Обещание (ЛП) - Эшли Кристен - Страница 22

— Я говорила ему об этом, — вставила его мама. — Он решил сделать все по-своему.

Винни-старший бросил мрачный взгляд на свою жену, затем сменил тему, приказав:

— Кофе, женщина.

Она повернулась к нему с кофейником в руке, две кружки уже стояли перед ней на стойке. — Знаешь, как и каждый раз за последние сорок один год, когда я нахожусь рядом с кофейником, уже наливаю тебе кружку. И точно так же, как каждый раз за последние сорок один год, когда ты приказываешь мне принести тебе кофе вместо того, чтобы попросить его, мне хочется швырнуть в тебя кружкой. Сейчас, слыша это в течение сорока одного года, я удивляюсь, почему я сдерживалась все это время.

— Ты сдерживалась, потому что за сорок один год ни разу не заправили бензобак своей машины. Ты получаешь хорошее от меня, Тереза, должна принять и плохое.

— Ты заправляешь мой бак может раз в неделю. Может. Я наполняю тебе кофейную кружку чаще одного раза в день. Это не равноценный обмен, — ответила мама.

Господи. Они пробыли две минуты и уже начали спорить.

— Точно, — вмешался Бенни. — Но если хотите поругаться, сделайте это после того, как я выпью чашечку кофе.

При этих словах Тереза перевела взгляд на своего сына.

— Caro, ты не пил кофе?

— Кофейник опустел только что. Я отнес кофе женщинам наверху. Так что, нет.

Лицо его матери смягчилось, когда он упомянул, что позаботился о Фрэнки. Чего его мать не сделала, так это не отодвинула кофейник в сторону и не поставила еще одну кружку.

Поэтому он подошел, чтобы достать себе кружку.

— Я поняла, поняла, — пробормотала она, прогоняя его, прежде чем заявить: — Я так понимаю, ты не приготовил Фрэнки яичницу с беконом.

При этом Бенни чертовски надеялся, что он сможет разобраться с Фрэнки, как можно скорее. Тогда он надеялся, черт возьми, по его мнению, они могли бы получить то, чего оба хотели. И в этот момент он надеялся, когда это произойдет, кухня перестанет быть его кухней и будет принадлежать Фрэнки. Тогда она смогла бы побороться за превосходство с его матерью, и Бенни мог бы прекратиться заниматься этим дерьмом на кухне.

— Ма, ты же знаешь, Фрэнки любит сладкое по утрам, — напомнил он ей.

— Тогда я испеку блинчики, — ответила его мать.

Бенни посмотрел на своего отца.

Его отец взял кружку и уселся за кухонный стол Бенни. Он также поймал взгляд сына и пожал плечами. Затем сделал глоток кофе и откинулся на спинку стула, вытянув одну ногу, как будто ему принадлежал этот гребаный стол и дом, в котором он находился.

Поскольку от отца помощи не последовало, то не стоило хлопот отговаривать мать. Фрэнки съела бы блинчики Терезы, несмотря на то, что ей очень нравился кофейный кекс или захотела заменить его на пончики, заставив Бенни тащить свою задницу за ними.

— Кофе, mio figlio, — пробормотала его мама. (mio figlio — мой мальчик, — итал.)

Бенни посмотрел на нее, она протягивала ему кружку.

Он взял ее и подошел к столу.

Его мать подошла к холодильнику.

Он допивал кофе, слушая, как наверху включается и выключается фен (включается и выключается, и опять), надеясь, что Фрэнки стряхнула с себя утреннее оцепенение. В то же время он надеялся, что его мать принесла с собой одежду Фрэнки, способную прикрыть ее, например, водолазки и мешковатые толстовки, как вдруг раздался звонок в дверь.

Его мать повернулась лицом к кухонной двери, взгляд отца остановился на нем, Бенни поднялся со стула.

Он никого не ждал, но Фрэнки находилась у него в доме. Слухи разносились по округе быстро.

Мэнни тоже хотел загладить свою вину перед Фрэнки, но Мэнни ни за что не завалился бы к нему в такую рань. Мэнни жил с женщиной, они были вместе больше года, и ма прикусывала губу, когда они съехались два месяца назад, а на пальце Селы так и не было кольца Мэнни.

Села была хорошей женщиной. Бенни она нравилась. И его брат приходил на работу с довольным выражением на лице, сообщавшим, что ему нравилось та, кого он оставил дома. Итак, Бен знал, что брату нравится проводить время дома, особенно если мужчина получает то, что мужчина, очевидно, получает… по утрам.

Сэл любил приходить утром. Как и Джина. Парни Сэла знали, что лучше не показываться у дверей Бенни ни утром, ни в любое другое время. Но большой босс и его жена могли делать все, что, черт возьми, им заблагорассудится.

Ради Фрэнки ему пришлось бы проглотить подобное дерьмо, и он бы съел. Когда-нибудь. Потом поговорил бы с ней, если она намеревалась оставить Сэла и его жену в своей жизни, то встречалась бы с ними в другом месте — таково было бы его условие.

Но на полпути по коридору к двери Бен обнаружил, что этим утром ему не придется съедать конкретное дерьмо от Сэла и Джины.

Ему предстояло совсем другое дерьмо.

Он понял это, когда смутно знакомый женский голос крикнул из-за двери:

— Да! Пошел ты! И поцелуй меня в задницу на прощание навсегда, придурок!

Он был не уверен (он не так часто виделся с этой женщиной), но подумал, возможно это была Нат, сестра Фрэнки.

Увидев ее голову в верхнем окне двери, он понял, что оказался прав.

Бл*дь.

Фрэнки не нуждалась в ее дерьме. Более того, ему это было не нужно. В лучшие времена она не была его любимым человеком. Необходимость держать себя в руках после того, как ее сестра провела полторы недели на больничной койке, а эта сучка даже не прислала цветов, была не тем, на что у него хватило бы терпения, возможно, когда-то потом, но определенно не сегодня.

Он открыл дверь, решительно встал в проем и увидел, как она подпрыгивает вверх-вниз, указывая пальцем на потрепанный «Додж Стратус», мчащийся по улице.

Он также обратил внимание на ее короткую, обтягивающую черную трикотажную юбку, которая была в сантиметре от промежности, облегающую майку из такого тонкого материала, что он мог легко разглядеть кружево ее бюстгальтера. При этом, по какой-то чертовой причине, вокруг шеи был обернут легкий, объемистый шарф. В ушах, на пальцах и запястьях болталось много серебра и золота. От нее пахло так, словно она только что прошла мимо одной из тех сук в торговом центре, которые предлагали духи, опрыскивая все вокруг, зачем не понятно. И хотя он видел только ее профиль, но он понял, что она довела уроки макияжа Нинетт до крайности.

Давным-давно, когда он еще учился в школе с Кончетти, ему казалось, что Фрэнки была не одной из них. Она абсолютно знала, как подчеркнуть в себе выигрышные черты и сгладить не самые лучшие. Но ее сестры одевались как шлюхи с двенадцати лет и старше, а Фрэнки никогда этим дерьмом не занималась.

Она умела классно укладывать волосы, что и делала, и делала это хорошо, о чем свидетельствует вчерашний день. Она могла открывать кожу, но делала со стилем и классом, отчего выглядела привлекательной, а не дешевой. И ей нравился макияж, но каким бы вечерним он ни был, никогда не переходил грань между классом и вульгарностью.

Нинетт, мать Фрэнки, возглавляла бригаду своих дочерей, обучая их урокам, которые явно не стоит преподавать ни одной девочке. Фрэнки была единственной, выступившей против. Две другие поглотили все от своей матери, вывернув все наизнанку не только внешне, но и на деле.

Они ему никогда не нравились, ни Нат, ни Кэт, не потому, что они одевались как проститутки. А потому что они вели себя как проститутки.

Братья — это совсем другая история. Он нечасто встречался с ее братом Дино и хорошо знал Энцо-младшего.

Дино показался ему честным парнем, ласковым со своей младшей сестрой, приятным в общении.

Энзо был чертовски сумасшедшим, но он обожал Фрэнки, и двум другим сестрам он уделял немного времени, так что Бенни он всегда нравился.

Теперь, когда Нат появилась как гром среди ясного неба, он понял, почему не был самым большим поклонником Нат.

Он просто не знал, что она решила вовлечь его в свою игру класса А.

Когда «Стратус» с визгом завернул за угол в конце квартала, она повернулась к нему. Как будто его даже не было, черт возьми, она подняла одну из трех массивных сумок, стоявших на его крыльце, и швырнула ее прямо ему под ноги в прихожую.