Доброе дело (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 34

— Ну не то, чтобы прямо уж надумал, — начал я, — но парочка соображений появилась, может, они куда нас и приведут.

Пристав устроился поудобнее и глянул на бутылку столь жалобным взглядом, что я налил ему ещё, ограничившись, однако, лишь половиной бокала. Мне его голова сейчас нужна ясной.

Для начала я изложил Шаболдину свои мысли относительно возможных причин выхода Ольги Гуровой на самое видное место, не скрывая от него ни крайней в данном вопросе неопределённости, ни сложностей, что подстерегают нас при попытках ту самую неопределённость развеять. Пристав слушал внимательно, а выслушав, сказал то же самое, к чему тут пришёл и я сам — что с Гуровой и так, и этак выйти может, что искать женщину, на которую Гуров захотел бы жену поменять, скорее всего, смысла нет, и что на портреты Гуровых надежды пока чуть больше, нежели на многое другое. Что ж, теперь-то можно выдать ему и соображение, неопределённость коего сам я оценивал намного ниже.

— Вот смотрите, Борис Григорьевич, — свой бокал я демонстративно от себя отодвинул, побудив пристава сделать то же самое. — Надо кому-то человека несуществующего придумать и поименовать вымышленным именем. И тут есть два пути. Один назовёт его попроще как-нибудь — Ивановым, Петровым или там каким Сергеевым не то Михайловым.

Шаболдин понимающе кивнул, показав готовность слушать дальше.

— А другой, — продолжил я, — решит придумать оной несуществующей персоне имя такое, чтобы не настолько нарочито просто звучало, как названные Иванов, Петров да Сергеев с Михайловым. Вопрос: откуда он такое имя возьмёт? Наверняка не скажу, но очень может быть, что просто вспомнит когда-то уже слышанное или как ещё знакомое…

— Предлагаете поискать Ладникова в окружении Гуровых? — на лету сообразил пристав.

— Не то чтобы предлагаю, — поскромничал я. — Тут ведь может выйти, как с Поляновой…

Шаболдин нахмурился и двумя большими глотками допил вино. Да уж, Полянову ту, которая оказалась Луговая, искать было делом уж очень заковыристым[23].  Слава Богу, тут же пришло в голову, что в этот раз поиск можно и упростить.

— А вот поискать просто Ладникова, по тем же спискам городской управы, например, и если таковой найдётся, тогда и посмотреть, встречались ли на его жизненном пути Гуровы или как, — слова эти я произнёс как бы полумечтательно-полузадумчиво.

— И то дело, — повеселел Шаболдин. — Есть у меня кого такой работой занять, пускай ищут. Тоже, если тот Ладников и сыщется, улика получится косвенная, но нам сейчас хоть какие сгодятся, лишь бы те улики были.

М-да, что-то я в последнее время взял моду постоянно признавать правоту Бориса Григорьевича… Впрочем, спорить тут и правда не с чем, нам и правда сейчас хоть бы какие улики найти, да побольше. Дело же не в том, Фёдор и Ольга Гуровы отравили Захара Модестовича или нет. Понятно, что они, даже я теперь с тем соглашался. Дело в том, кто из них непосредственно добавил яд в графин, и если это была Ольга Гурова, действовала ли она по сговору с мужем или же приняла и исполнила решение сама. Последний вариант смотрелся совершенно нежелательным, и если бы вышло так, это означало бы наше с Борисом Григорьевичем позорное поражение. Почему? Да потому что не верил я в такую возможность, вот просто не верил, и всё! Не может такого быть, чтобы она втайне от мужа всё провернула, не может! И если вдруг, не приведи Господь, всё-таки так и выйдет, значит, мы с приставом просто не нашли улик, доказывающих либо предварительный сговор супругов, либо просто согласие Фёдора Гурова на убийство. А допустить такое никак нельзя. Улики найти мы просто обязаны!

— Вот, Алёша, всё у меня готово, — Оленька вручила мне средней толщины укладку. — Только ты не перепутай, пожалуйста, у меня там всё по порядку лежит, как по книжке идёт, — попросила она, когда я взялся за завязки.

Да, названая сестрица наконец закончила с иллюстрациями к «Волшебнику Изумрудного города» и теперь представляла свои труды на мой суд. Слово «суд», впрочем, звучало тут не вполне уместно — ну какой же это суд, раз уж ничего, кроме восторга и полного удовлетворения её работой я высказать не смог бы, даже если б вдруг и захотел? Причём восторги мои были вызваны не только качеством самих рисунков, но и их аккуратнейшей подборкой по порядку с подписью на обратной стороне каждого, к какому месту в тексте он относится. Будучи хорошо знакомым с некоторой неорганизованностью и торопливостью, свойственными Оленьке как натуре творческой, я прекрасно понимал, что создание этой укладки не только можно, но и нужно считать настоящим подвигом.

Но с каким же довольным и даже горделивым видом стояла сестрица, пока мы с Варенькой разглядывали эти замечательные рисунки! Честно говоря, настолько она смотрелась этакой триумфаторшей, что захотелось слегка её подначить.

— И что, вот ни капельки прямо и не волнуешься? — поинтересовался я у юной художницы.

— Ну, Алёша, я же вижу, ты порядок не перепутаешь, а что мне за сами рисунки волноваться-то? — да, с самомнением у Оленьки всё просто прекрасно.

Но рисунки и правда были хороши, тут волноваться действительно не за что. Если я ничего не путаю, это третья и теперь уже окончательная версия иллюстраций, сделанных названой сестрицей к полюбившейся ей сказке. Что ж, лучше, пожалуй, и не сделать. Как Оленьке удалось сохранить присущую всем её работам (разве что кроме тех, что она делала по принятым в гимназии правилам) живость, почти избавившись при этом от обычных для неё лёгкой незавершённости и доверительно-снисходительной к зрителю небрежности, я спрашивать сестрицу не стал. Не было у меня уверенности, что она сможет внятно мне это объяснить, а если и сможет, то смогу ли я эти объяснения понять, тоже вопрос. Спишем на чудо, тем более рисунки получились и вправду просто чудесными. Что ж, не выявили у Оленьки в гимназии магическую одарённость, зато Господь не поскупился для неё на другой дар, не менее ценный и уж точно намного более редкий. Уговорить после такого отца с матушкой отпустить Оленьку со мной на встречу с издателем Смирновым мне большого труда не составило — раз уж захотелось сестрице своими глазами увидеть «того самого Смирнова, который книжки печатает», то так тому и быть.

Над псевдонимом я долго не думал — в бывшем моём мире сказку написал Александр Волков, под тем же именем выйдет она и здесь. Парадокс, однако — вроде и плагиат, а вроде и нет, имя-то одно и то же… Сложнее оказалось с авторством иллюстраций. Оленька ну о-о-очень хотела, чтобы они в книге были подписаны её собственным именем, отец и матушка такому её желанию воспротивились — невместно, мол, боярской воспитаннице художествами заниматься. Я сначала встал на сторону сестрицы, напомнив родителям, что поэт Михаил Засельский, переложивший на современный язык «Слово о полку Игореве», вообще-то аж целый княжич. В ответ я получил высказанные матушкой опасения относительно того, что по малолетству своему Оленька может неправильно воспринять известность, да и сам как-то вдруг сообразил, что если иллюстрации пойдут за авторством Ольги Савельевой, то так и истинного автора сказок открыть смогут, а если Оленька и правда, как сказали бы в моей прошлой жизни, «зазвездится», то откроют почти что наверняка. В итоге мы постановили, что пока Оленьке не исполнится шестнадцать, автором иллюстраций будет указываться некий бесполый «О.С.», а затем она сама и решит, как подписывать их дальше, если даст слово не раскрывать моё авторство. Заодно и с её заработком определились — я открою на имя Оленьки счёт в банке, куда Смирнов и будет перечислять гонорары, но право тем счётом распоряжаться Оленька получит, правильно, по достижении шестнадцати лет. Зато на карманные расходы получать сестрица будет теперь побольше. И поскольку на заседание семейного совета, где всё это обсуждалось, саму Оленьку не допустили, а её интересы защищал перед отцом, матушкой, Василием и Анной с Варварой я, мне же и поручили сообщить названой сестрице принятое по её делу решение. Такая вот семейная бюрократия, да.