Мы сделаем это вдвоём (СИ) - Кальк Салма - Страница 14

Она пошевелилась, не просыпаясь, повернулась, из-под одеяла высунулся кончик ноги в шерстяном чулке. Тёплом шерстяном чулке. Маркиза дю Трамбле в тёплых шерстяных чулках. Та самая, которая вводила моду на цвет вышивки и стрелок, и чулки которой, если верить придворным болтунам, были из тончайшего и мягчайшего шёлка. Впрочем, болтуны только болтали, все доподлинно знали, что никто, кроме короля, не смеет коснуться этих ног в шёлковых чулках.

И вот теперь эти ноги – в его постели. Равно как и вся она.

При дворе маркиза всегда выглядела, будто сошла с картины – совершенное лицо, яркие вдохновляющие глаза, мягкие и нежные руки, идеально ровные складки платья. А сейчас он глянул под одеяло – любопытно же – и увидел, что одежды на ней в избытке. Льняная сорочка, шерстяная юбка, шерстяной же корсаж. Думала ли она, что станет одеваться в серое, грубое, ничем не украшенное, но тёплое? И что станет спать во всём этом, не раздеваясь?

Впрочем, можно ли в здешних условиях спать, раздевшись? Только летом, наверное? Или вот, говорят, в деревне они сильно топят, и спят вокруг своих горячих печей, и сразу строят так, чтобы зимой можно было обогреть. Поэтому комнатки маленькие, а печи серьёзные, большие. И у неё в доме тоже спальня устроена в маленькой комнатке, а печь большая. Несколько больших печей, и все надо топить. Господи, о чём он вообще думает?

Анри велел осветительному шарику умерить интенсивность свечения, чуть передвинуться и зависнуть над ней. Разглядел стянутые на затылке волосы – короткие. Это понятно, многие знатные дамы стриглись под парик коротко, а маркизу без парика не видел, наверное, никто. При дворе не видел, конечно же. Почему-то концы волос выглядели светлыми, а другая часть – чёрными вперемешку с седыми, как и у него. Аккуратное ухо, в мочке – дырочка. Под те самые бриллианты, которых не хватало. Достаточно ли вам, маркиза, теперь бриллиантов? Или так обходитесь?

Впрочем, он едва удержал себя от того, чтобы коснуться кончиком пальца её уха, провести по краю. Коснуться дырочки, и местечка за ухом – тоже. Тьфу, Анри, ты о чём вообще? Глупости какие – трогать за ухом маркизу дю Трамбле!

Ну да, знатная и воспитанная в древнем магическом роду женщина – она и на краю земли останется таковой. Будет командовать, потому что так привыкла. Ни на миг не усомнится, что её послушают – и её слушают. Хоть бы и в этом изумительном месте. Почти все. Живые и мёртвые. И её слова и решения обычно выглядели разумными, не вызывали бешенства или желания спорить.

Он никак не мог забыть их последнюю в той жизни встречу, когда, отчаявшись достучаться до разума короля сам, Анри решил попробовать, как все – через маркизу дю Трамбле. Она очень изумилась, увидев его в своей приёмной, спросила – чему обязана такому удивительному визиту, выслушала… и рассмеялась. И сказала, что не сможет помочь ему – потому что все слухи о том, что его величество слушает её и поступает, как она скажет, не то, что преувеличены, но просто возникли на пустом месте. Неужели он так плохо знает его величество, что тоже так подумал, не может такого быть. Поэтому ему придётся самому. И нет, она не будет устраивать встречу Анри с королём, потому что король сердит на Анри, и она не желает вызывать на себя его гнев. И просит простить.

Тогда он не простил, потому что… потому что. Очень уж важным казался тогда ему вопрос. А теперь? Когда все ресурсы уходят на выживание, просто на выживание? С края света все важные когда-то вопросы выглядят иначе, совсем иначе.

Анри потушил свет и осторожно опустился на постель. Подтянул к себе одну из небольших подушек, придвинулся к маркизе поближе. Рядом с ней тепло, точно. Но если поверх одеяла накрыться ещё и плащом, то выйдет ещё теплее. Вот так, да.

Уснуть-то выйдет? Или он так и будет всю ночь думать о маркизе дю Трамбле в собственной постели? Пришедшей по доброй воле, так сказать?

Пришедшая по доброй воле маркиза вздохнула во сне и что-то пробормотала, он не разобрал слов. Повернулась к нему лицом, придвинулась ближе. Вдвоём теплее, это точно.

Он расправил поверх них обоих одеяло и плащ, опустил голову на подушку и провалился в сон ещё раньше, кажется, чем закрыл глаза.

Я снова брела по дороге в гору, и ветер дул мне в лицо. Что, всё-таки метель? Вроде же погода наладилась, был момент?

Переставлять ноги становилось всё труднее, и когда я в очередной раз завалилась, то уже не стала подниматься. Вот так меня и заметет тут, весной найдут. А всё потому, что не осилила магическую связь.

Я уже задремала, когда поняла, что кто-то трясёт меня за плечо.

- Просыпайся давай, чего разлеглась? Ум последний растеряла?

Пришлось открывать глаза, шевелиться, поворачиваться – и увидеть старичка-бурундучка.

- Дошла ты, дошла! Нечего тут! Спишь в тепле, и спи себе, и не проворонь то, что никак нельзя проворонить! Потому что в одиночку с походом вперёд и ввысь ты никак не справишься, а вот вдвоём – одолеешь!

Чего? Какое там ввысь? И почему вдвоём?

- Ладно тебе, Пётр Иваныч, говори по-людски!

- Где ж мне по-людски, если я нелюдь? – ещё и смеётся! Помни – вперёд и ввысь! И вдвоём!

Я просыпалась, ощущала тепло, видела темноту, и вроде бы рядом сопел кто-то ещё. Приснится же такое! Я переворачивалась на другой бок и спала дальше. Уже без сновидений с бурундучками.

Я окончательно проснулась в тепле и тишине. Редкость последнего времени – тишина, обогрев-то мы наладили, какой надо, а вот звук… всё ж время кто-то шуршит по дому, не скребётся, так мяукает, не мяукает, так человечьими словами разговаривает. Постойте, но… это ж не моя перина, это ж вообще не перина, а какой-то худой матрас!

Так, стоп. Женя, ты вчера рехнулась и пошла в метель на гору просить о помощи генерала из крепости. Генерал выслушал и отправился в деревню, и сделал это обычным своим магическим путём – потому что раз, и нету. А ты осталась ждать его на горе, в каменной крепости.

Всё так. Меня накормили похлёбкой, дали выпить не Дормидонтовой продукции, но прямо вот красного приличного вина, согретого с пряностями, и уложили спать в какой-то пустой и не самой холодной на свете комнате. Ближний человек генерала Рогатьен не сказал мне, чья это комната, да я и не спрашивала. После почти трёхчасового пути в гору по заваленной снегом дороге, хоть её и утаптывали каждый день, но всё равно – уже не важно, что есть, лишь бы горячее, что пить, лишь бы крепкое, и где спать, лишь бы тепло и тихо.

И вот я проснулась, в окне светло, под одеялом – относительно тепло, а в комнате – тихо. Села, осмотрелась – на лавке и на звериной шкуре, разложенной по полу, навалена одежда. Тяжёлый суконный плащ, высокие сапоги, суконная куртка, кожаная куртка, что-то ещё. Перевязь с оружием – пистолет и тяжёлая шпага. Ремень – из толстой кожи. Так, сюда приходил хозяин комнаты, и как минимум переодевался тут в сухое и тёплое после улицы. Или не только переодевался?

И ведь я знаю, чья это одежда. Господина генерала собственной персоной. Я выселила его из комнаты? Или… не выселила?

Я увидела, что была накрыта не только тощеньким одеялом, но ещё и толстым чёрным плащом – суконным, с льняной подкладкой. И как раз с плащом вышло очень тепло и хорошо – в комнате-то было прохладно. У меня намного теплее. Но у меня дом деревянный, его проще прогреть, чем эту каменную громадину.

Но… что тут было ночью? Я пристально оглядела комнату и кровать. Я спала так, что не слышала ничего – ни как он пришёл, ни как ушёл, ни что было между. Да и было ли?

Впрочем, подушка рядом примята. Ладно, спросим, он вообще человек прямой, наверное, ответит тоже прямо. А пока нужно подниматься и понимать, что теперь как.

Вчера Рогатьен выдал мне некие кожаные башмаки на толстой подошве, потому что в валенках я не могла уже и шагу ступить. Валенки остались где-то внизу у огромного камина сушиться, а сюда я поднималась уже в тех башмаках. Они были мне великоваты, но всё равно достаточно удобны.