Комиссар (СИ) - Константинов Алексей Федорович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/24
- Следующая
Они стояли друг напротив друга пока на поляне не появился высокий старый обращенец — лицо окаймляла густая серо-седая борода, грива длинных непричесанных волос топорщилась во все стороны, маленькие болотно-зеленые глаза пристально всматривались в нарармейца, длинный острый кончик носа, казалось, жил своей отдельной жизнью, постоянно дергаясь и морщась. Мужчина глянул на волков, те расступились в стороны, не спуская глаз с Захара.
— Здравствуй, добрый человек, — обратился к нарармейцу мужчина.
— И вам не хворать, — с опаской поглядывая на волков, отвтеил Захар.
— Зачем к нам пожаловал?
— Так не по своей воле, ваш мальчишка меня сюда и привел.
— Я не про нашу поляну, — мужчина развел руки в стороны, окидывая ладонями окрестности. — Я про Талое.
— Этими сведениями поделиться с вами я не могу.
— Отчего так?
Захар ничего не ответил.
— Ясно. Не хочешь, не отвечай. А за каких ты будешь?
— За наших.
— А наши — это кто?
— А вы не знаете? Агитаторы народников точно посещали Талое, да я и сам сюда наведывался. Мы работали и с местными обращенцами, разъясняли им политику новой власти в отношении вашей расы.
— Точно-точно, — оживился обращенец. — Теперь-то я вспомнил, где тебя видел. Не зря попросил Гришку тебе помочь. А ты меня не припоминаешь?
— Простите, нет. Помимо Талого я много где побывал, и много кого сагитировал.
— Меня мог бы и запомнить, я был тогда вожаком местных племен, искренне поверил твоим обещаниям. Хоть и говорил ты не так красиво, как другие, но глаза у тебя горели, как горят у людей, которые верят в то, что говорят, которые готовы отдать за свои убеждения жизнь.
— Ну так вы не ошиблись.
— Полагаешь? Вы обещали, что мы сможем жить в мире и согласии с людьми, если признаем власть. Мы и власть признали, и с людьми контакты начали налаживать, все по вашим заветам. Да вот не помогло. В один прекрасный день к нам деревню наведался конный отряд, начали всех шашками рубить, да из ружей стрелять. Прям как в старые добрые времена моего детства, когда за малейшую провинность обращенцев к порке кнутом приговаривали, которая означала смертную казнь.
— Ты же знаешь — народники здесь ни при чем! — возмутился Захар. — Это наш общий враг, потому винить меня за несдержанное обещание ты не вправе. Мы как дрались за мир между расами, так и деремся. Не виноваты, что поддержки получаем с гулькин нос что от обращенцев, что от грязуш, что от малмаков! Иногда кажется что за них ваших дерется больше, чем за нас!
— Попрекать меня не надо, мил человек, — оскалился обращенец. — Я тебя не для того велел сюда привести, чтобы оскорбления выслушивать.
— Я и не думал оскорблять, просто когда год назад мы пришли в Талое и обратились к вашим пленам, нам ответил, что воинов больше нет, когда попросили зерна, вы с нами им не поделились, когда…
— Хватит! — оборвал его вожак. — Ты к чему клонишь?
— К тому, что кто не за нас, то против нас! Если вы не снами, то с ними, потому и сами на себя пеняйте.
— Это мы на себя должны пенять за проделки людей! — разъярился вожак. — Слышщите, братцы! Оказывается мы виноваты, что наших женщин и выводок на корню вырезали, оказывается мы виноваты, что кровью залилиты земли, испокон веков принадлежащие нашему народу, оказывается мы виноваты, что народники свое слово не сдержали!
— Народники слово свое сдержали, — спокойно отвтеил Захар. — Декрет об отмене привелегий для людей вышел из под пера нашего правительства чуть ли не в первый день, после захвата власти, декрет о поддержке рабочего движения обращенцев и грязуш, гарантирующий вашим расам равное и честное отношение был подписан чуть ли не в первый день. Мы свое слово сдержали. Другое дело, что власть наша на местах продержалась недолго, классово чуждые элементы сумели настроить наивных селян против нас и по сегодняшний день мы вынуждены вести войну, рассчитывая только на свои силы, пока остальные отсиживаются в сторонке и ждут, кто же выйдет победителем, чтобы в последний момент примкнуть к нему и остаться вроде как не замаравшимся и лояльным новой власти. Что могу сказать — тоже позиция. Вот только удивляться не нужно, когда не определившихся начинают резать враги народной власти, а заступиться за них некому.
— Обижаешь ты меня своими словами. Сильно обижаешь, мил человек. Я ведь помогаю вам, как могу. Тебя вот спас, сведения ценные рассказать собирался. Да перед тем только вызнать хотел, держите ли вы свое слово, а то мы здесь этого как-то не ощущаем.
— Ощутите, как только установится народная власть. Не верите, узнайте, как относятся к обращенцам в столице.
— Так мы наслышаны — на фронт, говорят, их отправляют, в первые, говорят, ряды ставят.
— Врут. В первых всегда люди стоят, а вас мы только для разведки используем, в окопах редко-редко встретишь.
— И здесь уколоть хочешь?
— А что остаетсяделать, когда такой прием другу устраиваете? Попрекать в ответ.
— Ну раз говоришь, что друг, — смягчился вожак, — давай поговорим по-другому.
— Только за.
Обращенец посмотрел на волков, жестом приказал им уходить, те неуверенно побрели в разные стороны, бросив, напоследок, полный угрозы взгляд в сторону Захара. После направился на край поляны, уселся на поваленном на бок тонком деревце, предложил нарармейцу садиться рядом.
— Поверил тебе тогда, поверю и сейчас.
— Правильно сделаешь, — поддержал решение.
— Тут уже не до правильно-неправильно. Под вами нас хоть не резали, а сейчас по лесу рыскают, да всех со свету свести норовят.
— А разве Талое не под нами.
Обращенец усмехнулся.
— Куда там. Я почему про телеграмму спросил. Если что важное написал, считай враги все знают, а сообщение твое, если им повредит, до столицы не дойдет. Здесь все под народоборцами, все за них.
— Как же так? — ужаснулся Захар.
Обращенец недоуменно пожал плечами.
— Я, знаешь ли, не вникал после того, как к нам в деревню ворвались среди ночи отряд народоборцев. С определенностью можно утверждать — весь восток под ними. А когда армию развернут, нам совсем плохо придется.
— Какую еще армию? Все силы народоборцев на западе и юге, мы почти их разбили.
— А ту, которую на побережье выгружают. Каждый день новые пароходы приходят с людьми и оружием. Готовятся к чему-то большому. Вот почему мы так и не решились сопротивляться, а лес убежали — их отрядов тут столько, что нас если не умением, то числом задавят.
Захар призадумался. Он не был силен в тактике и стратегии, но представлял, что произойдет, если достаточно крупные силы народоборцев начнут наступление со стороны незащищенного востока. Это будет настоящей катастрофой!
— Они, видать, знали, что ты сюда приедешь, — продолжил обращенец. — Детишек-то наших в крупных поселках не трогают, Гришака в Талом у нас заместо глаз. Вот он и рассказал, как эти двое, что тебя прибить пытались, приехали вчера поздно вечером и ошивались на окраине, явно кого-то высматривая. Как ты появился, так они мигом разделились, один засаду на выезде стал готовить, второй в телеграф побежал, сообщение твое разбирать. Благо, тебя уберечь удалось.
— За это вам, большое спасибо, — выдавил ошеломленный свалившейся на него информацией Захар. — Но как же теперь быть-то? Как связаться со столицей. А Кирилл Ваныч… Я ж совсем о нем позабыл.
— Что за Кирилл Ваныч? — насторожился обращенец.
— Начальник мой, комиссар Оболенский, прибыл со мной, меня отправил сюда, а сам в догоднку за народоборцами помчался.
— Тот самый Оболенский, отец местного барина? — изумился обращенец.
— Тот самый, — подтвердил Захар.
— Не думал, что его снова в нашу глушь занесет. А как же он на нашу сторону перешел? Хотя чего спрашиваю — наши об Оболенских всегда хорошо отзывались, и папшка, и особенно сынок всегда жалостливыми были к нашему-то брату.
— Вот что, — после минуты молчания, заговорил обращенец. — Тебя как кличут?
— Захаром.
- Предыдущая
- 17/24
- Следующая