Пятнадцать ножевых. Том 5 (СИ) - Линник Сергей - Страница 33

— Нет, нельзя. Мне нужно отчитаться по зарубежным публикациями и отработать твои контакты тут. Давай колись. Быстрее расскажешь, через кого вышел на репортеров — быстрее вернешься в палату. Ведь можно и другое место пребывания организовать! Про тюремные больницы слышал?

Вот уже и угрозы пошли. Но я почему-то не испугался.

— Даже не знаю, что и предположить… — я якобы в задумчивости начал тереть лоб, пытаясь не заржать вслух. Вот так Дава, вот так сукин сын! Я бы до такого не додумался. — Кстати, источник новости может быть и не у нас.

— В смысле? — встрепенулся особист.

— Ну вы же сами сказали — ученый, лауреат. Тема исследований открытая, одобрена Четвертым управлением Минздрава. Поэтому круг общения включает в себя не только отечественных ученых. Кто-то мог просто позвонить мне, невеста ответила, допустим, что буду не скоро, призван на службу. Вот коллеги из-за границы могли и проявить беспокойство.

— Вы запишите, пожалуйста, всех, кому известен ваш адрес, — особист пододвинул мне листик.

— Так тут и писать нечего. Невеста, мать, товарищ мой, работает в ЦКБ. Чазов Евгений Иванович тоже знает. Писать? — спросил я.

— Не надо. Вот эти три фамилии хватит, с указанием, кто и как. А как вы вообще у нас оказались? Добровольцем пошли?

— Хорошая шутка, — буркнул я, записывая орловский адрес. — Вызвали, сказали — сутки на сборы, согласно статьи приказа об интернатуре. Правда, потом представитель военной прокуратуры сказал, что он уже не действует. Так что неизвестно даже, что я здесь делаю.

— Ну давайте вашу статью, диктуйте, — вдруг насторожился капитан. — Проверим законность вашего призыва.

А это как понимать? То пугал и грозил, и вдруг внезапно “добрый следователь”.

— Пункт три приложения номер один приказа Министра здравоохранения СССР и Министра высшего и среднего специального образования СССР от двадцать седьмого марта 1967 года за номером двести сорок дробь сто восемьдесят семь, — отбарабанил я ненавистные слова.

— …восемьдесят семь, — повторил Каверзнев, записывая всю эту белиберду.

— Могу идти?

— Идите.

Ну я и потопал к себе. Попутно обдумывая всю эту бодягу. На верхах явно идет какая-то борьба “за Панова”. То особист был злой, отрабатывал заказ из Москвы. То вдруг подобрел, типа сочувствует моему незаконному призыву. Может он мою историю “продаст” еще кому-нибудь высокопоставленному? Или, например, Андропов меня все-таки узнал в окне и отдал команду разобраться по совести? А тут одновременно поступил сигнал про зарубежные публикации. Вот и у особиста сломался мозг.

В палате в кои веки убрали карты — забивали обычного советского козла. То и дело слышалось “пара”, “дубль”, “рыба”… Меня тоже позвали играть, но я отказался. Лег на кровать, накрылся с головой. Мне надо было подумать.

Может подать официальную жалобу? Чтобы не замотали вопрос. Будет какая-никакая бумага, ответ минобороны. Этот ответ можно дальше обжаловать. Я слышал, что советские зэки практикуют такой метод в тюрьмах. Устраивают вал жалоб — благо есть на что жаловаться и дальше ломают многочисленными документами неповоротливую чиновничью машину.

— Пан, расскажи еще про медиков, — попросил Лапкин. — Достало это домино уже.

Благодарным военным можно было впаривать байки с любой длиной бороды.

— Короче, один дружок пошел работать медбратом в больничку для ветеранов. Студент, по ночам дежурил. Вот приходит он на смену, а там в назначениях клизма очистительная. В рамках подготовки к обследованиям. Вот он зовет клиента в клизменную, говорит, мол, ложитесь на бочок. А дед мычит только что-то. Подумал товарищ, что у того последствия инсульта, у пожилых обычное дело. Ввел он наконечник, начал воду подавать, как положено, холодную и с мыльцем. И вдруг у мужика начинает изо рта струйка воды фигачить. Приятель испугался, на задницу сел. А ветеран только ржет, оказалось, что он в рот воды набрал.

Дружный гогот прервал очередной гонец. Что-то они сегодня зачастили.

— Панов! Где лейтенант Панов?!

К нам забежал какой-то запыханный сержант с ошалевшими глазами. Одетый в парадку, выглаженный и красивый.

— Ну я Панов.

— Идите скорее к главрачу! Там генерал Гуськов приехал. Награждать вас будут!

Сержант рванул с места как при выполнении команды «Ко мне!». Явно не для меня темп, я в последнее время предпочитаю размеренный шаг в стиле «легкий прогулочный щадящий». Пришлось служивого притормозить — знал бы дорогу, дошел сам, но как-то главный врач меня на чаи звал не очень часто.

Обслуга обычно держится возле генералов за счет личной преданности и четкого выполнения приказов. Вариант с привычкой отпадает — срочники быстро меняются. Но мне было пофиг — генерал начальник посыльному, но не мне. И надрывать свое здоровье ради ускорения встречи с каким-то Гуськовым я не стал. Но для отвлечения внимания спросил, к кому идем. Удивить — значит победить. Кто это сказал хоть? Суворов? Сунь-цзы? Макиавелли? Или это одна из фальшивых цитат Бисмарка? Неважно, просто от моего вопроса сержант выпал в осадок. Его мозг не мог воспринимать информацию, что кто-то не знает самого Гуськова. Оказалось, чин немалый. В начале заварухи тот командовал всей кабульской группировкой. И вообще, десантник, участник Великой Отечественной, куча орденов, количество прыжков с парашютом считать перестали, потому что военные такие гигантские числа воспроизвести не могут. «Тоже неплохо», — вспомнил я анекдот про дембеля и генерала.

Перед кабинетом главврача уже собрался небольшой коллектив. Шестеро в таких же пижамах, что и у меня, и один капитан. Службу обладатель четырех звездочек явно нес вдали от горных троп и прочих экзотических мест — форма его была шита по фигуре, а на лице читалась печать легкого недовольства мелочевкой, которой приходится заниматься.

Впрочем, мне руководитель церемонии ничего не сказал, хотя я и пришел последним. Потому как сразу начал инструктаж. Все как обычно при встрече с большими начальниками — отвечать на вопросы, самому инициативу не проявлять, личных просьб не передавать. Я в ЦКБ такого наслушался в достатке, даже подписался кровью под несколькими. Этот хоть недолго нудил. Рассортировал всех по росту, чтобы шеренга не походила на след от мочеиспускания вола, на секунду оставил нас одних, зайдя в кабинет, и после возвращения скомандовал заход.

Главного врача я видел впервые. Оно и понятно — человек занимается административной работой, а тащить на себе такую махину как военный госпиталь — врагу не пожелаешь. Слышал только, что туркмен, и зовут его Мурад Ахмедович Мамедов. Но как бы его ни звали, я даже сморгнул, пытаясь развидеть. Мои родственники долго жили в Туркмении, и внешность главного тамошнего писателя, а заодно и пожизненного отца всех туркмен мира была мне хороша известна. Так вот, Мамедов был один в один похож на него, только с поправкой на молодость и меньший объем щек. Бывают в жизни совпадения.

Впрочем, главным тут был не врач, а генерал, конечно. Простой вроде внешности, но, блин, суров! Такой слуга царю, отец солдатам, без лишних антимоний способный ради выполнения задачи положить сколько надо солдат в землю. А ведь приходилось, если командует таким количеством народу и в таком серьезном месте. Он встал, едва мы зашли в кабинет, и молча ждал, пока мы замрем куцей шеренгой напротив стола главврача.

Капитан выудил откуда-то папочку казенного красного цвета, открыл, и начал читать. Формулировки были примитивные, но за каждой стояли чьи-то жизни и чье-то здоровье. Потому что в нашей команде не все явились в полном комплекте — у двоих отсутствовали верхние конечности, обе левые, только у одного по середину предплечья, у второго почти по плечевой сустав. По крайней мере, подогнутый пополам и застегнутый английской булавкой рукав заполняло ничтожное количество плоти.

Награды тоже подавал капитан, коробочки были разложены на краю стола. Он зачитывал фамилию, имя и отчество, звание, вызываемый делал шаг вперед, и мы слушали краткое содержание мужества и героизма, ну, и чем наградить. После чего Гуськов пожимал награжденному руку, прикалывал орден или медаль, тот произносил «Служу Советскому Союзу!», и всё повторялось. Я слушал все эти «подавил пулеметный расчет» и «вывел подразделение из-под огня превосходящих сил», и что-то настроение у меня совсем не праздничным становилось. Вот этому Жучкину медаль «За отвагу» руку не вернет. Гордость, конечно, берет, что пацан этот девятнадцатилетний, истекая кровью, мочил духов из пулемета, прикрывая отход своих товарищей, но на хрена, а?