Те, кого нет (СИ) - Климова Светлана - Страница 8

— С фасолью? Ты не шутишь?

— Вот тебе святой истинный крест! — Родион ухмыльнулся. — Знаешь, как это делается без всяких там холодильников-морозильников? Берется медная коробка литра на два-три и ведро с колотым льдом, пересыпанным солью, потом…

— Погоди! А где теперь эти твои бабушка и дедушка?

— Умерли. Оба. Дед сломал шейку бедра, споткнувшись в огороде, и через неделю угас, а бабулю мама забрала к нам. Но ей, я думаю, больше не хотелось жить. Она скучала без деда и поспешила за ним, года не прошло. Они все оставили моей матери, и отец перед отъездом продавал за гроши какие-то шевиотовые отрезы, шубы, посуду, мебель, генеральскую черную «Волгу», и даже овчарку дедову продал — тому же корейцу.

— Не промах твой родитель!

— Не тащить же с собой, а бросить жалко.

— А как вы там жили?

— Ну как живут в военных городках? Сериал «Таежный роман» смотрела?

— Нет.

— И не надо. Больше всего мне нравилась там природа. Только слишком сыро, когда начинаются муссонные дожди. Сопки, покрытые кедровником, а у подножия натуральные джунгли, где все подряд перемешано и запутано лианами, в основном лимонником и диким виноградом. Зато зимой, особенно в предгорьях, снегу по шею. Ты когда-нибудь видела такого зверя — харзу?

— Нет.

— А я видел — так, как тебя сейчас. Что-то вроде куницы, только размером с собаку.

— Почему же вы оттуда уехали? — Марта допила сок и теперь нетерпеливо ждала, пока Родион покончит со своим и они наконец-то уберутся отсюда. К тому же ей до ужаса хотелось пописать.

— Я наотрез отказался от военной карьеры. Когда перешел в выпускной класс, осенью у нас с отцом вышел крутой разговор. Он хотел, чтобы я ехал в Хабаровск, в училище, где у него какой-то кореш, майор Фрумкин. А я заявил, что хочу стать хирургом и поеду в Москву, к маминым двоюродным сестрам, которые все как одна врачи. Буду готовиться в мед. Меня отдали в школу на год позже, я шел на медаль, и родители со мной носились как с писаной торбой…

— Но ты не дал себя скрутить?

— Не совсем, — поморщился Родион. — Мама неожиданно меня поддержала. Мы втроем в тот вечер так орали, что разбудили соседей. Он же никого не слышит, кроме себя. Сошлись на том, что к весне решим, где мне учиться — в Москве или поближе. Однако через пару месяцев закрутилась другая история. Умерла бабушка, у отца начались неприятности по службе — какой-то парнишка-срочник застрелился в карауле, потом перевелся во Владивосток один из подчиненных отца и дал против него показания. Военная прокуратура начала проверки. В результате отец подал рапорт и мы двинули сюда.

— Почему не в Москву, ведь там у Инны Семеновны родня, да и тебе…

— А здесь не родня? Отец категорически отказался ехать в Москву, и мама в конце концов уступила. Они дождались, пока я сдам выпускные и получу свое липовое серебро, а через день после выпускного мы распрощались с Бикином… Потом, уже в поезде, отец заявил, что они с матерью считают — лучше бы мне стать экономистом-международником. Знаешь, они так достали меня за этот год своими проблемами, нервами и страхами за свое и мое будущее, что я сдался. Единственное, о чем я их попросил — больше не вмешиваться в мою личную жизнь.

— И держат слово? — Марта поднялась.

— В общем-то, да. Ты куда это?

— В туалет… Все тебе нужно знать. Жди меня в машине.

Когда она вернулась, Родион стоял у входа в кафе, оживленно беседуя с каким-то парнем. У парня в руке был плоский рыжий кейс, а серый пиджак примят на спине.

Марта сразу же забралась в машину — дверь «рено» оставалась приоткрытой. Прошло еще минут пять. Наконец парень кивнул. Они обменялись рукопожатиями, и Родион устроился рядом с ней.

— Это Денис, — сказал он, — мой однокурсник. Подрабатывает в банке. Толковый, не то что я. Обычно держится особняком, а тут неожиданно разговорились. Так что? Едем на корты?

— Может, просто покатаемся?

— Принимается. Хотя в такое время удовольствия от этого мало — час пик. Поехали лучше в парк! — Он свернул на проспект, а через несколько кварталов, у светофора, еще раз — на тихую улочку, ведущую к городскому парку. Место для парковки удалось найти не сразу.

— У тебя когда тренировки начинаются? — спросил Родион.

— С завтрашнего дня. И потом почти ежедневно. В конце августа опять соревнования…

— И я буду занят. У отца скоро юбилей, и мы, в общем-то впервые за эти два года, собираем кучу гостей. Не знаю, зачем ему это понадобилось… Ты чего все время молчишь, Марта?

— Можно взять твои темные очки — те кругленькие, итальянские?

— Само собой.

Она порылась в бардачке, нашла очки в тонкой оправе, протерла стекла бумажным носовым платком и водрузила на переносицу.

— Хочешь, подарю? — Родион наконец нашел куда втиснуться — с торца продуктового магазинчика, между мебельным фургоном и заляпанной грязью «ауди». Заглушив двигатель, он с облегчением откинулся на подголовник. — Пойдем пройдемся немного. Забирай эти окуляры, Мартышка, тебе к лицу…

— У меня свои есть. В сумке. Только искать неохота. Глаза почему-то слезятся. — Марта сидела, глядя прямо перед собой. — Родя! Я вот что хочу тебе сказать… Он меня окончательно достал!

— Кто? — Родион нажал кнопку, чтобы опустить стекло, но со стороны магазинчика донесся корявый мат грузчиков.

Достаточно и кондиционера, подумал он, и повторил вопрос.

— Наш с тобой дядюшка. Валентин Максимович.

Марте эти слова дались с явным усилием.

Родион никак не прореагировал, не переспросил, что случилось, чем же это таким ее достал дядюшка, и Марта, принимая молчание за согласие выслушать, торопливо проговорила:

— Я живу как в тюрьме. Он постоянно за мной следит! Я не могу в ванную пройти без его назойливых взглядов, дурацких словечек, расспросов. Он постоянно врет матери, что я ему хамлю. Что я упрямая неряха, что после каждой тренировки повсюду валяются мои вещи, что я не мою руки перед едой…

— А ты моешь? — Родион смотрел в боковое стекло на «ауди». Дверь соседней машины неожиданно распахнулась, оттуда выглянула растрепанная молодая женщина и мгновенно исчезла, словно ее с силой втащили назад.

— Какое это имеет значение! Он достает меня совсем по-другому. Я еще никому не рассказывала, как в детстве…

— Поехали отсюда, Мартышка, — нетерпеливо перебил Родион. — Что-то мне здесь не нравится. Давай все-таки смотаемся на корты.

Тут подал голос его мобильный. Родион как раз сдавал задом, выворачивая руль, и Марта протянула ему жемчужно-серую плоскую «Нокию», мельком зафиксировав на дисплее слово «Отец».

— Савелий Максимович.

— Выключи, — велел он. — Опять ему что-то понадобилось. Я позже перезвоню.

Однако все вышло по-другому.

Буквально через пару минут телефон снова настойчиво заверещал. Родион прижал его плечом к уху, не убирая рук с руля. Марта сняла очки и откинулась на подголовник — пластик осторожно холодил стриженый затылок.

Ничего у нее не выходит. Еще ночью на даче она решила, что все ему выложит, потому что на самом деле больше некому. Ей нужен просто совет — как себя дальше вести. Или хотя бы поддержка. Но Родиону до лампочки, у него своя жизнь.

Не докладывать же матери, как поздней ночью накануне ее отъезда в Ялту она открыла глаза от внезапного приступа ужаса. Над ней нависала фигура Валентина, а его рука шарила в вырезе ее ситцевой пижамы. Марта, хоть и спросонок, сразу его узнала: эти отвратные бермуды по колено в синий горошек ни с чем не спутаешь. Валентин расхаживал в них по дому с тех пор, как установилась жара.

«Тише, тише, деточка, — зашептал он, — ты так кричала во сне, что разбудила дядю…» — «Пошел ты… — она нашла в себе силы грязно выругаться. — Убери руки, паршивый недоумок! Я сейчас позову мать…» — «А ее нет дома. Срочно вызвали в больницу. Ты, лапушка, уже спала. А папа пошел провожать да где-то застрял… Я хотел только поправить одеяльце…» Руку он все же убрал, и Марта лихорадочно натянула махровую простыню до носа. Сердце бешено колотилось, но страха больше не было, ее переполняло отвращение. «Закрой дверь с той стороны, и немедленно! — прошипела она. — Я завтра же расскажу родителям, что у тебя на уме!»