Семья волшебников. Том 2 (СИ) - Рудазов Александр - Страница 27

— Так уж во всем? — усомнилась Астрид. — А ты умеешь умножать и делить, например?

— Конечно. И корни извлекать.

— Корни извлекать я тоже умею, но мы не о ботанике говорим, — снисходительно посмотрела Астрид.

— Ну да, мы о математике, — не менее снисходительно посмотрела Мамико. — Смешная шутка.

Астрид заподозрила, что где-то ошиблась, но не подала виду. Ошибки нельзя признавать, потому что пока ты их не признал — ты прав. Ее этому маму учила, а папа ругался, что детей надо учить хорошему, а не тому, чему все и так учатся сами.

— Я не хочу создавать ей ложную картину мира, — объясняла тогда мама. — Разве не проще будет, если она с самого начала усвоит, что никто никому не нужен, кроме самых родных, что никто не хочет отвечать за свои поступки, и что все будут хотеть от нее больше, чем готовы дать сами? И вообще, показать хоть в чем-то слабость — это дать другим преимущество над собой. Тебя, может, и будут считать добрым, но используют это для своей выгоды, а вовсе не вознаградят просто за то, что ты добрый. Потому что они-то не добрые.

— Кто «они»? — спросил тогда папа.

— Все, кто тебя не любит. Большинство.

— Но я же хочу, чтобы меня все любили! — топнула тогда ножкой Астрид.

— Но ты можешь надеяться только на поверхностные проявления любви, — объяснила мама. — Это не любовь, а симпатия, которая означает только то, что люди надеются, что получат от тебя что-то хорошее, и будут соответственно себя вести.

— А они получат? — спросила Астрид.

— От тебя зависит. Хочешь — получат, не хочешь — не получат. Но вести себя надо так, чтобы они всегда надеялись, что все-таки получат. Может, просто не сейчас. Пока они на это надеются, они не причинят тебе вреда, и от них самих можно будет что-то получить.

Это было разумно, и Астрид это запомнила. Папа, правда, сказал, что мама учит ребенка ужасным и отвратительным вещам, но мама спросила, в чем она неправа, и папа сначала бормотал что-то про дружбу, социун и взаимнопомощь, а потом стал орать.

А потом они оба стали орать.

Но когда они закончили, папа подошел к Астрид и сказал, что у мамы просто когда-то был тяжелый период в жизни, поэтому у нее циничные взгляды на мир. Но Астрид не обязательно во всем следовать ее советам. И добавил, что доброту необязательно проявлять с расчетом на вознаграждение, потому что тогда ты будешь часто разочаровываться, потому что смысл доброты не в этом.

А мама еще добавила, что люди к тому же часто чувствуют, когда доброту проявляют неискренне, и им это не нравится. Так что лучше быть искренней, если уж решила быть доброй.

Теперь добрая Астрид отчетливо это вспомнила и искренне предложила Мамико:

— Пойдем порисуем. У меня есть мелки и шоколад.

— Мелки для мелкоты, — произнесла Мамико. — У тебя есть кисти и тушечница?

Это все у папы нашлось, и Астрид стала завистливо смотреть, как Мамико рисует ивы и птичек. А потом решила сама что-нибудь нарисовать, но быстро поняла, что так же красиво не сумеет, так что нечего и стараться. Вместо ив и птичек она просто намалевала смешные каракули и добавила побольше кровищи. А поскольку тушь была только черная, кровищу она нарисовала томатным соусом. Енот как раз приготовил пасту.

— Здесь я, а тут все мои враги, — объяснила Астрид вежливо слушающей Мамико. — Кланос, жирный Огус, Пирилла и еще там мелочь всякая копошится в уголке.

— А почему они все в кетчупе? — спросила Мамико.

— Это кровища, она хлещет из их ран. Вообще, положу потом этот рисунок Кланосу на окошко. А то он скоро в Клеверный Ансамбль навсегда уедет, пусть у него будет память обо мне.

Астрид вспомнила, что осенью она опять пойдет в школу, во второй класс, и ей взгрустнулось. А потом она вспомнила, что в этот раз в школе не будет ни Кланоса, ни Пириллы, потому что они поступили в Клеверный Ансамбль и теперь будут учиться волшебству.

От этого ее охватили смешанные чувства. Вроде и хорошо, что все самые старшие недруги будут где-то подальше, а вроде и не очень. Жизнь утратит краски, не с кем будет бороться и иногда охотиться на водяного. Не с мелкотой же. Конечно, среди четвероклашек тоже были серьезные противники, но они все-таки уступали пятиклашкам.

Хотя ничего, жирный Огус останется. Он хоть и четвероклашка, но очень крупный, поэтому пятиклашки держали его за равного себе. А теперь он и вовсе будет пятиклашкой, так что станет еще крупнее и опаснее.

Астрид и Мамико играли вместе до самого вечера, пока взрослые занимались всякими скучными вещами. Астрид познакомила Мамико с Вероникой, призраком прадедушки и всеми фамиллиарами, поводила ее по окрестностям, поднялась с ней на обзорную башню, а потом хотела даже запрячь Сервелата и прокатиться до Радужниц, искупаться в море и забросать школу яйцами, но их позвали ужинать, и это все было отложено до завтра.

Гости продолжали прибывать. Пришел вечерний омнибус, и с ним приехал дядя Звиркудын с женой и двумя внуками. Он сказал, что ему их подкинули на все лето, так что он поживет тут немного, если Майно не против. Майно против не был, и только обрадовался старому другу.

Астрид тем более против не была, потому что Зога и Дзюта оказались кудесными. У них были карманные кинжалы и они все время дрались. Дзюта кидал в пруд камень на тридцать блинков, а Зога кидал в пруд Дзюту.

— Тля, Зога, да ты задрал!.. — каждый раз говорил Дзюта, и они начинали драться.

— Да ты там камень потерял! — приговаривал Зога, макая брата мордой в воду. — Нашел, нет?.. А теперь?.. Ищи лучше!

Они были постарше Астрид. Зоге уже исполнилось девять, Дзюте — восемь. Но Астрид было уже почти семь, и она сама могла кинуть в пруд что Зогу, что Дзюту, поэтому к ней они отнеслись с уважением.

Орки всегда уважают того, кто может кинуть их в пруд.

А еще вместе с дядей Звиркудыном приехал его фамиллиар-кабан, и Зога с Дзютой разрешили Астрид на нем покататься. А она разрешила им покататься на Сервелате и Булочке, хотя это было не так интересно, потому что лошади-то у всех есть, а вот верховые кабаны — не у всех.

— Не могу поверить, — говорил Звиркудын, куря с Майно на террасе. — Ты столько лет жил в кошеле посреди крохотной квартирки, пока у тебя было вот это все.

— В кошеле было очень просторно для одного, — пожал плечами хозяин усадьбы. — А столичная жизнь мне нравилась больше.

— А свадьбу ты зажилил, — заметил Звиркудын. — Вот у меня вы гуляли три дня. У Вератора мы тоже отгуляем как следует. А у тебя?..

— А у меня вы сейчас, — напомнил Майно. — И мы тогда спешили, нам было не до торжеств.

— А вот зря, — выбил трубку Звиркудын. — С Балаганщиком ты все равно успел поругаться. Ну ничего, ничего, мы с Вератором тебе покажем, что такое орочья свадьба. Он хоть и только наполовину, но судя по размаху — не зажилит.

Да, размах нарастал. В яркой вспышке явился самый почетный гость — лично председатель ученого совета. Вместе со своим креслом, в сопровождении многоцветных огней и бравурной музыки. Погладив окладистую бороду, он провозгласил:

— Мир этому дому!

— Зырь, это же дед из дальнозеркала! — восхитился Зога, даже перестав топить Дзюту.

Лахджа тоже восхитилась — ее прием выходил на какой-то новый, невиданный уровень. Рядом плакал енот.

Ихалайнен, ты что?

Лучший день… лучший в моей жизни… не мешай, я встречаю высоких гостей.

Локателли оправдал его ожидания. Он со всем уважением поприветствовал дворецкого-фамиллиара, вручил ему шляпу, которую надел явно для того, чтобы ее торжественно вручить, и взмыл в воздух, сразу выцепив взглядом жениха.

— Коллега, поздравляю со знаменательным днем! — похлопал он по спине Вератора. — Восхищен, взволнован! Мы уже и не ожидали, что однажды погуляем на твоей свадьбе!

— Мы, величайший волшебник планеты? — усмехнулся Вератор.

— Ну уж и величайший, ну уж!.. — расплылся в улыбке Локателли. — Ни к чему так-то уж правду-матку в лицо резать! Вератор, я знаю, что не состою в твоей дружбосети, но мне всегда хотелось считать тебя своим другом. Я помню, как много лет назад ты только появился в стенах Клеверного Ансамбля!.. Милый стеснительный мальчик с добрым сердцем!.. но я приберегу это для банкета. Когда соберутся все, и я всем расскажу, каким ты был мальчоночкой!