Заклятие на любовь (СИ) - Платунова Анна - Страница 39

Что это может означать? Я порой изводила себя мыслями до головной боли, но не приблизилась к решению загадки и на шаг. И почему пророчества всегда такие запутанные и туманные? Нет чтобы сказать: «Дорогая Алисия, сделай то-то и то-то».

«А потому, дорогая Алисия, – померещился как наяву насмешливый голос старушки-гнилушки, то бишь дражайшей деканши, – потому, что тогда бы ты не играла по правилам, а снова сжульничала!»

Да, сжульничала бы, и что с того?

– Пе-еппи! – отчаянно воззвала ко мне Мальвина: видать, бедняжку совсем приперло.

– Иду… – пробурчала я, отворяя дверь.

Первым в щель проскользнул серый котенок – фамильяр Маль, названный Дымком.

Вот уже и Соломинка обзавелась собственным фамильяром. Почти половина студентов первого курса заполучили волшебных помощников. Прорыв случился после того, как Ди призвал Всполоха, а Клара – Клорика. Кстати, крольчишка, в отличие от резковатой командирши Моркови, был нежным и трепетным существом. А если принять во внимание, что каждый фамильяр – часть души чаровника, порой его скрытая, тайная часть, явленная на всеобщее обозрение, становилось понятно, что прямолинейность Клары – защитная броня, а внутри она белая и пушистая.

Боюсь предположить, что скрывается внутри меня. Верт считает, что крокодил. Жуткая клыкастая рептилия, которая водится в далеких южных странах. Я видела чучело в доме одного графа. Страховидло еще то! Пеппи крокодил придется к лицу, что уж. Но он, пожалуй, получше жабы, и сгодится, чтобы подползать во время обеда в столовой к столу Меринды и кусать ее за пятки.

Я представила, как ненавистная Ринда с визгом подскакивает на стуле, и мстительно усмехнулась.

Кстати, на месте Верта я бы вообще молчала. Он так часто сулил мне жабу, что сам себя наказал и сделался всеобщим посмешищем.

Сгусток тумана между его ладоней раз от раза становился темнее. Внутри постепенно проявлялись очертания зверя, но из-за того, что клубы дыма сделались почти черными, разглядеть его мы не могли, как ни старались.

– Вот увидите, у меня фамильяр покруче, чем у Ди! – горделиво говорил Верт. – Может быть, кондор! Или лев! Так и быть, девочки, дам погладить.

На прошлом занятии Верт, истомленный ожиданием своего триумфа, поднатужился, покраснел как вареный рак и… разродился маленькой бородавчатой лягушкой. Она шлепнулась на пол кверху пузом, но бодро перевернулась, посмотрела на Верта влюбленными глазами и сказала:

– Квасти! Квак я квада, квазяин!

Хохот стоял до потолка! Облажался Верт знатно! Мало того, что обзавелся лягушонкой, так она еще и говорит так, что ни слова не разобрать. Теперь Верт носит свою красотку в кармане, завернутую в платочек.

Фамильяром Бруно, который мы принимали то за мышь, то за белку, оказался огромный шершень, покрытый гладким хитиновым панцирем. Он выглядел красиво и опасно. Не так опасно, как пума, и все же притягивал взгляд. Неожиданно для нашего соседа-тихони! Мальвина, которая неделю назад официально представила нам Бруно как своего парня, очень им гордилась.

Бедняжка Тильда заимела черепаху. Она битых полчаса рыдала и отворачивалась от своей несчастной рептилии, а та ползала вокруг и тыкалась носом ей в ноги. Магистр Рауф истер язык до дыр, в сотый раз объясняя, что каждый фамильяр нужен и полезен, что черепаха символизирует упорство в достижении цели.

Я бы посмеялась над невезучей Тильдой, но, боюсь, рано или поздно мне и самой придется смириться с отвратительной зверушкой. К тому же Тильда, несмотря на черепаху, все равно оставалась симпатичной девчонкой: лицо в форме сердечка, обрамленное каштановыми кудряшками, стройная фигура, и талия, и грудь – все как полагается. За это я Тильду недолюбливала и сочувствовать ей не стала.

У меня в деле призыва фамильяра тоже наметился сдвиг. На следующий день после эпохальной стычки в заброшенной лаборатории легкое марево загустело и сделалось молочного цвета. Я невольно ахнула и тут же прикусила губу, но Ди, который в это время тренировался отдавать мысленные команды Всполоху, посмотрел на меня, на мои руки и улыбнулся.

– Еще чуть-чуть, Пеппи! – подбодрил он меня.

Кстати, мысли о заброшенной лаборатории, о странном потрескивании печатей и грохоте распахнувшейся двери еще долго не давали мне покоя. И не только мне: Ди осторожно расспросил мэтра Зотиса. Спросить прямо, почему лабораторию закрыли, Димитрий не мог, чтобы не выдать тайного студенческого убежища, поэтому ходил вокруг да около. Ну и ответ куратора оказался таким же расплывчатым.

– Ее закрыли очень давно, еще до того, как я сам поступил в академию. Лет десять с тех пор прошло или больше, – ответил мэтр Зотис. – Слухи ходили разные. Кто-то считает, что там разлили опасные зелья и испарения впитались в стены. Другие говорят, что саркофаг с костенюком прохудился и его решили замуровать в стенах лаборатории. Тем более что все равно собирались строить новую.

– Костенюк? – переспросила я, впервые услышав незнакомое слово.

– Пеппилотта, ты на необитаемом острове росла, что ли? – изумился куратор.

– Ей мало рассказывали о войне, – вступился за меня Ди.

«Отец вообще мало со мной разговаривал», – с горечью добавила я про себя.

Мэтр Зотис покачал головой и принялся терпеливо объяснять.

– Безжалостных существ, пришедших из-за моря, в народе прозвали костенюками за их внешний вид, – сказал куратор, но задумался, потер лоб и добавил: – За внешний вид после смерти.

– Как это? – не поняла я.

Другие, кстати, называли захватчиков зверолюдами, но до сих пор я не задумывалась, как они выглядели.

– Представь человеческую фигуру, закутанную с ног до головы в черный плащ. А теперь представь, что этот плащ – плотный черный дым, колеблющийся на ветру. Не видно ни лица, ни кистей рук. Но самое ужасное, что эти твари могли принимать облик обычных людей. Копировали его вместе с одеждой и обувью. Со стороны зачастую могло показаться, что маг сражается с простым деревенским парнем, девушкой или даже древней старухой. Эта их способность – что-то вроде маскировки. Многие поддавались мороку и гибли. Ведь трудно сразу поверить, что к тебе приближается не ребенок, а опасное существо.

По сердцу пробежал холодок. Как жутко! Хорошо, что война закончилась давным-давно и опасности нет.

– Так, а почему же «костенюк»? Все равно непонятно.

– А потому что после их гибели плащ, сотканный из тьмы, развеивался, а тварь рассыпалась горсткой тонких птичьих костей. Так они потом и белели на поле боя, пока не разметает ветер и не растащат дикие животные.

– Бр-р-р… – Я поежилась. – А что это кошмарное существо делало в лаборатории?

– Его поймали, погрузили в стазис и закрыли в саркофаге еще во время войны. – У мэтра Зотиса сделалось такое лицо, будто он всерьез сомневался во вменяемости мага, которого посетила столь светлая мысль. – Перевезли в академию и собирались изучать, но потом посчитали, что это слишком опасно. Так и оставили…

Наступила очередь Ди изумляться.

– Так и оставили? – переспросил он, будто не доверяя собственным ушам. – Смертельно опасное существо? Он там до сих пор жив, что ли?

Куратор развел руками. Ему было неловко глядеть нам в глаза, но, если подумать, мэтр Зотис не виноват в глупости бывшего руководства академии. А люди, даже если они маги, частенько творят такую дичь, что просто диву даешься.

– Ни у кого не нашлось решимости проверить. Может быть, жив, может, давно умер. В итоге, когда саркофаг стал разрушаться, его просто закрыли в лаборатории и наложили на нее магические печати. Не беспокойтесь, разрушить их не под силу ни одному живому созданию.

Мы с Ди многозначительно переглянулись: «Ага, ни одному. Кроме студентов!»

– К тому же без пищи костенюк за эти годы наверняка должен был сгинуть даже в стазисе. Тот хотя и замедляет все процессы, но не прекращает их насовсем.

– А чем питаются зверолюды? – спросила я.