Доброе дело (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 36

Так, значит, февраль да ещё полгода — это у нас август. Не самое удобное время… Так-то эти четыре двести с той тысячей, что будет выплачена за рассказы, как раз бы и позволили мне решить вопрос с новым домом, не трогая остальных моих доходов, которые я собирался вложить в «Русский артефакт», но вот если в конце лета начать чисто косметические работы внутри дома очень даже можно, то с работами более серьёзными, связанными с перепланировкой и пристройкой новых помещений, придётся ждать до будущего апреля. То есть закрыть жилищный вопрос я смогу лишь к осени года от Рождества Христова одна тысяча восемьсот двадцать восьмого, при том, что сейчас у нас пока ещё не закончился двадцать шестой. Нет, меня такой расклад никак не устраивал, и после недолгого торга я согласился на четыре тысячи рублей ровно, а Иван Фёдорович принял на себя обязательство полностью рассчитаться со мной не за полгода, а за три месяца. Другое дело — начинать работы в мае самое то, что надо, а уж двести-то рублей я всяко найду. Правда, пришлось и мне пообещать Смирнову, что рукопись продолжения «Волшебника Изумрудного города» я представлю ему до весны. Но ничего, справлюсь.

После этого взялись за гонорар Оленьки. Как объяснил Смирнов, изографам он платит от одиннадцати до двадцати пяти рублей за рисунок, а больше не может, потому как основные затраты на подготовку рисунков к печати уходят на выплаты гравёрам. Поскольку доход от книги ожидается немалым, Иван Фёдорович предложил Ольге Андреевне ставку в двадцать рублей, а известие о том, что в книге будут напечатаны все двадцать шесть представленных моей сестрицей рисунков, помогло нам с ней это предложение принять и таким образом гонорар Оленьки составил пятьсот двадцать рублей, и при нынешней средней ставке процента по вкладам примерно в четыре процента Оленька на своё шестнадцатилетие получит примерно шестьсот рубликов. Неплохая такая прибавка к будущему приданому, очень неплохая. А ведь я собираюсь издать у Смирнова ещё как минимум три книги, и кто, как вы думаете, будет их иллюстрировать? Ну а что, выдать Оленьку замуж за какого-нибудь купца мы уже никак не сможем, для царевниной названой сестры такой брак невместен, и подходящую партию придётся искать среди московского дворянства, потому как отягощать себя родством с меньшими боярскими родами нам тоже ни к чему. А раз так, то и приданое у Ольги Андреевны должно быть солидным…

Все эти дела, безусловно, важные как для меня самого, так и для нашей семьи и для всего рода, не заставили, однако, меня забыть о розыске по отравлению отставного палатного советника Гурова, и разобравшись с семейно-денежными вопросами, я отправился в Елоховскую губную управу. Чем, интересно, порадует меня Борис Григорьевич?

— Всего в Москве отыскалось сорок семь Ладниковых мужского пола, — в голосе Шаболдина чувствовалась вполне оправданная гордость за проделанную работу, — но вашим, Алексей Филиппович, условиям отвечает из них только один. Харитон Еремеев Ладников, сорока трёх лет от роду, православного вероисповедания, мещанин, четырнадцать лет назад унаследовал от отца кондитерскую лавку в Карманицком переулке, нумер третий. Как раз напротив дома отставного подполковника Кирилла Сергеевича Павельева, дочь коего Ольга вышла замуж за Фёдора Захаровича Гурова.

— Опять, значит, Ольга Кирилловна, — вырвалось у меня.

— Опять она, — подтвердил пристав.

М-да, мысль о том, что в деле слишком много стало Ольги Гуровой, в мою голову уже приходила, и в очередной раз пришлось убедиться, что не зря. Но что-то ничего Борис Григорьевич не сказал о поисках продавцов и покупателей зелий и снадобий… Что ж, я и сам могу спросить, от меня не убудет.

— Тут пока что ничего, — помрачнел Шаболдин. — Впрочем, не всех ещё удалось отыскать и допросить. Быть на виду людишки эти, как вы понимаете, не любят.

Не любят, да, тут пристав опять прав. Если и мне оно понятно, то он-то эту публику куда лучше знает. Впрочем, лучше знает он и как их искать, так что, думаю, со временем разыщет и допросит. Хотя дадут нам те допросы что-то новое или нет, это по-всякому выйти может.

— Ваше благородие! — в кабинет вошёл губной стражник в чине приказного. — К вам Ангелина Павловна Гурова!

Мы удивлённо переглянулись. Чего-чего, а визита вдовы после прояснения с нею всех вопросов ни Шаболдин, ни я не ждали.

— Проси немедля! — первым опомнился пристав. Приказный вышел, но уже через несколько мгновений дверь кабинета вновь открылась, пропуская бывшую актрису. Лёгким шевелением пальцами Шаболдин дал знак маячившему за её спиной стражнику и тот закрыл дверь, оставив нас в кабинете втроём.

— Приветствую, Ангелина Павловна! — удивление своё пристав, похоже, решил скрыть за показным радушием. — Позвольте полюбопытствовать, что привело вас к нам?

— И я рада приветствовать вас, господин старший губной пристав, и вас, Алексей Филиппович, — вдова порадовала нас изящными полупоклонами. — Вот зашла уведомить о перемене адреса проживания.

— В дом Нифонтова на Ирининской перебрались? — деловито осведомился Шаболдин.

— Да, — подтвердила вдова. — И ещё…

— Вы, Ангелина Павловна, присаживайтесь, — заинтересовался пристав. Не он, впрочем, один, мне тоже стало жутко интересно, что последует за этим «ещё». — Так что, говорите, ещё у вас?

— Я вас просила не говорить родным Захарушки про облигации, — извиняющимся голосом напомнила она. — И Алексей Филиппович мне передал, что вы, господин старший губной пристав, любезно пошли моей просьбе навстречу…

Ангелина Павловна замолкла, состроив недовольное, скорее, даже обиженное лицо. Ох уж, эти мне театральные приёмы! Вот что, хотелось бы знать, за этакой драматической паузой последует?

— Однако же вчера у меня случился неприятнейший разговор с Ольгой Кирилловной, — при упоминании снохи покойного мы с Шаболдиным опять переглянулись. Во взгляде пристава читалось нечто не очень хорошее, подозреваю, что и он у меня увидел примерно то же самое. — И она о тех облигациях знает! — выпалила вдова.

— Вот как? — насторожился Шаболдин.

— Да! — Ангелина Павловна аж голос повысила. — Она мне безобразный скандал устроила, даже не возьмусь её слова повторять!

— А вы, Ангелина Павловна, всё же повторите, — обманчиво-увещевательным тоном попросил пристав. — И как можно более точно повторите, лучше бы даже слово в слово.

— Она назвала меня прохиндейкой и лживой тварью! — с негодованием, на мой взгляд, несколько наигранным, выдала вдова. — И всё пыталась дознаться, сколько денег я через это у Захарушки вытянула!

— Что же, Ангелина Павловна, я благодарен вам за своевременное уведомление, — разгореться у себя в кабинете пламени страстей пристав не дал. — Я обязательно выясню, откуда Ольга Кирилловна узнала то, чего ей знать не следовало. Помешать вам распорядиться даром покойного супруга она всё равно никак не может, жить вы теперь будете отдельно от них всех, так что, полагаю, вчерашний скандал останется для вас единственной здесь неприятностью. На том не смею вас более задерживать.

— Что скажете, Алексей Филиппович? — озабоченно спросил он, когда бывшая актриса нас покинула.

— Ольга Гурова знает о самих облигациях, но не знает, сколько за них уплатил Захар Модестович, — пересказал я своими словами сообщение вдовы. Пристав понимающе кивнул. — И я говорил Ангелине Павловне, что вы пошли навстречу её просьбе не сообщать о тех облигациях прочим Гуровым, но цену их не называл, потому как она её и сама знает, — продолжил я.

— Думаете, Ольга Гурова подслушивала? — вывод, сделанный приставом из моих слов, был бы абсолютно верным, если бы не одно неизвестное ему обстоятельство…

— Нет, — покачал я головой. — Исключено. Дашу Ангелина Павловна с моим приходом отослала, но велела ей к себе не уходить, а ждать за дверью.

— Значит, подслушать Ольга Кирилловна не могла, — вместе с разочарованием в голосе Шаболдина проступило недоумение.