Солнечный луч. О чем молчат боги - Григорьева Юлия - Страница 7

– Да что ты знаешь, пришлая?

– Я знаю, что такое верность, – ответила я. – Я знаю, что такое ценить свои корни…

– Да ты даже не помнишь о них! – воскликнула Акмаль.

– Но это не означает, что я отреклась от них, – сказала я, ощутив первый укол раздражения.

– Но ты не желаешь о них вспоминать, – произнес Рахон, и я перевела на него взгляд.

Замечание было справедливым. Мы говорили об этом, и мой ответ илгизит знал. Однако раздражение от этого только разрослось, но я скрыла его и ответила с прохладой:

– Неверно. Мое нежелание основывается не на презрении к своему прошлому. Я не знаю, что осталось за моей спиной. Я бы желала передать весть тем, кто печалится обо мне, что жива и здравствую. Но кто и что на самом деле ждет меня там? Я ведь не знаю, как я оказалась в этом мире, потому, возможно, мое беспамятство – благо, тогда к чему его нарушать? В любом случае, – я снова улыбнулась, – на всё воля Создателя.

– И все-таки ты не желаешь знать свои корни, – заметил пятый подручный.

– И вновь неверно. – Я прошла мимо махари и приблизилась к Рахону, а затем обогнала и его. – Я знаю свои корни и не отрекаюсь от них. Я родилась в знатной семье и получила образование, отличное от образования, которое полагается девицам. Почему? Этого я не помню, но законодательство и право не входило в перечень дисциплин, которым обучают женщин. Я вспоминаю строки из книг, которые не читают женщины. Я знаю основы административного управления. Финансы, налогообложение, система образования – это всё мне знакомо не только в терминологии, но и на практике. Возможно, именно мои знания стали причиной того, что я покинула родной мир, или же мне помогли его покинуть. А может быть, было что-то еще.

Смутно, но я помню своих родителей. Я могу представить их издали, когда они гуляли по саду, но черты расплываются перед внутренним взором. Еще помню девушку, ее лицо я вижу ясно, но не могу вспомнить, кем она мне приходилась: сестрой или подругой. Как не могу вспомнить ни единого имени.

– А еще помнишь кого-нибудь? – спросил Рахон, и я обнаружила его с собой рядом.

Я рассеянно кивнула, вспомнив еще одного человека из прошлой жизни:

– Мужчину. У него черные волосы и голубые глаза. Я чувствую, что этот мужчина был связан со мной, но кто он и какова была связь, сказать не могу.

– Твой муж из того мира? – спросила Акмаль, и в ее голосе я снова уловила насмешку.

Обернувшись, я поглядела на махари и усмехнулась:

– Нет, он мне не муж, это не знание, внутренняя уверенность. Мой единственный возлюбленный и муж перед богами – Танияр. Это я знаю точно, как знаю, что он дар Высших Сил, за который я не устану благодарить Создателя Белого мира. Лучшего мужчину и желать нельзя.

Акмаль фыркнула и посмотрела мимо меня. Зато у меня созрел новый вопрос, и я не стала отказывать себе в любопытстве:

– Махари, ты любишь своего мужа?

Она вновь поглядела на меня и ответила, разумеется, надменно:

– Кто ты, чтобы совать свой нос в мою душу?

Я остановилась и повернулась к ней лицом.

– А она у тебя есть? – уже без всякой улыбки спросила я и в ответ получила тяжелый взгляд исподлобья. – Бедная Белек. Сначала ее бросил отец, после мать. Да и нужна ли она тебе? Ты ведь была разочарована ее рождением. Не сын. Будь она сыном, тогда бы и дочери Эчиль не являлись бы для тебя помехой, но родилась дочь. В наследовании Архаму вы обе оказались бы последними, кого призвали править. Даже Танияр на случай гибели в войне с двумя каанами назвал своими наследницами старших племянниц.

– Замолчи, – глухо велела махари.

– О, сколько угодно, – легко отмахнулась я. – Твоя совесть – твое дело, если она у тебя, конечно, есть, как и душа. Мужа приворожила, дочь оставила врагам. Да, совести, пожалуй, тоже нет.

Я развернулась и направилась дальше, спрашивая себя, зачем ярю ее. Но эта женщина вызывала мою острую неприязнь, от которой никак не удавалось избавиться даже на время. Рахона, что удивительно, я выносила спокойно, хоть он уже дважды стал тем, кто лишил меня дома и близких мне людей. Однако с ним я могла говорить почти как с другом, а махари раздражала всем, чем только можно было раздражать. Заносчивостью, самоуверенностью, тоном. Впрочем, наши чувства были взаимны, но ссориться сейчас было неразумно. Пятый подручный, конечно, защищал меня, однако мог и не углядеть.

– Махари!

Резкий окрик Рахона подтвердил мою последнюю мысль. Я обернулась и увидела, что он держит Акмаль за руку, явно поднятую для удара. И хорошо, что в этой руке не было палки, а то и ножа. Всего лишь кулак.

– Женщина благородного происхождения не унизит себя рукоприкладством, – все-таки не удержавшись, произнесла я. – Подобное – дурной тон, дорогая моя. И если уж ты претендуешь на право высокого рождения, то умей бить словами, а не кулаками.

– Ашити, – Рахон посмотрел на меня и укоризненно покачал головой. – Ты обещала вести себя благоразумно.

– О, – я взмахнула руками, – приношу глубочайшие извинения, если нанесла оскорбление. Обещаю впредь не задавать вопросов, которые могут задеть чужой тонкой души. Конфликт исчерпан? Мы можем продолжить путь?

– Можем, – чуть помедлив, ответил пятый подручный. Он немного помолчал, а после спросил: – Что за слова ты говорила? Я не всё понял.

– Приношу извинения и за это, – приложив ладонь к груди, я учтиво склонила голову. – Как долго нам предстоит идти?

– Боишься стереть ноги? – зло спросила махари.

Я пожала плечом:

– Любопытно.

– Меньше, чем ты можешь себе представить, – на губах Рахона появилась лукавая улыбка. – Мне кажется, ты все-таки испытаешь трепет.

Акмаль что-то фыркнула и, прибавив шаг, обошла нас с пятым подручным. Мы оба посмотрели ей вслед, а потом Рахон ушел вперед, и я вновь оказалась третьей в нашем строю. Обернувшись, я посмотрела на воина, он ответил полным равнодушием во взгляде. Мне захотелось спросить, где он скрывался на земле тагайни, однако мои мысли свернули в сторону, и я опять смотрела в затылок пятого подручного.

Мне вдруг стало интересно, почему в первый раз он повел меня по землям таганов, если есть более короткая дорога. Хотя… И вот еще что мне было непонятно: как эта дорога может быть короче, если мы, по сути, идем в противоположную сторону? Нет, правда. Эта мысль посещала меня и раньше, когда мы говорили с Танияром о Каменном лесе. Впрочем, я просто воспринимала его как возможную территорию илгизитов. Предполагала, что есть дорога, которая выведет из леса и протянется до гор, тем самым срезав путь, однако…

– Рахон, – позвала я.

– Пусть замолчит, – услышала я шипение махари.

Создатель, как же ей удавалось столько времени притворяться тихой скромницей, если сейчас она не в силах сдержать себя?! И поняла. Всё просто. Эти два с лишним года Акмаль шла к заветной цели. Ей было легко придерживаться выбранной роли, потому что верила в свой успех. А потом все надежды сгорели в мгновение ока и подернулись пеплом. И она даже не могла ни изменить что-либо, ни задержаться, и причиной тому была я. Моя дотошность, мое желание во всем разобраться, чтобы моему мужу ничего не угрожало. А может, и потому, что я занималась своим привычным делом, каким занималась и в прошлой жизни, потому и действовала уверенно. И всё это привело к тому, что сейчас дочь великого махира топчет Каменный лес, вместо того чтобы витать в радужных облаках будущего величия. Акмаль могла бы сдерживать себя, но не тогда, когда рядом был ее ненавистный враг. Мы не выносили друг друга. Только у меня хватало опыта скрыть это, а у нее нет.

– Твоему отцу не нужно ее молчание, – тихо ответил пятый подручный, но я расслышала и усмехнулась. – Пусть говорит. Мы должны стать друзьями.

– Она никогда не станет вам другом, – также тихо ответила Акмаль. – Она – наш враг.

– Сколько врагов теперь стали верными последователями Покровителя? – по-прежнему тихо спросил Рахон. – Она, как и другие, увидит его милость.