Жизнь на двоих (СИ) - Шнайдер Анна - Страница 15

Она помнила, как Арен несколько раз просил ее принять помощь психотерапевта, помнила, как обижалась на это, но сейчас не могла сообразить, почему обижалась. Да и обида ли это была? Скорее, гнев. Виктория сердилась на мужа за подобные предложения.

– Я не сумасшедшая! – кажется, именно так она тогда сказала.

– Я не считаю тебя сумасшедшей, – ответил Арен терпеливо. – Но ты из-за чего-то сильно нервничаешь, Вик. Тебе нужна помощь.

– Не нужна!

Эта его терпеливость… она раздражала сильнее всего, ведь настолько терпеливым можно быть только по отношению к тому, кто тебе безразличен. Вот и Аарон, когда Виктория однажды, где-то через месяц после свадьбы, восхитилась, сколько у мужа терпения, фыркнул: «Это не терпение, а равнодушие».

Его слова проникли в нее, словно яд в кровь. И Виктория, присматриваясь к Арену, начала замечать то, на что не обращала внимания раньше.

Он всегда слушал ее, но будто бы не слышал. Легко решал ее проблемы, просто-напросто отметая их двумя-тремя фразами и не углубляясь ни во что. Если Виктория хотела лишь пожаловаться, Арен сразу пытался найти выход из ситуации, не понимая, что ей нужны не действия, а немного его сочувствия.

«Ты что, – смеялся Аарон. – Мой брат не любит слезы, сопли и жалобы, к нему бесполезно приходить с этим. Хочешь пожаловаться – иди к кому-нибудь другому, но только не к Арену. Он на жалость не способен. Да он даже в детстве ни разу не плакал, камень, а не человек!»

Виктория вздохнула и сжала чашку. Какой же она тогда была глупой, верила Аарону, каждому его слову… Верила просто потому что он был дружелюбен, улыбался, шутил, сочувствовал. И ведь даже упрекнуть его ни в чем нельзя: он не лгал ей, рассуждая о характере Арена. Лишь подавал все так, как это было выгодно ему. А она верила – словно он купил ее веру своими улыбками.

Во рту стало горько, и Виктория поставила чашку на стол. Ну почему, почему она не сообразила гораздо раньше? Почему не рассказала Арену, не поговорила с ним? Хотя… о чем она могла ему рассказать? Аарон разговаривал с ней очень осторожно, и только теперь Виктории стало ясно, что он виртуозно дурил ей голову, при этом абсолютно не используя ложь. Если только самую капельку…

Дверь открылась, и в комнату вошел психотерапевт, с которым Виктория общалась накануне. Это был молодой нетитулованный маг одного возраста с ее мужем, довольно-таки симпатичный, со светлыми волосами, правильными чертами лица и мягкой вежливой улыбкой. Вчера она поначалу смущалась – Виктория вообще не привыкла к откровенностям, тем более с незнакомыми мужчинами, а вопросы, которые задавал Силван Нест, были очень личными, – но постепенно это ощущение уходило. Возможно, дело заключалось в том, что ей действительно становилось легче, когда она обсуждала свои тревоги, и вместе со страхами уходило смущение. Тем более что она ни разу не заметила, чтобы Силван осуждал ее – ни словом, ни взглядом. Даже наоборот – он со своей мягкой улыбкой создавал ощущение надежной подушки, в которую можно поплакать и которая не будет за это на тебя ругаться и никому ничего не скажет. Ну или почти никому.

Именно тот факт, что Нест решил поговорить с ней о своих отчетах Арену, оказался для Виктории решающим, и у нее возникла симпатия к этому психотерапевту. Ведь мог бы и промолчать, понимая, что она и так все знает. Но накануне, перед тем как отпустить во дворец, Силван сказал, глядя на нее серьезными серыми глазами:

– Ваше величество, обычно я могу гарантировать, что никто, кроме меня и пациента, не узнает ничего из содержания наших бесед. Но сейчас особенный случай, я думаю, вы это понимаете.

Виктория кивнула, вновь немного смутившись. Да, знать, что Арену обо всем доложат – а он при желании и прослушать может через браслет, – было не слишком приятно. Иногда это мешало расслабиться.

– Но я могу гарантировать вам другое. – Голос врача из мягкого вдруг стал твердым и внушительным, напомнив Виктории голос мужа. – Да, я обязан отчитываться императору, но отчитываться можно по-разному. Я не стану говорить ничего лишнего. И постараюсь сделать так, чтобы его величество вошел в ваше положение. Чтобы он вас понял. Это не пойдет во вред вашим отношениям – только на пользу.

– Не беспокойтесь, айл Нест, – произнесла Виктория, вздохнув. – Я восемь лет живу с эмпатом, который читает меня, как открытую книгу.

– Эмпаты не могут читать людей, как книги, – возразил психотерапевт, вновь мягко улыбнувшись. – Кроме того, если бы это было так, вам бы не понадобилась моя помощь.

– Да… вы правы.

Виктории понравилось, что Силван решил уточнить с ней этот момент. После того разговора у нее создалось впечатление, что он придерживается в первую очередь ее интересов, а потом уже выполняет приказ императора. Наверное, так и должно происходить у врачей, вот только она давно не верила, что может быть кому-то интересна.

Нест, пройдя в салон, поздоровался с Викторией, поклонившись, и сел на диван в метре от нее. С любопытством оглядел накрытый служанками стол, доставая из сумки через плечо блокнот и ручку, сказал:

– Вчера мы с вами уже кое-что выяснили, и я хотел бы узнать, как вы чувствуете себя сегодня, ваше величество.

– Глупо, – ответила Виктория, не задумываясь. Силван еще в госпитале объяснил ей, что так и надо отвечать – честно и не думая.

– Отчего же глупо?

– Оттого, что я слушала не того, кого нужно было слушать, – вздохнула она. – И вместо того, чтобы обсудить с мужем свое беспокойство, я обсуждала все с другим человеком и слушала его.

– Расскажите мне, что вас беспокоило, ваше величество. Что вы обсуждали с другим человеком?

Стало неловко. Вчера рассказывать о страхе потерять дочь было как-то проще, хоть и очень больно.

– Меня беспокоил тот факт, что муж меня не любит.

Если врач и удивился, то виду не подал, сохранив нейтрально-вежливое лицо.

– Почему вы так решили?

– Это очевидно.

– И все же, ваше величество. Необходимо, чтобы вы сказали это. Почему вы решили, будто вас не любит муж?

– Потому что он всегда относился ко мне как к вещи. Он женился на мне не по любви, а по необходимости – император должен быть женат. Выбрал, как породистую кобылу. А потом… Что бы я ни делала – он всегда оставался равнодушным, спокойным и терпеливым. Ни разу я не замечала в нем вспышки чувств, только расчет.

– А что вы делали, ваше величество?

Виктория не сразу поняла вопрос.

– Вы о чем?

– Вы сказали: «Что бы я ни делала». Что вы делали? Когда этот вопрос начал вас беспокоить, что вы стали делать?

Она почувствовала, как горят щеки – словно их кто-то усиленно трет чем-то колючим. Неловко… как о таком рассказывать? Еще и мужчине!

– Ваше величество, – произнес он мягко, – я врач. Вы можете рассказать мне все. Я не намерен осуждать вас, я хочу вам помочь.

– Я… – Виктория закусила губу, помялась в нерешительности, но в конце концов продолжила, тяжело вздохнув: – Я очень хотела вызвать в Арене… в муже чувства. Хотела, чтобы он показал, что все же небезразличен, что любит… хотя бы немного. Сначала я решила… прийти к нему в кабинет, когда он работал. Я попыталась его… соблазнить. Но Арен только посмеялся, сказал, что для таких вещей существуют ночи, а если он сейчас отвлечется, то на совещании станет клевать носом. Он… никогда не хотел меня так же сильно, как я его.

Лицо врача оставалось таким же беспристрастным, и от этого, как ни странно, Виктории стало чуть легче откровенничать.

– Потом я начала капризничать. Смотрела на его реакцию, пыталась вывести из себя, но Арен всегда оставался совершенно спокойным. И я тогда подумала… что у него, как у моего отца, наверное, есть любовница. У отца их было много – и при жизни матери, и после ее смерти тоже, и не одна, а сразу несколько. Я начала следить за Ареном, пытаясь найти доказательства…

Виктория чувствовала, что внутри ее словно прорвало плотину – так ей вдруг захотелось все-все рассказать. И о своей безумной ревности, и о недоумении мужа – даже здесь он остался равнодушен! – и о постоянном раздражении, с которым почему-то не получалось бороться, и об отравленной горничной, и об истериках, которые становились еще более яростными во время беременности.