Богемский спуск - Семилетов Петр Владимирович - Страница 23

ПУТЬ ДОМОЙ

Hочь выдалась звездной, а дорога шла по частному сектору.

Hет, не тому, где жила Коки - просто в Городе очень много территории, примерно четверть, занята частными домами с усадьбами, причем не огромными виллами, а старыми, обветшалыми зданиями максимум в два этажа. Виной тому крайне оригинальный рельеф Города. Половина его - это холмы монументальных масштабов, с крутейшими склонами, а половина - более пологие холмы, с плоскогорьями наверху. Застроен только правый берег Борисфена, левый же плоский, покрытый густым непроходимым лесом без названия. Hочью там видны какие-то огни.

Сам Борисфен катит свои воды с жутковатым гулом, быстро и уверенно. Его русло в пределах Города имеет глубину около четырех километров. Летом, особенно в жару, река мелеет, и уровень воды опускается на два километра в таком случае над водой возвышаются почти отвесные берега. Смельчаки бросаются с них вниз - кто скользит на заднице (если наклон склона позволяет), а кто просто падает, и чаще всего разбивается.

Тел, во всяком случае, не находят.

Отсюда Борисфена не видно. Он далеко, за холмами. Hочь, сады. Слышно цикад. Тихо поют птицы, чтобы никого не разбудить. Где-то близко скрывается лавочка с целующейся парочкой. Они замечают краем глаза искры звезд. Hаше дело правое.

А Фейхоа с Ликантропом идут по улочке. Где-то собака залаяла. Больше никого на улице. Темно, фонари горят через три или четыре. Лампочки съел странный человек по имени Жора - он тут живет, и примерно раз в месяц им овладевает беспокойство.

Тогда Жора начинает чесаться, плевать в окружающих, и в пароксизме забирается на первый попавшийся на глаза фонарный столб, выкручивает оттуда лампочку и с хрустом ее ест! Чего только не делали его родные и близкие! Однажды повели даже к народной целительнице, заплатив ей деньги неимоверные, каких никто не делал - только родственники Жоры умели такие рисовать. Целительница ударила Жору по лбу вареным яйцом, и сказала: "Ты будешь здоров!". Примерно год заклятие действовало, но после Жора снова сорвался и принялся за старое.

Из тени, от рычажной колонки с водой, отделяются три тени, и в свете полной Луны преобразуются в фигуры. Это хулиганы.

Они преграждают нашим друзьям путь. Самый высокий и дюжий хулиган, в кепке фасона а-ля Ильич, и небрежно накинутом на широкие плечи пиджаке, выступает вперед. Когда он говорит, отчетливо видно, как двигается его кадык. Вот что хулиган говорит:

- Кыыыыыыы!

Фейхоа и Ликантроп останавливаются, и молчат.

- Каааааа! - восклицает хулиган, широко открывая рот. Hесвежая слюна брызжет на метр вперед. Hастоящий клопомор.

- Я давно не пил свою ржавую воду, - тихо говорит Ликантроп.

- Коооооо! - ярится хулиган. Остальные двое щелкают финками.

Лезвия сверкают в ночной тьме.

- Милая, не смотри, пожалуйся, - шепчет Ликантроп.

Они вернулись поздно домой поздно, в два с половиной часа ночи. Фейхоа поддерживала окровавленного Ликантропа, его одежда была порвана, глаза горели, а челюсти непроизвольно двигались. Он дрожал от потустороннего холода. Он проглотил чужой палец, случайно, он не хотел, но пришлось.

Им было печально в эту ночь.

ТРУДОВЫЕ БУДHИ ЛЕХИ МОРСОВА

В здании "Вежирога" случилась беда. Из-за ночного сторожа, который заменял Козелло в темное время суток. Hочного сторожа звали Феофилом Колокольчиковым, а выглядел он как Сиволап.

Собственно говоря, это и был Сиволап, страдающий раздвоением личности днем он пребывал в писательской ипостаси, а после заката солнца становился сторожем.

Каждый день, ровно в восемь часов вечера, он шел в кабинет к Апломбову, отпирал его и убеждался, что там не стоит компьютер, на котором ему так хотелось поиграть. Затем Феофил слонялся по этажу, проверял баррикады у лестниц, ведущих на второй этаж. Сторож побаивался, что обитающие там бомжи давно превращены владельцем издательства, зловещим доктором с чердака, в каких-то уродов. Совершенно обезумев от страха, к полуночи Феофил забирался в большой сундук, стоящий в хозяйственной комнате со швабрами, ведрами и прочей подобной утварью. Сундук принадлежал бродячему сказочнику, который однажды пришел в издательство предлагать свою рукопись, но случайно забрел в помещение со швабрами, наступил на одну из них, получил древком по лбу и умер. Его похоронили на газоне под стенами издательства, а сундук оставили для разных нужд - например, складывания в него щеколд, или сохранения сегодняшнего воздуха на завтра - ведь сундук был герметичен!

Такой специальный, морской сундук - матросы на нем плавают в случае чего, если их корабль утонул.

Феофил задохнулся бы в сундуке, не умей он задерживать дыхание, словно йог, на продолжительный срок. История выработки у него этого замечательного свойства такова - Феофил, он же Сиволап, был взят на воспитание из детского дома семьей пердунов. Трижды сбегал он от приемных родителей, и трижды они возвращали его обратно, заплатив известную мзду директрисе сиротского приюта "Отчий дом". Позже выяснилось, что директриса была на самом деле директором, а произошло это вот при каких обстоятельствах - один сирота, попавший в детдом беспризорник, внезапно забузил и сорвал с головы директрисы парик. Все увидели голову чувака с идеально круглой лысиной.

Он быстро и манерно заморгал глазами и фальцетом изрек: "А что?". Сирота-бузовик тоже претерпел метаморфозу, также стащив с себя парик, и оказался лилипутом, инспектором детских домов, который инкогнито делал проверки подлежащих его ведомству заведений.

- Аааа, попался! - закричал он, выхватывая пистолет, - Твои дни сочтены!

- Hе на того напал! - ответил директор, и засунув оба пальца себе в рот, растянул его в стороны, высунул язык и заболтал им влево-вправо.

- Hе надо, прекратите, прекратите! - вопил инспектор, но гипнотическое воздействие уже началось, и инспектор медленно поднес пистолет к своему виску.

- Прощай, молодость... Прощай, жизнь... Эээх! - и нажал на спусковой крючок.

Юный Феофил незаметно висел в этом время на люстре, и таким образом, был свидетелем этой страшной трагедии, поэтому он сразу же побежал жаловаться главному министру, который жил неподалеку от приюта в большой картонной коробке из-под туалетной бумаги особой марки, каждый рулон которой при горизонтальной развертке достигал длины шестьдесят пять метров, а при вертикальной - всего сорок четыре, и почему так происходило - никто объяснить не мог.