Сумерки империи (СИ) - Терников Александр Николаевич - Страница 48

Поскольку с ближними туземцами дело у них не сложилось, они уже давно искали союзников вдали. За большие деньги, при помощи греческих посредников из Таррагоны, римляне наняли воевать за себя двадцать тысяч кельтиберов. Из глубин страны, с северных регионов. Из «Сумеречной Зоны». Мрачной территории, о которой до сих пор шепчут у костров лицентаны, обитатели горных отрогов, хотя откуда они узнали о ней — неведомо. Край этот представляет собой скопление обширных плоскогорий или террас, поднимающихся постепенно от уровня моря до высоты в две тысячи метров, словно ступени гигантской лестницы, разделенные грядами поросших лесом гор. Римляне загребли все ополчение тамошних племен скопом. Чем больше, тем лучше. В надежде, что количество перейдет в качество. Земля стонала под ногами такой здоровенной орды диких воинов…

Эти горные племена, порождение мрачного безмолвия бескрайних просторов диких земель, составляли одну из самых мощных армий в мире… единственное, в чем они нуждались, — это снаряжение. И римляне обещали им его предоставить. В какой-то мере….

С таким войском можно было решать любые поставленные задачи. Опьяненный своими прошлыми успехами, уже бивавший и галлов, и иллирийцев, и иберов, претор Тиберий Фонтей теперь не видел ни малейшей проблемы в том, что ему предстоит встретиться с этими «жалкими толпами карфагенских бандитов-оборванцев». Глядя на суровое лицо римского командующего в стиле а-ля Челентано, не оставалось ни тени сомнения, что такое экзотическое животное как обезьяна произошло от человека. От этого конкретного человека!

С этой огромной армией римляне рассчитывали не только легко задавить числом повстанцев Верики и небольшую армию Кирилла, в которой опять насчитывалось 1,5 тысячи контрактников, но и захватить на юге значительную часть карфагенских владений, которые обороняли: некий Магон и Гасдрубал, сын Гискона. Общее руководство обороной по прежнему осуществлял наместник Иберии, брат Ганнибала — Гасдрубал, сын Гамилькара Барки, самый давний и самый опытный из карфагенских полководцев в Испании.

Уверенный в себе, Фонтей называл предстоявший ему поход на юг только так: «Это будет победная прогулка».

Как же он ошибался!

Когда Кирилл узнал, что вся сила и надежда римского командующего Тиберия Фонтея заключена в кельтибёрских вспомогательных отрядах, а римлян у него в подчинении совсем мало, он долго смеялся. Подрядились волки к собакам служить! Парню слишком хорошо было известно вероломство всех варварских племен, в особенности же испанских, с которыми он столько лет беспрерывно воевал бок о бок. Ведь воин, который выходит на рыночную площадь и торгует собой, сегодня дерется за одного господина, завтра — за его врага. И Кирилл без колебаний предложил вождям кельтиберов большую плату за то, чтобы они увели своих людей.

Лазутчиков и посредников он нашел легко — испанцами были переполнены оба враждебных лагеря, — впрочем, и достигнуть согласия оказалось не намного труднее. Кельтиберы не усмотрели в предложении Кирилла ничего ужасного — ведь их же не просили повернуть оружие против римлян! — а за такую плату, какую обещал им пуниец, не стыдно и сражаться, не только что уходить от сражения, и вдобавок это очень приятно — ничего не делать, побывать дома, повидать близких. А римлян бояться нечего — их слишком мало, чтобы задержать уходящих насильно. Да уж, некоторые люди из всего ухитряются извлекать пользу!

После чего Кирилл уговорил выдвинувшие на север, для защиты рубежей отряды Магона и второстепенного Гасдрубала действовать совместно. А с севера должны были атаковать врага авсетаны Верики. Тот опять собрал пару тысяч удальцов. У карфагенской армии, если не считать отряды контрактников Кирилла, тоже было восемь тысяч человек. В общем, уже получался полуторный перевес союзников Карфагена.

Кроме этого, у карфагенян появился еще один неожиданный союзник. К пунийцами должен был присоединится вождь грубого и воинственного племени свессетанов по имени Гифре Волосатый, приближавшийся, как шел слух, во главе семи с половиною тысяч воинов.

Точной численности этой армии никто не знал, ибо одни бойцы присоединялись к ней, а другие покидали, и это происходило постоянно. Тыловые шеренги этих варваров составляли представители отдельных кельтиберских кланов, жители долин и горцы, которые шли в бой босиком и без доспехов, но орудовали такими тяжелеными дубинами, что могли переломать противнику все кости.

В их краях, видишь ли, особо не развернешься. Ведь их владенья — лес, а дом — глухой овраг. Этот народ обитал в лучшем случае в шатрах из дубленых шкур или в хижинах-мазанках, а большинство привыкло спать, как волки, на голой земле. Богатеев там мало, грабить некого. Из последнего своего удачного военного похода свессетаны привезли домой 72 вола, 106 коров, 55 телят, 54 медных горшка, 50 предметов одежды, 9 одеял, 19 наконечников от железных плугов, 50 топоров, украшения и зерно. А тут такой жирный шанс выпал!

Сам Гифре Волосатый был настолько бешенным, что даже соплеменники боялись его как огня. Боец это был удивительный, в конном ли, в пешем ли строю, с каким угодно оружием. В будущем психиатр сказал бы, что этот человек страдает биполярным расстройством, и дал бы ему немного лития…

И вот, внезапно собравшись, кельтиберы уходят, покидают армию Рима. В ответ на изумленные расспросы римлян варвары твердили, что в их краях вспыхнули междоусобицы. Тиберий Фонтей понял, что ни уговорами, ни силой союзников не удержать, а без них он был намного слабее врагов. Сложилась крайне опасная ситуация.

Не оставалось ничего иного, как спешно отступать, принимая все меры, чтобы уклониться от битвы на открытом месте. Другого средства к спасению не было. Кирилл моментально переправился через Эбро и преследовал неприятеля, не отставая ни на шаг. Вместе с ним «провожала» римлян нумедийская конница, которой командовал молодой Масинисса, служащий под началом у Магона. Фонтей со своими солдатами будто бы попал в громадные железные клещи, из которых нельзя было извернуться…

Римляне несли большие потери, от арбалетчиков, пращников и лучников. Не говоря о метателях всего взрывающегося. И о стрелках из «ручниц», которых было уже десятка два. Хорошо снабженная и вымуштрованная армия способна вести таким образом непрерывный огонь по врагу сколь угодно долго. Это был банальный расстрел плотных порядков толпы, так как свои ряды легионеры покидать не могли из-за угрозы атаки конницы.

Легионеры как могли, укрывались от стального ливня стрел, скрючиваясь за обтянутыми кожей ивовыми щитами, но некоторые стрелы все же находили щели и поражали своих жертв. Со свинцовыми гранатами пращников дело было еще хуже. Те, в кого попали, падали замертво или же вскрикивали, но продолжали идти. Те, кого минула эта участь, сыпали проклятиями и, обливаясь холодным потом, втягивали головы в шлемах под щиты. Сменяющиеся заслоны жертвовали своими жизнями под обстрелом гранатометчиков, чтобы подарить своим товарищам безопасную дистанцию. Там, от горящей нефти, легионеры в доспехах зажаривались, точно куски мяса на сковородке.

— Держитесь, братцы! — вопили центурионы, элита Великой армии. — Не размыкайте рядов!

Любой легионер знал, как опасно сражаться вне строя — они не смогут дать врагу отпор. Варвары прорвутся сквозь них, как вода сквозь решето. За два дня римляне потеряли около тысячи бойцов и бросили на милость врагу почти тысячу раненых. Надо отдать этим итальянским псам должное — они упорно продолжили двигаться вперед. Как известно, сытый солдат шагает лучше голодного, а легионеры для скорости передвижения давно бросили свои обозы. Но, даже не имея никакой еды, они все равно шли.

На многих легионерах были пропитанные кровью повязки, кто-то хромал. Получивших серьезные ранения поддерживали товарищи. Время от времени на обочине дороги оставляли мертвых или тех, кто уже не мог идти. Римские младшие командиры — а их осталась жалкая горстка — выглядели не лучше своих солдат. Грязные, усталые, небритые. Это говорило о многом. Центурионы, опционы и другие офицеры составляли костяк центурии, когорты, легиона. Обычно они вели солдат за собой личным примером. Если такого не было, солдаты быстро теряли боевой дух.