Дело о смерти фрейлины (СИ) - Куницына Лариса - Страница 9

— Что за бред?

— У неё были галлюцинации, — уточнил Фрессон. — она слышала голоса. Впрочем, это я связывал с истерией, возникшей на почве страха потерять место при дворе из-за болезни и пережитом потрясении. Не так давно умер её отец, она ходила в его дом и уверяла меня, что наткнулась там на призрака. Она была сильно напугана.

— Может, это тоже было бредом?

— Не могу этого исключить. Я велел ей оставаться в постели и начать серьёзное лечение, консультировался с другими лекарями, но она ничего не хотела слышать. Она умоляла меня не говорить леди Евлалии о её недуге, иначе её прогонят. Поскольку это было весьма вероятно, я согласился исполнить её просьбу. К тому же иногда она была вполне бодра и весела, и в такие дни казалось, что болезнь отступила. Потом случился тот скандал на пиру, и леди Евлалия заперла её в комнате под арестом. Она вела себя странно, то смеялась, то плакала, к утру у неё начались судороги, она кричала от боли, бредила, говорила, что отец пришёл за ней, чтоб забрать домой. Потом начала задыхаться. Я провёл у её постели почти сутки, пытаясь помочь, но ей становилось всё хуже. К утру она уже не могла нормально дышать и к полудню умерла.

— Что тебя смутило, если она была больна уже давно?

— То, что помимо симптомов её болезни, были и другие, с этой болезнью не связанные.

— Ты об этом бреде?

— Не только, хотя и он был довольно странным. У неё были сужены зрачки, к тому же затруднено дыхание, от этого она и умерла.

— А что было странного в её бреде?

— Она говорила, что перед её глазами всё двоится, проплывают яркие цветные пятна. А потом начинала смотреть вокруг с восторгом и говорила, что она маленькая, очень маленькая, из чего можно было сделать вывод, что ей кажется, что предметы вокруг очень большие. Она слышала голоса, в основном своего умершего отца, но и других людей тоже. Это было очень похоже на отравление дурманом и подобными ядами, но в таком случае зрачки были бы расширены. В общем, я пришёл к выводу, что она была отравлена, но определить яд пока не смог. Вскрытие подтвердило, что она умерла от отёка лёгких, хотя налицо было и серьёзное поражение почек.

— Что ещё ты выяснил?

— Я взял на исследование содержимое её желудка. Она почти ничего не ела сутки перед смертью, но я нашёл там кое-что странное. В её желудке была глина, небольшое количество, но тем не менее.

— Глина?

— Само по себе это неплохо, даже хорошо при отравлении, поскольку глина впитывает в себя яд и выводит его из тела. Но я ей никакой глины не давал.

— Что это может значить?

— Пока не знаю, я говорю то, что выяснил. Исследовать на наличие яда содержимое её желудка я пока не успел. Займусь этим утром и сразу сообщу тебе о результатах.

— Спасибо, Эммануэль, — кивнул Марк и поднялся.

— Не благодари, — грустно улыбнулся Фрессон. — Это тоже часть моей работы, пожалуй, самая неприятная. Мне жаль эту глупышку. Она была изрядной стервой, но со мной всегда была так мила и доверчива. Она до последнего момента смотрела на меня с мольбой и надеждой, пытаясь цепляться своими слабеющими пальчиками за мою руку. А я так и не смог ей помочь.

— Ты очень хороший лекарь, Эммануэль, но ты не можешь спасти всех, — произнёс Марк, с сочувствием взглянув на него. — Где она сейчас?

— В мертвецкой. Сходи, если хочешь, но уверяю, что ничего, кроме её растерзанного тела ты там не увидишь. Я осмотрел её весьма тщательно, но всё самое интересное оказалось внутри. И поспи хотя бы несколько часов, у тебя усталый вид.

— Обязательно, — пообещал Марк.

Он спустился в мертвецкую, где разбудил старого смотрителя, чтоб тот проводил его. Старик не ворчал и не жаловался, он взял ключи и свечу, проводил его в тёмный сводчатый зал и стоял рядом со скорбным видом, пока Марк осматривал тело. Фрессон был прав, ничего необычного он не нашёл. Бедняжка выглядела очень бледной, её кожа приобрела слегка желтоватый оттенок, а на лице застыло страдальческое выражение, которое словно стёрло с него былую красоту. И только чудесные белокурые волосы по-прежнему отливали шёлком. Поблагодарив старика, Марк поднялся наверх и, отыскав в северном крыле дворца свободную спальню, лёг спать.

Рано утром он отправился в королевские покои, но там ему сказали, что Жоан пока не вернулся во дворец, что он воспринял с облегчением. Это значило, что король засиделся за столом допоздна и остался ночевать в одной из гостевых спален, а значит, вчерашний пир вполне удался.

Марк зашёл в трапезную для придворных, и слуга подал ему омлет, куриные потроха под сырным соусом и только что испечённый белый хлеб с ореховой корочкой. Отказавшись от вина, он велел принести ему яблочный отвар с травами, который готовили специально для тех, кто после вечерних возлияний утром должен был заступить на службу во дворце. Не то, чтоб его мучило похмелье, но он знал, что этот напиток уже много десятилетий помогает придворным освежить голову и восстановить силы, поскольку понимал, что ему снова предстоит весьма нелёгкий день.

После этого он отправился на женскую половину. Проходя по нарядным, наполненным чувственными ароматами комнатам и залам, он встречал фрейлин и служанок, которые мило смущались, увидев его, а потом провожали заинтересованными взглядами. Ему всегда нравилось бывать в этих покоях, хотя было время, когда леди Евлалия запретила ему даже приближаться к ним, но теперь всё было иначе. К тому же в этот раз он явился сюда вовсе не в поисках приятного общения и любовных приключений, а по весьма печальному поводу. Потому он лишь сдержанно кивал в ответ на улыбки дам и поклоны горничных.

Ему показали комнату, в которой жила Клодина де Шаброль. В первый момент она показалась ему большой и богато обставленной, но потом он вспомнил, что вот эта комната и была тем местом, где фрейлина прожила много лет. Комната была лишь предоставлена ей вместе с обстановкой, и почти всё здесь, включая посуду и бельё на постели, ей не принадлежало. Здесь были какие-то личные вещи, одежда, веера, шкатулочки с драгоценностями и ряд баночек с косметикой на изящном туалетном столике. В углу на подставке стояла инкрустированная перламутровыми ракушками лютня с розовым бантом на грифе.

Осмотревшись, он подошёл к небольшой конторке из тёмного дерева, которая выглядела очень ценной издалека, но на поверку оказалась изготовленной из сосны и лишь покрытой тёмным красноватым лаком. Перебрав бумаги на ней, он не увидел ничего интересного, какие-то записки с напоминаниями о встречах, приглашения на приёмы, счета от торговцев за кружева, булавки и засахаренные фрукты. Перебрав содержимое ящичков, он нашёл там лишь какие-то пряжки, мотки тесьмы и подушечку с иголками. Судя по всему, Клодина не любила писать и не хранила чужие послания. Лишь в самом нижнем ящичке он нашёл связанную ленточкой пачку писем. Это были признания в любви и мадригалы, но все они были написаны разными мужчинами, в основном совсем молодыми и вряд ли пользовавшимися каким-то влиянием при дворе.

Он перешёл к туалетному столику и осмотрел его. Здесь в красиво украшенных баночках и шкатулочках хранилась тонко смолотая белая пудра с приятным фиалковым запахом, нежно розовые румяна, карминовая помада, тонкий угольный карандаш в серебряном футляре, какие-то мази, притирания, кремы, духи и ароматная вода в красивых флаконах из цветного стекла. Сбоку стояла шкатулка с драгоценностями. Помимо немногих действительно красивых и дорогих украшений, в нём лежали и довольно дешёвые и безвкусные вещички и даже несколько сломанных, но по-прежнему бережно хранимых. Из этого он сделал вывод, что сама она не отличалась хорошим вкусом и собирала всё, что попадало ей в руки, и при этом была довольно прижимиста: ей было одинаково жаль выбросить испорченное украшение и потратить деньги на его ремонт. Окинув столик взглядом и посмотрев в большое овальное зеркало в резной раме, он решил, что именно здесь, а вовсе не за конторкой проводила большую часть своего времени Клодина де Шаброль.