Комиссар (СИ) - Константинов Алексей Федорович - Страница 23

— Поднимайся давай! — солдат ухватил его за шиворот, вытащил из телеги.

— Где я? Что происходит, — промямлил Кирилл.

Вместо ответа получил сильный удар в затылок, упал бы на землю, но цепи на руках заставили его повиснуть в воздухе. Только когда кто-то отомкнул оковы Кирилл упал на землю рядом с колесом, подняв в воздух столп пыли. Его схватили за запястья, завели руки за спину и связали. Потом схватили под плечи, рывком поставили на ноги. Начав соображать, Кирилл окинул взглядом окрестности — они находились у моря! Значит это бегство! Народная армия разгромила врагов, а теперь озлобленные и бессильные, они хотят отыграться на пленном комиссаре. Ну что же, Оболенский всегда был готов умереть за свои идеалы.

Проходя мимо сваленных в кучу тел расстрелянных, он понял, что не ошибся. Его вели по направлению к опушке леса, где наскоро сбили подобие стрельбища, а чуть в стороне, на поляне, установили скамью, на которой важно восседал коренастый белоголовый генерал. Комиссар сразу узнал Голицына — тот с остервенением и предвкушением скоро расплаты, потирал руки.

Кирилла вытолкали на середину поляны, из рядов народоборцев выдвинулись два солдата с винтовками наизготове. Раскрасневшийся от ярости и ненависти Павел Степанович сжал кулаками, потрясал ими в воздухе и чеканил:

— Ты давал клятву Его Императорскому Величеству, ты присягал на верность Беловодской Империи и предал все, что должен был защищать. Ты изменник, подлец, опорочивший почетное звание гвардейца государя. Я был готов отдать за тебя мою дочь, я любил тебя, Кирилл, но ты предал и меня, перешел на сторону черни, зверья, преступников стремившегося разрушить основы нашего государства. Я приговариваю тебя к смерти и обещаю, что все твои товарищи, — слово «товарищи» генерал произнес с издевкой, — ответят за свои преступления. Свидетелем смерти одного из них ты станешь прямо сейчас. Ведите сюда! — приказал Голицын.

Из неприметной избушки появились конвоиры, вывели избитого Захара. Специально провели мимо Кирилла.

— Не надо было возвращаться за мной, Захар! — с горечью выдавил Кирилл глядя.

— Не расстраивайся Кирилл Ваныч, — Захар попытался улыбнуться распухшими губами. — За революцию и умереть не жалко. Я горжусь тем, что знал такого человека как ты, дрался с тобой на одной стороне!

— Вместе дрались, вместе и умрем, — Кирилл грустно улыбнулся, на душе стало легче, он смело посмотрел на Голицына. — И умрем не зря! Понимаешь ведь, что творится? Бегут они, Захарка, бегут! — глаза Кирилла вспыхнули искренней радостью.

— Да Кирилл Ваныч, бегут, как трусы последние бегут! — произнес Захар громко, с задором, окинув всех присутствующих своим полным торжества взглядом.

Заметив, что в глазах Оболенского снова загорелся огонек, генерал вышел из себя.

— Немедленно расстрелять! — приказал он, указав на Захара.

— Нет! — откуда-то со стороны донесся женский крик. — Отец, нет!

Ольга! Кирилл узнал ее голос. Откуда он взялась?!

Глаза генерала округлились, он непонимающе посмотрел в сторону, увидел приближающуюся дочь.

— Кто посмел пустить ее сюда?! — казалось, генерал вот-вот зарычит, настолько он разъярился, осознав, что ему не показалось и дочь каким-то образом попала на казнь.

— Я посмел, — донесся голос шедшего следом за Ольгой Салтыкова.

— Вот как! Ну, так любуйтесь, как эту скотину убьют у вас на глазах, — глаза генерала сузились, челюсти сжались, губы разошлись, оголив крупные желтые зубы. Страшен был Голицын в это мгновение, походил на зверя, а не на человека. — Стреляй, немедленно!

Ольга завопила, Кирилл бросил быстрый взгляд на возлюбленную, на Сергея, на Захара, потом посмотрел в глаза палачу. Простой человек не сумел бы спасти комиссара и нарармейца, но гвардейцы не были простыми людьми. Салтыков пулей преодолел отделявшее его и палачей расстояния, выхватил саблю на ходу, разрубил винтовки у двоих, у третьего выбил ее из рук, четвертый отскочил в сторону, сам выбросил оружие на землю.

— Мы так не договаривались, генерал! — глядя на Голицына исподлобья, заявил Сатыков. — Эта война убила в вас человека, вы сделались кровожадным хищником, жаждущим крови, а не справедливости. Когда-то я чуть было не стал таким же, как вы. И стал бы, если бы Кирилл не напомнил мне о том, что милосердию, человеколюбию и дружбе есть место и на войне. Если хотите убить его, расстреляйте сперва меня.

— И меня! — Ольга подбежала к Салтыкову и стала рядом с ним, оказавшись на пути солдат.

— Ты, родная дочь, предала меня? — лицо генерала разгладилось, фразу он произнес почти шепотом, побледнел. — За что, Ольга? Почему?

Солдаты неуверен смотрели на генерала, дожидаясь поручений, а он схватился за сердце, пошатнулся, но сумел удержаться на ногах. Откинул голову, посмотрел на небо, помолчал, а после громко произнес:

— Собирайтесь, возвращаемся в Дальний.

Солдаты неуверенно переглянулись, остались на месте.

— Это был приказ! — сверкнув глазами, крикнул генерал.

Солдаты стали суетливо расходиться, генерал подозвал адъютанта и стал ему что-то объяснять. Ольга направилась к Голицыну.

— Спасибо тебе, отец, — начала она было.

— Не подходи! — рявкнул он, не глядя дочери в лицо. — Сегодня я лишился дочери. Тебя проклинаю и знать не хочу.

Губы Ольги задрожали, слова отца ранили в самое сердце. Она хотела упасть перед ним на колени, молить о прощении, но Салтыков во время оказался рядом, отвел ее в сторону.

— Не трогай его, Оля, пускай уходят. Мы сделали свой выбор, а он свой.

Народоборцы расходились. Вскоре Ольга, Сергей, Захар и Кирилл остались одни на поляне. Кирилл не понимающе смотрел на свою единственную любовь, лучшего друга и готов был заплакать.

— Что вы задумали? — спросил он.

Салтыков обернулся к другу, улыбнулся.

— Мы остаемся, Кирилл, — сказал он приближаясь к Оболенскому, достал нож, разрезал веревку, освободив тому руки. — стрелять вчера начали, было понятно, к чему дело идет, я сказал обо всем Ольге, пообещал, что не дам тебя в обиду и намерен остаться и сдаться твоим на милость.

— Сережа, ты не понимаешь, — Кирилл разминал руки. — Я не могу поручиться за твою безопасность. Среди наших очень много жестоких людей, не меньше, чем среди ваших. Они творили чудовищные вещи и поручиться за вашу безопасность не могу. Вам нужно уезжать.

— Скажи это Ольге, — спокойно произнес Салтыков, освобождая Захара. — Меня не переубеждай. Казнят — пускай, — сплюнул, — а бегать всю жизнь по заграницам как неприкаянный я не собираюсь. У меня есть Родина, и пускай я никогда не отличался сентиментальностью, всегда старался действовать рационально, сейчас не хочу. Надоело! Я видел, как к нам относятся блантийцы — лучше сдохнуть, чем выслушивать их покровительственный надменные нравоучения!

Кирилл посмотрел на Ольгу, та отвела взгляд, заламывала руки. Сколько он ее не видел? Как больно было, когда они расстались. Он приблизился к ней, протянул руку к ее волосам, ощутил, как локон легонько щекочет палец.

— Почему ты с ними, Кирилл? — спросила она, сжимаясь в клубок. Тот же самый вопрос, который задала ему во время революции. Ответ оставался прежним.

— Ты знаешь.

Кирилл больше не мог терпеть, обнял ее, она обняла в ответ, поцеловал в голову, щеку, губы, она ответила на поцелуй.

— Пошли, Захар, — сказал Салтыков, пускай помилуются, может последний раз в жизни.

Опираясь на плечо бывшего врага, нарармеец заковылял к сбитым лавкам, на которых лежали трупы — кровь отмыть не сумели.

— Ей-то ничего не угрожает, она с нами не воевала, — сказал Захар.

— Знаю, — ответил Салтыков.

— А вот тебя, Сергей Митрич, расстрелять могут, тут Кирилл Ваныч прав.

— И это я знаю.

— А что так же как ты, загорожу тебя от пуль, знаешь?! — вспыхнув, спросил Захар.

— Даже ты? Насчет Кирилла я-то не сомневался, но вот от тебя не ожидал, всегда считал, что мы враги. Если бы расстреливали только тебя, я бы не стал заступаться.