Стажёр (СИ) - Темень Натан - Страница 13

Наш гоблин уже сбросил личину собаки — он не превращался, на самом деле просто иллюзия — и наклонился над выпавшим из кареты. Ухватил его цепкими пальцами за ворот, другую руку на затылок положил. Забормотал что-то.

Внутри кареты заорали, гоблин дёрнулся, ладонь соскользнула. Тот, кого он держал, с карачек взвился, гоблина отшвырнул к стене и в карету прыгнул — на подмогу. Не бежать бросился, а своему помогать.

А меня он не заметил — я в темноте стоял, шинелька на мне моя старая, студенческая, картуз на лоб надвинут по самые уши, и лицо сажей разрисовано. Не человек — привидение.

Гоблин о стену дома ударился и на землю рухнул, лежит, корчится. Я скакнул вслед шустрому инкассатору — тот уже по пояс в карете скрылся — и ткнул ему пальцем между рёбер. Тот хрюкнул, обмяк. Заломил я ему руку, из кареты вытащил, рядом с гоблином уложил. Пнул ещё разок для верности.

Тут из кареты орк вылетел, за голову держится и скулит по-щенячьи. Изнутри такая брань отборная летит, заслушаешься.

— Держи этого! — скомандовал я орку, указал на лежащего, а сам в карету полез — на помощь.

Смотрю — там между сиденьями двое ворочаются. Над дверцей внутри кареты маленький фонарик покачивается, еле светит, но видно, что наш главарь на инкассатора навалился и руки ему держит. А тот зубы оскалил, и колдовать пытается. Орка уже достал, вон тот как вылетел.

Я понял, что он хочет сделать, мне недавно объяснили доходчиво. С каждой денежной каретой колдун едет, не то чтобы слишком сильный, но на одно дело заточенный — деньги уберечь. Если совсем край, и денежки вот-вот отнимут, колдун должен применить специальное заклинание. Деньги от такого превращаются… ну, не в тыкву, но брать их после этого не стоит.

К счастью, заклинание требует особенного жеста обеих рук. И тут надо успеть не дать этот жест сделать. Вся трудность ограбления в том и состоит, чтобы в нужный момент проскочить — когда охрана ещё не настолько испугалась, чтобы денежки попортить. Им же потом отчитываться, а кому это надо…

Не успел я буквально секунду. Колдун рванулся что есть мочи, нашего главаря боднул в лицо. Тот завалился, руки разжал. Колдун обернулся — я уже внутри был, на сиденье запрыгнул — ладони поднял, будто сдаётся, и пальцы скрутил, вроде кукиша. Магический жест!

А я машинально за пальцы, в кукиш скрученные, его ухватил.

Руки обожгло, будто я за раскалённый утюг ухватился. В полутьме кареты мне на миг показалось, что внутри моих ладоней, обхвативших чужие, загорелось по прожектору.

И одновременно вспыхнула огнём печать на моей спине.

Так меня ещё не припекало. Кричу, и чувствую, что огонь от ладоней дальше потёк, к локтям, по ключицам — и к печати. Там и так жгло, а тут полыхнуло. А я ору и руки разжать не могу. Как приклеился.

Огненный вал весь сконцентрировался в печати, спрессовался немыслимо, как белый карлик, застыл на краткий миг, перекинулся ледяным пятном… и погас. По рукам от плеч к запястьям прокатилась щекочущая холодная волна. Пальцы, сведённые судорогой, отпустило. Я разжал руки и шлёпнулся задом на сиденье кареты.

Колдун, которого я держал за кукиши, постоял на коленях, глядя безумным взглядом — глаза его так широко раскрылись, что едва не выпадали из орбит — и повалился навзничь.

Кажется, всё это заняло пару секунд. Наш главарь едва успел приподняться, из разбитого носа его только начинала сочиться кровь.

— Деньги! — прохрипел он. — Деньги!

Мы подняли сиденье — там оказался окованный металлическими полосами сундучок. Металл посверкивал синими искрами защитного заклинания.

Полуэльф снял с шеи амулет, — камешек на цепочке, помахал им над сундучком, пошептал чего-то.

Сундучок перестал мигать, замок тихо звякнул. Один из наших орков сбил замок и откинул крышку.

— Скорее! — прохрипел наш главарь. Глаза его горели диким огнём в свете фонарика, голос срывался. — Берём и уходим!

Наш гоблин как раз закончил бормотать заклинание забвения над вторым инкассатором, которого я уложил возле кареты. Там же валялся оглушённый ударом гасила кучер. Если бы не шапка из овчины, дело кончилось бы скверно. Но сейчас он лежал, бессмысленно ворочая головой, и вяло моргал. Гоблин успел поколдовать и над ним. Теперь ни инкассаторы, ни кучер не вспомнят, кто их грабил и сколько нас было. Только расплывчатые фигуры, невнятные голоса — и всё.

Мы выскочили из кареты и дали дёру. Но перед этим я достал платок и тщательно протёр все ручки и края дверей кареты. Даже по сиденью прошёлся. Платок был пропитан адской смесью табака, розового масла и керосина. Ни запаха для служебных собачек, ни отпечатков пальцев. На магию надейся, а сам не плошай.

Наш главарь зарычал было на меня, но я только глянул искоса и спокойно закончил дело. А потом мы так рванули, что ветер засвистел в ушах.

Ночь закончилась в одном из борделей, девицы которого должны были обеспечить нам полное алиби. Я бы предпочёл мою Верочку, но выбора не было.

По случаю удачного дела не скупились. Мы расселись в гостиной, и к нам впорхнули девицы разных мастей.

Заведение было не из самых дорогих, но вполне приличное. То ли лучшее из худших, то ли худшее из лучших — как посмотреть.

Девицы оказались не слишком юные, но симпатичные. По тутошним меркам, конечно. Здесь предпочитают дам пышных, как булки, крупных и упитанных. К тому же круглолицых, румяных и накрашенных по нынешней моде.

Я аж ноги подобрал, когда по ковру возле дивана, где нас усадили, закружились в темпе вальса соблазнительные дамы пятьдесят последнего размера. Все они были в каких-то кружевных кофточках с открытыми плечами, а разноцветные юбки разлетались от движения, показывая ноги аж до талии.

Меня кружевными топиками на лямках не удивишь, у нас женщины и не так ещё ходят. А мои друзья аж рты пооткрывали от восхищения.

Дамы крутились, поводили руками, улыбались яркими губами. Показывали себя во всей красе.

Кстати, гоблинских женщин нам не привели. Может, они не желают в борделях работать, а может, никто их не хочет. Зато орчанки были — парочка. Крепкие, гладкие, мускулистые, лица круглые, глаза густо подведены чёрной краской. От этого они стали похожи на кошек. Даже не на кошек — на пум. Тех, которые в горах живут, и на диких коз охотятся.

Орчанки кружатся, ногами притопывают и кошачьими глазами зыркают. И мышцы под гладкой желтоватой кожей перекатываются. Такая обнимет — мало не покажется.

Мои приятели-орки недолго смотрели, сразу их под бока ухватили и в номера повели.

Наш гоблин носом пошмыгал, на диване поёрзал, и выбрал самую пышную даму из всех, что возле нас крутились. Обхватить не смог, рукой за талию цепляется и глаза жмурит от удовольствия.

А я потерялся совсем: вроде хорошо, девушки вокруг прыгают, а всё равно как-то стрёмно. Но просто так сидеть ещё глупее.

Смотрю — одна, не самая толстая, всех дальше от нас танцует. Её остальные толстухи оттеснили. И так она на меня смотрит, как будто я пироженка, а девице кушать нельзя после шести.

Подмигнул ей, она сразу всех растолкала, на коленки ко мне брякнулась. Да, увесистая девица, ничего не скажешь.

Повели нас с ней в комнатушку отдельную, я только краем глаза успел увидеть, что главный наш неторопливо огляделся, и хозяйку заведения к себе поманил. Он вообще до этого сидел с кислым видом, как разборчивый клиент в ресторане, которому трюфеля не того размера положили.

Хозяйка к нему на диван присела, и зашептались они о чём-то. Ну а потом мне не до них стало.

Я шёл домой под утро. В теле приятная усталость, в кармане приятная тяжесть денег. Не вся доля из тех, что мы честно награбили, а её часть — на житьё и развлечения. Остальное наш главный припрятал, и обещал приумножить.

Пришёл домой, смотрю — пигалица-хозяйкина дочка на полу сидит и книжки какие-то в портфель засовывает. Портфель старый, потрёпанный, порыжевший от старости, но ещё годный. Девчонка книжку туда суёт, а сама носом шмыгает и сопли утирает.