он такой резвый, как ты говоришь, оглянуться не успеешь, как перо в бок получишь, и концы в воду. Лучше полукровку своего тряси, да посильнее. Где он, кстати?

— Прячется. Но ничего, вещь-то у меня. Придёт.

— Хорошо. Молодец, стажёр. Работай. Я пошёл, а ты погоди.

Взглянул он ещё раз на часы, крышкой щёлкнул, кивнул мне и вышел.

Я постоял немного, выглянул — очень осторожно. Увидел спину шефа — тот уходил по коридору. За ним семенил гоблин — как видно тот самый, что с амулетом.

Гоблин обернулся — слух у них чуткий — глянул на меня и подмигнул. Я сунулся обратно и прикрыл дверь. Прислонился к стене, досчитал до двадцати и вышел вслед за заместителем полицмейстера. Времени терять нельзя.

Выбрался я из нужника, обратно прошмыгнул. Мой настоящий шеф — Викентий Васильевич — уже с толпой смешался, среди блестящих мундиров и дамских платьев его и не видно. А господин Филинов, вижу — среди дворян местных стоит, и Матвей с ним.

Пожимание рук закончили, стали речи говорить. Много чего было сказано, и такими словесами мудрёными, не понять ничего.

Я больше на высшего эльва смотреть не стал, только так, краешком глаза. Страшно. На графа смотрел. Его сиятельство на трибуну поднялся, бумажку перед собой разложил, откашлялся. Все притихли, каждое слово ловят.

Честно говоря, я больше публику разглядывал, чем речи слушал. Такой маскарад не каждый день бывает. Сюда бы друга моего, Егора Жучкова с истфака. Вот кому радость была бы. Он бы всё обежал, всех пощупал на предмет аутентичности.

Эх, не того человека в прошлое занесло! Уж Егор бы знал, что делать. Он бы уже до государя добрался, со своими знаниями. Первым министром стал, орденами обвешался, как ёлка новогодняя. Зря, что ли, каждый год наряжается в свои старинные шмотки и по полям бегает с такими же ботаниками. А я что — только глаза таращу…

Смотрю — а мой босс, который Филинов, мрачный весь, губы кусает. Видно, речь графская ему не по нраву. Прислушался я — точно.

Его сиятельство всё про пшеницу да опорос топит — соловьём разливается. Как хорошо у нас в губернии с этим делом. Молодцы, говорит, хорошо ваше — то есть наше — зерно растёт. Лучшего качества, по цене немалой, давайте ещё! Наши деды, говорит, растили, и мы будем. А про механизацию или заводы какие — ни слова.

Мой босс как оплёванный стоит. Досадно ему. Даже мне досадно стало — за прогресс.

Потом был банкет, с шампанским и всякими закусками. Нам с Матвеем ничего не досталось, только слюнки глотали. А я вспомнил вдруг, что лакеям в эти времена давали после обеда господского с тарелки хозяйской подъедать — считай, вылизывать — и сразу аппетит пропал. Ну его, с шампанским, ананасами и рябчиками ихними. Обойдёмся.

После банкета наш босс ещё попробовал к графу пробиться — со своими прогрессивными идеями. Что-то толковал ему, бумажки в руки совал.

Но его сиятельство в бумажки не глядел, с боссом обошёлся как с мухой надоедливой. Короче, одно расстройство.

Так что, когда всё закончилось, поехали мы домой, как с похорон.

Филинов из собрания вышел мрачнее тучи, бумажки свои в руках комкает. Жена его молча за ним семенит, слово сказать боится.

Вышли на крыльцо, смотрю — среди карет машина стоит, антикварная. Ух ты, думаю — это какая же из двух? Та, в которой полицмейстер ездит, или той прекрасной эльфийки?

Но конечно, это полицмейстер оказался. Мы в карету садимся, а они вышли — сам полицмейстер Иван Витальевич и его зам.

Шофёр — тот, мордатый с усами — за руль усаживается, а начальники между собой что-то говорят. За ними ещё пара служак тянутся — мой знакомый Бургачёв, тоже весь при параде, и один полицейский в штатском. Вроде я его где-то уже видел…

Пригляделся я, и чуть не ахнул. Это же мой знакомый гоблин! Тот, что одевается как человек.

Как я его раньше не узнал, сам не понимаю. Я же его видел давно, ещё в первый раз, на поляне. Тогда я как пришибленный был, не запомнил его. И потом, в магазине ювелирном, ведь это он был. Под руку с красивой гоблинкой, что на медика учится. Вот блин! Он это. И это он только что под дверью с амулетом стоял, пока мы с Викентием Васильевичем секретные дела обсуждали. Много ли гоблинов в полиции? Да один и есть, на все руки мастер. Пожилой, опытный, доверенный человек… то есть гоб.

Пошёл я за Филиновыми, машинально ноги переставляю, а сам мысли разные в голове кручу. Но Матвей мою задумчивость сразу пресёк — ткнул в ребро, мол, чего ворон ловишь, морда?