Тебе меня не получить (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 38

Листочки были зелёными, бело-розовые цветы стали чёрными.

– Это знак твоей крови? – наконец, сказал рогатый, вычерчивая в воздухе когтём узор. Между ним и девушкой повис вполне вещественный, чуть светящийся синеватым, символ Дома высокого Неба. Знак Ноэ. Ора нехотя кивнула. Демон ещё разок глянул на неё, мол: «Так что ты мне тут втираешь?» – и отвернулся. – Твой отец убил мою мать и Крови Чёрной розы больше не будет. Теперь не будет и Крови Побега, потому что он убил мою сестру. Две нити просто выдернули из Ожерелья. Тебе не кажется, что ты мне должна?

– Да я-то тут при чём?! – почти крикнула Ора. Сжала кулаки так, что ногти до боли впились в мякоть ладоней, вскинула голову, рассматривая белоснежный потолок. – Насколько я знаю, де… тьемены тоже вовсе не овечки. Вы…

– Что ты можешь знать? – хмыкнул этот самый тьемен и теперь Роен отчётливо видела, как встопорщилась грива у него на хребте, рогатый-то стоял спиной к девушке.

– Представь себе, знаю! Видела, что вы делаете с эльдами.

– Видела, говоришь? – рявкнул демон, и вдруг оказался так близко, что Роен едва ему в шею носом не ткнулась, но он перехватил атьеру за подбородок, больно сдавив челюсть, царапая когтями щёки. Навис, даже не подавляя всей своей громадой сверху, а давя почти физически. Его глаза, посветлели, налились желтизной, чернота вытянулась в две нитки, как зрачки змеи. – Видела? – прошипел тоже совершенно по-змеиному. – А ты когда-нибудь видела, чтобы олени объявляли кровную месть охотникам? Чтобы вот так, от корня, до последнего побега? – спросил вдруг абсолютно спокойно.

– Мы не олени! – хрипнула Ора.

Всё-таки челюсти было очень больно.

– А это тебе кто сказал? – холодно поинтересовался рогатый, отпуская атьеру. – Тебе это не к чему, но, вообще-то, Жемчужную Нить нанизали для нас. Мы создания Шестерых и Одного. А вас… Вас развели. Как оленей, – здоровяк снова усмехнулся. – Но всё это к’щаргово дерьмо. Тебе достаточно знать, что я любил свою мать, – он помедлил, ухмыльнулся ещё шире и добавил почти на распев: – Косуля.

– Тот мальчик тоже любил свою мать! – выпалила Роен.

– Хорошее имя. Тебе идёт, Косуля, – демонстративно её не слыша, заявил здоровяк. – Кстати, у тебя ещё кое-что моё есть.

Ора даже не успела спросить, о чём он говорит, а демон провёл у неё ладонью перед лицом, будто что-то сдирая. Девушке на самом деле показалось, что от неё нехотя, медленно, цепляясь за кожу, отлипает масляная плёночка. А вместе с ней отдаляется, перестаёт быть частью неё самой бравада, и бездумная храбрость, заставлявшая нырять под копыта лошадей; и желание насолить всем и вся, толкнувшее на боковую лестницу храма; и баранья уверенность, будто лишь она знает, как будет правильно; и наглость, позволявшая… многое позволявшая.

Плёнка отлипала, оставляя Ору Роен такой, какой она родилась.

***

 Демон шагнул в раму, за которым призрачно розовел Лабиринт, как в обычную дверь, и исчез. Правда не сразу: сначала пропала рука с ногой, половина головы – лицо будто отрезали, остался лишь затылок с рогами – а там уж и всё остальное, но по ту сторону, между перламутровыми колоннами, не появилось ничего, даже кончика сапога.

Сказать, что это выглядело жутко – ничего не сказать. Ора даже рот ладонью зажала, чтобы не завизжать. Видят Шестеро, если б завеса располовинила рогатого, если б хлынула кровь и полезли разрубленные кости, было б не так дико и страшно.

Решимость немедленно удрать из спальни, окончательно превратившейся в эдакий садик, растаяла, не оставив и следа. Роен никак не могла заставить себя подойти к раме, стояла, трясясь перепуганной мышью, мяла подол так, что ткань трещала. А Лабиринт мерцал, будто насмехаясь.

Ора зажмурилась, стиснув зубы до боли в клыках.

– Косуля, – процедила, – вот уж точно…

Ужас ухмыльнулся под закрытыми веками гнилым оскалом.

Это что ж получается? Та, кем она была, какой сама себя представляла – всё враньё? И на самом деле до сих пор жила какая-то совсем другая Ора Роен, трусиха и паникёрша, а весь её пресловутый характер – это всего лишь «подарочек» демона, да не того, с которым прабабка спуталась, а вполне современного? И вот он, значит, даденное отобрал, а осталась жижица, готовая растечься пованивающей лужей?

Кто тогда не побоялся разошедшегося папеньку дрыном перепоясать и на голубом глазу объяснял похмельному родителю, что тот просто так неудачно с лестницы упал, да еще два раза? А ведь с перебравшим атьером Роен даже оровы братья связываться не рисковали. Кто не раз в лесу ночевал, бывало, что и зимой, пургу пережидая? Кто, столкнувшись нос к носу в малиннике с медведем, за нож схватился, вместо того, чтобы визжать и в обмороки падать? Помнится, бурый тогда тоже очень удивился и предпочёл убраться восвояси, щедро окропляя окрестные кустики продуктами собственного ужаса. Кто вытащил из полыньи провалившуюся под лёд сестрёнку? Кто, в конце концов, спёр у старшей Наставницы её знаменитые розовые панталоны и повесил их на люстре в общей трапезной?

На это всё её тоже демоны подбили, так, что ли?

Правда, сознаться в краже нижнего белья смелости так и не хватило. Да ну к бесам!

Ора глубоко втянула носом воздух, приторно пахнущий шиповником, выдохнула, потом ещё раз. Открыла глаза, разгладила ладонью смятый подол.

– Да шиш вам с маслом, – прошипела мерцанию Лабиринта, – вот уж фигушки, этого не отберёте.

Мягкое сияние ничего не ответило, лишь розы на беседке шорхнули под несуществующим ветерком.

Правда решимость, конечно, дело хорошее, вот только проблемы она не решала. Кажется, между арками-дверями в миры Нити можно блуждать вечность и ещё немного. Времени там, вроде бы, вообще не существовало, а все ощущения были совершенно субъективны. Не умирали же сошедшие с ума ни от голода, ни от жажды, сидели себе, но вот присоединяться к ним у Роен желания почему-то не появлялось, шарахаться между бесконечными колоннами тоже. На помощь вовремя подвернувшегося рыцаря-спасителя рассчитывать не приходилось, и желающих поработать проводником в поле зрения не наблюдалось.

Да уж, тюрьма выходила понадёжнее всех прочих. Никаких стен с решётками не нужно, сама никуда не уйдешь. А справляться придётся самостоятельно, не на кого больше рассчитывать.

Интересно, почему вот у других получается легко и ненавязчиво сваливать на ближнего все проблемы с заботами. «Ах, я такая беспомощная!», а ещё ладошками бессильно всплеснуть, щёчками побледнеть, ресничками похлопать. И ведь обязательно рядом найдётся  желающий помочь сумку с книгами донести, от врагов защитить, да на ручках поносить – не для пользы дела, просто так, для удовольствия.

У других находится, но не у неё, не у Оры. Почему? Может, потому что вечно «я сама»? Ну вот и выпутывайся сама.

Роен медленно, мелкими шашками, подошла к раме, так же медленно подняла руку, едва-едва не касаясь завесы, но не трогая её, зажмурилась – под веками белёсые пятна поплыли, попыталась почувствовать хоть что-то. В результате ничего, воздух он воздух и есть.

Всхлип – совершенно детский, до противного жалобный – вырвался сам собой. Девушка прикусила губу, во рту стало солоно и медно.

– А ну собралась! – рыкнула тихонько.

Душа, подрагивающая трусливым желе, ещё разок трепыхнулась, колыхнув волной тошнотного страха, и замерла испуганно.

***

То ли Лабиринт решил больше не прикидываться самым нудным и пустынным местом на свете, то ли демоны успели в него охраны напихать, а, может, дело было в чём-то совсем ином, третьем, но в этот раз инквизиторам было как угодно, но только не скучно. Веселье началось, лишь успели войти: ожидаемых, тянущихся бесконечными рядами колонн на месте не оказалось, порталов между ними тоже, зато имелись каменные переходы с низкими потолками, неприятно напоминающие подземелье. А ещё почти вросшие от времени в стены и пол статуи, оплывшие так, что не разобрать, кого хотели изобразить скульпторы, и факелы, горящие призрачным, неприятным, обманывающим синим пламенем. И набрякшие сыростью двери, ведущие в тупики или в никуда, то есть в такие же коридоры.