Грех (СИ) - "Jana Konstanta" - Страница 30

— Не смейте прикасаться ко мне! — зашипела она, когда настойчивые губы заскользили по ее виску, а руки принялись изучать спрятанное под тонким шелком дрожащее от страха тело. — Ничего не будет, слышите, Риньес? Я люблю своего мужа. И я буду ему верна. Я приказываю Вам: убирайтесь!

В ответ маркиз не удержался и громко рассмеялся.

— Любите?! Эмелин, прекратите, ну кого Вы обманываете? Ваши глаза красноречивей любых слов! Ну признайтесь же, Вы плакали весь день? Проклинали меня, проклинали своего «любимого» мужа и куда более счастливую соперницу, — голос Риньеса стал тише; маркиз больше не пытался совратить ее — просто застыл, держа в объятиях девушку, и все говорил, говорил, говорил, лишая ее воли, окутывая своими чарами. — Эмелин, успокойтесь, я здесь вовсе не для того, чтобы Вас обидеть — я хочу Вам помочь. Наверно, мне не стоило говорить Вам о крестьянке, простите дурака, наговорил Вам лишнего вчера, а Вы покой потеряли… Я не хотел этого, само сорвалось. Так больно видеть слезы и отчаяние в Ваших глазах… Простите меня. Не бойтесь, я не такая уж сволочь и не трону Вас, если только сами этого не захотите. Я все утро искал Вас, только чтобы извиниться, а Вы… Вы опять плакали. Он опять обидел Вас?

— Это не Ваше дело, — огрызнулась Эмелин, но уже не вырывалась — ей нужно это тепло, ей нужна ласка; слезы отчаяния и боли беззвучно стекали по бледным щекам. — Риньес, если Вы действительно хотите мне помочь, просто скажите, что он не с ней… Я с ума схожу от всего этого… Вчера он опять отказался от меня, а сегодня уехал. Молча. Я не знаю, где он, с кем, но одна только мысль, что он врет и тайком встречается с этой девушкой… Риньес, зачем Вы сказали мне про нее?

— Простите меня.

— Просто скажите, что он не с ней! Ну мало ли куда он мог опять уехать!

— Эмелин, я не хочу Вас расстраивать, но… Сегодня утром я видел карету Вашего мужа. Он остановился недалеко отсюда и пошел пешком в сторону деревни. Один. Делайте выводы, Принцесса.

— Я ненавижу Вас! Вы уверяете меня, что хотите помочь, но при этом только терзаете меня!

— Увы, лекарство бывает горьким. Оттого, что Вы закроете глаза на правду, лучше не станет, врага нужно знать в лицо. Эмелин, прекратите сходить с ума. Да поймите же, такие браки редко бывают счастливыми, в них нет места для любви! Если он выбрал другую, Вам лучше завести себе любовника и не трепать понапрасну свои нервы.

— Что?!

— Что слышали. Насколько мне известно, на Вашей родине считается абсолютно нормальным иметь фавориток и фаворитов. Эмелин, Ваша верность никому здесь не нужна, и уж тем более, Вашему супругу.

— Замолчите! — Эмелин вырвалась из рук маркиза и отскочила к кровати. — Мне не нужен фаворит, и уж тем более, в Вашем лице! Вы же обещали, что не тронете меня! Риньес, оставьте меня, уходите, я прошу Вас! Я умоляю Вас!

— Я помню о своем обещании, Принцесса. Но почему Вы так меня боитесь? — он подошел и резко развернул девушку к себе лицом. — А хотите, я Вам скажу? Вы не меня сейчас боитесь, а себя. Потому что я прав. Потому что могу дать Вам то, что Вам так сейчас нужно. Потому что Вы сами, того не осознавая, хотите этого, но жутко боитесь, а бояться не надо. Остаться одинокой, ревнивой, злобной, нелюбимой мужем женщиной, — вот что гораздо страшнее.

Эмелин так и не смогла ему возразить — задыхаясь от возмущения, она открывала рот, пытаясь что-то сказать, пока Риньес не усмехнулся и не приблизился к ее губам. Он действовал крайне аккуратно, боясь ее спугнуть, но стоило ему коснуться приоткрытых губ, как Эмелин, поддавшись, неожиданно вцепилась в него как дикая кошка и ответила на поцелуй — совсем как утром, в той беседке. Он не прогадал, молодая женщина, прячась за маской приличия, вопреки всем своим словам жаждала именно этого: силы, власти, желания и господства мужчины над ней. Ей просто хотелось быть женщиной — любимой и желанной. И пусть любовь эта совсем не та, о которой слагают легенды, и пусть цена ей — медный грош, а срок — всего лишь ночь, опустошенная, измученная женщина искала в ней спасения.

— Не надейтесь, что мы с Вами станем любовниками, — прошептала Эмелин, на мгновенье оторвавшись от маркиза. — Даже если Вы и правы, это всего лишь минутная слабость, это ничего не значит. Сегодня мне очень плохо, но я не намерена изменять Ренарду.

— Конечно.

Она уже совсем не сопротивлялась, когда он вновь завладел ее губами, когда руки заскользили по шелку ее сорочки, сминая… Дорвавшись до чужой женщины, он радовался своей победе — маленькой, незначительной, но достаточной, чтобы самоутвердиться. Доверчивая, глупая девчонка не удосужилась даже проверить все то, что уже который день он вливал ей в уши, доказывая самому себе и всему миру, что он может! Может все, чего бы он ни пожелал! Утереть нос королю — а почему бы и нет? Забраться в постель к самой королеве — да почему же нет-то?!

Он с детства, с первых дней жизни, не ведал ни малейших проявлений любви и заботы в свой адрес. Он — ненужный ребенок, позор матери и вечный укор. Отброс, не имеющий права на жизнь, и уж тем более, на какую-то любовь.

Он слишком много знал ненависти и злобы, но не знал ни ласки, ни заботы. Чуть повзрослев, как мог, сопротивлялся судьбе, начал доказывать свое право не просто на существование, а на полноценную, сытую, насыщенную жизнь. Доказывал, как мог. Он поступил на службу еще мальчишкой — служил исправно, учился военному мастерству и мечтал стать полководцем. Блестящие успехи принесли ему первое признание: сослуживцы смотрели с уважением, наставники — с одобрением, женщины… с вожделением. Жизнь наладилась, заиграла всеми гранями, открывая все новые возможности для роста. Даже мать — и та перестала стыдиться нагулянного сына и смотрела теперь открыто, даже с насмешкой, в глаза всякому, кто смел укорить ее!

Признание пришло, но радость молодого мужчины оказалась недолгой — он наслаждался благами новой жизни, а детская обида все не проходила. Казалось, стоит чуть остановиться, и опять все рухнет. И он бежал по этой жизни, любой ценой, день за днем доказывая свои права, доказывая, что он ничуть не хуже других, а может, даже лучше. Таких, как Ренард, он ненавидел особенно — сытые, обласканные с детства, не знающие ни в чем отказа, купающиеся в роскоши по одному только праву рождения. Им не нужно ничего доказывать, судьба преподнесла им все блага еще задолго до их появления на этот грешный свет! А разве это справедливо? Зависть и злоба, ревность к счастью других только подпитывали мальчишку, толкая на немыслимые поступки. Увидев на празднике молодую красивую северянку рядом с ненавистным королевским отпрыском, Риньес поклялся, что во что бы то ни стало покорит испуганную деву, отвоюет у муженька и завладеет ею.

И вот теперь мечта сбывалась. Эмелин дрожала в его руках, поддавалась на искусную ласку, а когда он решительно стянул с нее сорочку, даже не подумала сопротивляться — горела молодая плоть, распаленная умелыми руками, и требовала, жаждала власти над собой.

— Ваше Величество, я обещал, что не трону Вас, — тихо проговорил Риньес, отстраняя от себя расслабленную обнаженную женщину, смеясь и наслаждаясь ее растерянностью. — Если мы не остановимся сейчас, потом я за себя не ручаюсь.

— Риньес, Вы — подонок. Вы мастерски пользуетесь моей слабостью…

Маркиз улыбался, любовался девушкой и даже не возражал: подобные комплименты ему скорее льстили — они всегда выдавали бессилие и покорность всех знатных особ, которых ему удавалось когда-либо уложить под себя. Эмелин, чуть придя в себя, на секунду прикрыла глаза, все никак не решаясь сдаться в желанный, сладостный плен. А потом решительно взглянула в смеющиеся глаза маркиза и провела рукой по легкой, ничуть не скрывающей его тепло рубашке.

— Вы редкостный подонок, маркиз.

Эмелин вздохнула и принялась расстегивать его рубашку. А он стоял и улыбался, наслаждаясь ее смущением, легким румянцем и откровенным желанием, когда она смотрела на его обнажившееся тело, а потом вдруг выскользнула из его рук, чуть склонилась и нетерпеливо стащила с него штаны.