Сумерки империи (СИ) - Терников Александр Николаевич - Страница 51

После очередного известия, что у кого-то «куры превратились в петухов, а петухи в кур», Сенат, во главе с консулом Гнеем Сервилием, постановил совершить новые умилостивительные жертвы и посвящения, моления и праздники. В особенности интересно, что в городе непрерывно, день и ночь, устраивались сатурналии — празднества, которые должны были напомнить о «золотом веке» и выявить единство римского народа независимо от общественного положения и сословной принадлежности.

Однако были в Риме и другие причины для беспокойства. Честолюбивый и амбициозный Фламиний начинал свое консульство в обстановке резко обострившейся борьбы вокруг «закона Клавдия». Консул опасался, что ненавидевшие его сенаторы под каким-нибудь предлогом помешают ему уехать из Рима и, предварительно отправив Семпронию приказ перевести войска из Плаценции в приморский Аримин — а по жребию Фламинию достались именно эти легионы, — сам почти тайком покинул город и, не совершив обычных религиозных церемоний, отправился на север. Приняв под свое командование войска, он, по горным тропам, повел своих солдат в Этрурию.

Само собой разумеется, что явное пренебрежение Фламиния к римской государственной процедуре, и в особенности к сакральной обрядности, составлявшей ее неотъемлемую и важнейшую часть, дало хороший материал для враждебной ему сенаторской пропаганды. Мол, за такие вещи моральный расстрел с конфискациями положен. К неуправляемому консулу даже отправили послов, людей грубых и невежественных- Квинта Теренция и Марка Антистия, с требованием вернуться и проделать все необходимое, однако Фламиний не обратил на их речи никакого внимания. Помимо враждебных отношений с сенатом и полной моральной невозможности для него подчиниться каким бы то ни было капризным требованиям сенаторов, Гай Фламиний просто не мог терять попусту время. Он должен был срочно преградить Ганнибалу дорогу в Центральную Италию.

Но еще до этого момента флотилия Кирилла нанесла первый удар. Эскадра Лала-Зора из восьми драккаров, трех брандеров, одного купеческого судна, оборудованного пушкой, а так же трех десятков больших челнов союзников из иберийских племен, ядром которых оставались констентаны, темной ночью наведалась в западно-галльский Нарбон. И уничтожила там десяток римских пентер и около десятка военных кораблей греческих союзников, совершенно не ожидавших нападения. Кроме того, были разграблены и сожжены или угнаны полтора десятка торговых «купцов».

После чего Лала-Зор еще наведался и в порт Мессалии. Здесь дело пошло гораздо хуже — римляне уже были начеку. Карта так легла. Как обычно, противники оказались отважными и опытными бойцами. Кроме того, в этом порту скопилось более двух десятков огромных боевых кораблей, что карфагенскому триерарху было явно не по зубам. Лала-Зор сумел спалить только две сторожевые пентеры и несколько рыбачьих лодок из оцепления. После чего всей его флотилии пришлось спешно улепетывать, скрываясь во мраке ночи. Днем, рассыпавшаяся римская эскадра обнаружила суда Лала-Зора, но пока римляне собирались, у них было уничтожено еще три пентеры.

После чего, драккары ушли, уводя преследующих их римлян от пушечного корабля и стругов иберийцев. Впрочем, за купцом и двумя оставшимися десятками иберийских челнов ринулись пять легких мессалийских триер. Галеры уничтожили десяток челнов иберов, потеряв при этом от огненных стрел всего один военный корабль. Кроме того, римляне сдуру потопили еще два угнанных в Мессалии иберийцами купеческих корабля из четырех. А вот еще одному якобы мирному «купцу», удалось пушечными выстрелами повредить атаковавшую триеру и, увернувшись от тарана, засыпать ее горшками со взрывчаткой и дисками с нефтью. Когда вторая триера запылала костром, обеспокоенные мессалийцы решили не искушать судьбу и отошли. Лала-Зор же, с непревзойденным мастерством вымотав гребцов противника, снова легко оторвался от преследования и сумел прикрыть отход остатков своей флотилии в Барселону.

Этот дерзкий налет сумел сорвать готовящуюся высадку десанта на Корсику и Сардинию. Римляне, сохранившие на самом западном участке Средиземноморья всего 35 пентер плюс союзную мелочь, стали тихими. Они ограничились патрулированием южного галльского побережья и морской блокадой Лигурии, чтобы не допустить получение Ганнибалом подкреплений. Это с их точки зрения было гораздо важнее, чем бодаться с пиратами, доставляя легионеров на острова. Плохой опыт перевозок пехоты у них уже имелся.

Так что Кириллу удалось зафрахтовать купеческие суда и перебросить на эти острова контингенты наемных иберийцев. Пусть теперь десантники римлян бегают по горам, их выковыривают.

Тем временем Ганнибалу в Предальпийской Галлии стало неуютно. Подкрепления и припасы из Испании или Карфагена к нему дойти никак не могли. Да и Карфаген упорно делал вид, что вся эта война — личное дело Ганнибала Барки. А у того взятая в поход казна истощилась. А наемникам надо было платить каждый месяц. Да и духом единым сыт не будешь. Галлы налоги не собирали. Чужую армию кормили со скрипом. Мол, оказанная услуга ничего не стоит, нас освободили — и валите себе дальше. У нас здесь свои порядки. Кроме того, постоянные покушения на жизнь карфагенского командующего изрядно раздражали. Бардак он и есть бардак. Даже племенной.

Да и климат тут был для Ганнибала не очень подходящий. От такой промозглой зимней погоды почти все слоны передохли. И горные лыжи Лев Карфагена не любил. Как и прозябать под крышей жадной мелочи. Одолевали грызуны, блохи и клопы. Короче говоря, полная безысходность. Поэтому он всей душой рвался в более цивилизованные места, на юг, где можно собирать налоги и платить жалование своей армии наемников. Полководец даже совершил преждевременный старт.

На юге, в Этрурии, уже стоял по фронту беспокойный Фламиний со своими четырьмя римскими легионами. Два из тех, что он получил в наследство от Семпрония и два из свеженабранных. Итого двадцать тысяч человек. А если прибавить к ним союзников, присягнувших Риму на верность, то набирается все сорок. Солидная сила. Ублюдок на ублюдке. Настоящее итальянское отребье. Терять им было нечего, а приобрести они могли весь мир.

У Ганнибала было сорок пять тысяч разноплеменного войска из наемных варваров. И даже «пиррова победа» для него была равносильна поражению. Так как у римлян оставалась еще в запасе армия консула Сервилия. Прибытие которой ожидалось на днях…

Дело приняло исключительно опасный оборот. Поэтому карфагенский полководец в начале марта пытался прорваться в обход через Апеннины. Но пришлось вернуться, в горах погода была не фонтан. Дождь да дождь, лил как из ведра, реки и ручьи вздулись, все тропинки развезло. Гром и молния продолжались непрерывно, так что казалось, будто наступило светопреставление. Пехота должна была идти гуськом, по узким, отвесным тропам, скользким от дождя и вечного тумана. Вся дорога стала настолько скользкой, и уже невозможно было идти по ней; лишь только кто поскользнется, то падает в грязь и летит вниз, где камни были столь остры, как ножи.

Второй раз дело прошло успешно. Ганнибал, найдя хороших проводников, желая испытать судьбу, с величайшей осторожностью рванул через непролазные болота. Казалось, карфагенянам были преграждены все дороги, ведущие в Этрурию, и можно было спокойно ожидать их появления, чтобы дать сражение на подступах к этой стране. Однако внезапно до консула Фламиния, проявлявшего крайнюю бдительность, дошла потрясающая весть: Ганнибал уже в Этрурии!

Но были и минусы. Обходной маневр карфагенской армии вышел на редкость тяжелым. Колонна шла, увязая в болотной грязи, преодолевая волны разлившегося Арна, почти не останавливаясь, четыре дня и три ночи. Воины были все измучены, мокрые, в грязи и поту. Дождь то переставал, то опять начинал, ни зги не видно, ноги то и дело скользят и обрываются, тяжелая ноша и липкая одежда мешает и тянет в холодную воду. Но раздумывать было некогда.

Люди двигались уже как автоматы. Ни у кого не осталось сил, чтобы говорить. Особенно страдали галлы, не очень привычные к трудностям походной жизни. Одни еле передвигались по вязкой тине, падали рядом с издыхающими вьючными лошадьми и уже не могли подняться; другие ложились на поклажу или на трупы животных, ища места, где можно было бы передохнуть хотя бы несколько часов. Так истомлены были эти люди, что грезили о смерти, желая избавиться от подобных мучений.