Кувырком (ЛП) - Чейз Эмма - Страница 26

— Сразу подумал, что это ты. Как дела?

Взаимоотношения между прокурорами и адвокатами довольно причудливы. В зале суда мы делаем все возможное, чтобы выпотрошить друг друга. А вне его — дружеские рукопожатия и совместные игры в софтбол по выходным. Ничего не принимаем на свой счет, так как в суде действительно нет ничего личного. Просто работа. Часть игры, так сказать.

— Неплохо, — даю туманный ответ. — А у тебя?

— Хорошо, я здесь с родителями. Показываю им Вашингтон. — Взгляд Колдуэлла обращается к Челси и загорается интересом. Видимо, паразит думает, что ничего не замечаю, но я, мать его, все вижу.

Согласно правилам приличия, мне следует представить их друг другу. Пусть этикет поцелует мою лилейно — белую задницу! Бессмысленный набор правил.

Но, как я говорил, Том не из тех, кто позволяет встать чему — либо у себя на пути. Сам протягивает руку Челси.

— Привет, я Том Колдуэлл.

Челси отвечает рукопожатием.

— Челси.

— Вы клиентка Бекера?

Она улыбается.

— Нет. Хотя Джейк представляет некоторых членов моей семьи.

— Они в хороших руках. Бекер — отличный адвокат.

Подкалываю:

— Насколько легче протекала бы твоя жизнь, если бы это было не так.

Том фыркает:

— Несомненно, — смотрит в сторону выхода. — Что ж, мне пора. Приятного ужина. Рад знакомству, Челси. — Хлопает меня по плечу. — Увидимся в суде, Джейк.

— Хорошего вечера, Том.

Когда он уходит, Челси спрашивает:

— Твой друг?

Качаю головой.

— Не совсем.

Мы заканчиваем ужин и съедаем пополам кусок чизкейка, но никакого кофе — не хотим сводить на нет приятную эйфорию от хорошего вина. И снова стоны про себя и бесполезные попытки приструнить член, пока Челси медленно, ложечка за ложечкой, смакует сливочный десерт. Черт, и я еще обвинял ее в пошлых мыслях! Член упирается в брюки, как узник в прутья решетки, моля о свободе.

Челси от вина раскраснелась и светится. Глаза томные и счастливые, но прочесть ее мысли намного сложнее, чем обычно. Откидывается на спинку и внимательно на меня смотрит, обводя пальцем край бокала.

— Как получилось, что, будучи трудным подростком, ты стал… — показывает на меня, — таким? Успешным. Уважаемым. Респектабельным.

Выливаю остатки вина в свой бокал.

— Респектабельный — довольно сильно сказано… но дело было так. В пятнадцать я связался с довольно плохой компанией. Ребятами постарше. Однажды нам пришла в голову замечательная идея вломиться в магазин спортивных товаров — вот такими мы были ничтожествами, — только я не знал, что один из братии прихватил пистолет. В итоге он выстрелил охраннику в ногу.

Челси тихо ахает.

Мой член дергается в ответ.

— Мы выскочили через заднюю дверь прямо в объятия полицейского патруля. — Качаю головой от мысли, каким же был тупицей. — Прокурор хотел судить меня как взрослого и отправить за решетку на длительный срок. И он мог. У меня был буйный нрав и привод — я считал весь мир враждебным, кроме мамы.

Челси наклоняется ко мне, целиком захваченная рассказом.

— Что случилось дальше?

— Достопочтенный Аттикус Фолкнер. Судья по делам несовершеннолетних. Здоровенный, зловредный и наводящий ужас сукин сын. И он решил, будто во мне что-то есть. Так что оставил меня в суде для малолеток, назначил исправительные работы и испытательный срок под своим чутким руководством. — Хмыкаю. — В тот момент я посчитал, что судья делает мне одолжение, нянчится.

— Но это оказалось не так?

— Зависит от того, что в твоем понимании нянчиться. Следующие несколько лет я старательно вручную стриг траву чертовыми садовыми ножницами. Таскал кирпичи, драил полы, перестилал проклятую крышу — настоящий мистер Мияги и его гребаная тренировка воли. Судья постоянно критиковал: типа я делал плохо. От этого мне хотелось сделать все еще лучше, лишь бы насолить ублюдку. А потом… он стал поручать мне поиск юридической информации. Рассказывал о прецедентном праве, учил составлять письма в суд и анализировать заключения, — меня это прямо завораживало. Когда испытательный срок подошел к концу, судья предложил мне работу. К тому времени я уже избавился от дури в голове и даже стал хорошо учиться. Благодаря его рекомендациям и студенческому кредиту поступил в колледж, потом на юридический факультет… собственно и все.

— Это поразительно, — выдыхает Челси, не сводя с меня глаз.

— Да, судья — довольно необычный малый.

Ее губы складываются в нежную улыбку, а в глазах светится нечто вроде благоговения.

— Я имела в виду тебя.

Меня крайне редко что — либо застает врасплох. Удивляет. Но потрясающая малютка напротив только что сделала это со мной.

Челси поворачивает голову и прислушивается к доносящейся из соседней комнаты музыке.

— Люблю эту песню.

Кавер — версия композиции Вана Моррисона «Безумная любовь».

Бросаю салфетку на стол, встаю и протягиваю руку.

— Не хочешь потанцевать? — теперь моя очередь произвести впечатление. Наслаждение на лице Челси, когда ее ладонь скользит в мою, вызывает желание порадовать еще раз.

Выходим на танцпол. Обнимаю ее за талию, крепко прижимая к себе. Одна рука Челси ложится на мое плечо, поигрывая волосами на затылке. Пальцы другой переплетены с моими и лежат у меня на груди, прямо на сердце. Мы покачиваемся, просто глядя друг другу в глаза несколько мгновений. Челси признается:

— Я сама собиралась пригласить тебя на танец. Но ты, кажется, относишься к типу мужчин, которые вряд ли согласятся.

— Верно, — подтверждаю. Не могу отвести взгляд от ее сочных губ. — Но тебе я бы не отказал: танец — отличный предлог, чтобы тебя обнять.

«Она дает мне любовь, любовь, любовь, любовь, безумную любовь».

Челси вздыхает, практически утопая в моих объятиях. Ее голова лежит на моей груди так уютно, будто создана для этого. Опускаю подбородок, касаясь ее волос, и вдыхаю чистый и сладкий ванильный аромат.

— Джейк.

— Что?

Отрывается от моей груди.

— Тебе не нужны никакие предлоги.

Наклоняю голову в тот же момент, когда она поднимает свою. Ее губы — черт — они необыкновенно теплые, мягкие и касаются с таким невинным бесстрашием. Весь дрожу. Неужели только вчера мы впервые поцеловались? А кажется, так давно. Прижимаю ладонь к ее щеке, поглаживая большим пальцем, углубляя поцелуй, ощущая вино и стон, о котором мечтал всю ночь.

Знаете, что самое безумное? У меня не было женщины больше трех гребаных недель! Но даже если сегодня мне светят только поцелуи и объятия, утром я все равно буду лыбиться как парень, отодравший целое женское общежитие, забитое чирлидершами.

Но всё — таки надеюсь на большее. Хочу всё — узнать каждое секретное и сладчайшее местечко ее тела… Но если сегодня не получится, мне и поцелуев достаточно.

«Она дает мне любовь, любовь, любовь, любовь, безумную любовь».

Посадив Челси в «мустанг», закрываю пассажирскую дверь и даю парковщику на чай. Сажусь за руль и отъезжаю от ресторана.

Момент истины.

— Я поселил маму с Оуэном в гостевой комнате у вас наверху, чтобы им не пришлось возвращаться в Балтимор ночью.

— Хорошо, — кивает Челси.

Моя ладонь скользит по рулю.

— А значит, мы можем поехать ко мне или…

— Давай к тебе, — отвечает торопливо, вызывая у меня усмешку.

— Ко мне так ко мне.

По дороге размышляю, как это будет. Не хочу быть чересчур нетерпеливым, нельзя набрасываться прямо в дверях.

Хоть чертовски хочется.

Но лучше — продвигаться неторопливо, деликатно. Очаровывающе. Предложить выпить, показать квартиру. Нельзя сказать, что раньше не делал такого, но сегодня все иначе. Потому что я знаю Челси.

Потому что на самом деле… она мне нравится, хотя эти слова и не отражают десятой доли моих чувств.

Вхожу в квартиру первым, щелкаю выключателем, и на столике в углу зажигается лампа. Приглушенный свет озаряет черные кожаные диваны, деревянный пол и голые стены. Я не силен в дизайне.