Царь Александр Грозный (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 56

На первых двух уровнях продолжали хоронить императоров, а ниже заточать колдунов и различную нежить.

Башня заканчивалась конической крышей, покрытой слоем земли и засаженной кипарисами по образцу этрусских могил-курганов. По свидетельству Иоанна Антиохийского, в центре крыши возвышалась огромная мраморная статуя императора Адриана, стоящего в колеснице Гелиоса, запряженной четырьмя конями. Эти кони были столь огромны, что сквозь отверстие их глаз мог свободно пролезть взрослый человек.

Мавзолей Адриана сохранял свой первоначальный вид и украшения до 400 года, когда император Гонорий составил новый план укрепления стен Рима, по которому усыпальница императоров включалась в фортификационную систему. В 410 году Рим подвергся нападению армии вестготского короля Алариха I, и в превращенном в укрепление мавзолее римляне разрушали украшения, разбивали статуи и их обломки бросали в осаждающего врага.

Захватив город, король вестготов отдал его своим воинам на три дня. Столица Римской империи была разграблена, и из мавзолея императора Адриана унесли все, что в нем было ценного. Тогда впервые были вскрыты несколько капсул с оборотнями. Вестготы, увидев на стенах серебряные цепи вырвали их из стен. Оборотни же заранее приняли прозрачный облик. Это не совсем невидимость, и на свету, их разглядеть было бы можно, но её хватило, чтобы «расхитители гробниц» в свете факелов, на свою беду нежить не заметили.

Цепи удерживали нежить прикованной к стенам, и освобождение цепей от стен восприняли, как освобождение вообще. Грабители были перебиты этими же цепями и сожраны с потрохами.

Вырвавшиеся на свободу двое оборотней посеяли среди готов панику и на третий день армия Аллариха из Рима бежала. Оборотни чуть поднабравшись сил из святого города ушли, а оставшиеся в живых священники, увидев вскрытые казематы, о которых уже некоторые стали забывать, возблагодарили предков за предусмотрительность. Ибо, не вскрой готы капсулы с двумя оборотнями, и не выпусти их на свободу, жертв среди населения было бы больше. Жителей Рима оборотни не тронули, так как те скрывались в святилище Апостола Петра. Все остальные храмы готами были разграблены горожане убиты или захвачены в рабство.

Нежить и колдунов продолжали «заточать» в подземные каменные капсулы и в то время, в которое попал Санька, но он этого не знал. Колдуны, естественно, умирали, оборотни ждали своего часа. Любое заточение когда-нибудь заканчивается, если ты бессмертен.

Санька не знал и того, сколько там сейчас было оборотней. Из ноосферы Замок Святого Ангела виделся словно огромное энергетическое пятно с многотональной аурой. В нём усматривались ауры и оборотней, и святых, и праведников, и злодеев. И все ауры переплетались так, что разобрать, где чьи, не было возможности.

Об этом царь Александр тоже рассказал своему визирю, уже верящему своему «патрону» на слово, и Мехмед сидел и плакал ещё и потому, что представлял ответственность вдруг свалившуюся на его плечи. Ответственность перед его народом и государством, которому он отдал большие годы своей жизни. Плакал он и от страха, ведь ему предстояло, как можно ближе приблизиться к проклятому кораблю. А для этого вернуться к султану Сулейману с покаянной головой.

Да-да… Царь Александр отсылал его, Мехмеда, обратно в Истамбул. То есть, ему предстояло служить новой Родине, как сказал его новый государь, за пределами оной. Мехмед не совсем понял, что такое Родина, но это слово было сказано Александром так торжественно, что визиря пробрала дрожь.

И хотя Александр заверил его, Мехмеда, что с него не упадёт даже волос, Мехмеда от страха поколачивало. Ведь вернись он в Истамбул, его тут же бросят в застенки. А значит бросят туда же и его трёх жён, и его пятерых детей. Александр, возможно, перенесёт его обратно, но станет ли он беспокоиться о жёнах и детях? Мехмед не осмелился просить его об этом и сейчас жалел.

Если бы он просто не вернулся домой, могли бы посчитать, что он погиб в сражении. Капитаны, захваченные вместе с ним не скоро вернутся в Порту. Да и вернутся ли? Мехмед бы постарался сделать так, чтобы не вернулись долго, или совсем. Он бы сумел привлечь их на службу к себе. Н у, или в крайнем случае, убить.

А сейчас ему придётся плыть на первом же захваченном турецком корабле в Истамбул и сдаваться на волю султана, неся ему не очень радостные вести. Он должен будет предупредить о войсках шехзаде Мустафы и шехзаде Баязида надвигающихся на Истамбул. Войсках, обкрадывающих войска султана. И обкрадывающих начисто. Кто устоит из янычар от харизмы и обаяния двух братьев, окрылённых поддержкой этого непонятного русского царя.

Мехмед-паша сидел на коленях упершись тюрбанов в дверь каюты и раздумывал, не является ли и сам русский царь оборотнем? Или шайтаном? Человеку чудеса, увиденные Мехмедом и исполненные русским царём не под силу.

Дервиши, которых знал Мехмед, только и могли, что из воды делать вино.

— Пьяницы, проклятые, — мысленно выругался Мехмед.

А Александр, когда он его спросил об этом, лишь рассмеялся и сказал:

— Ты знаешь, я не пробовал. Но надо поэкспериментировать. Вдруг получится. Но вода в корабельных цистернах не портится. Может быть и вино получится?

И Александр снова рассмеялся. Что такое «поэкспериментировать», Мехмед не знал, но понял правильно. Вообще, Александр был слишком весел, рассказывая ему, Мехмеду, такие страшные вещи, что у того под тюрбаном шевелились волосы. А блох и вшей у него не водилось, благодаря чистоплотности. Волосы шевелились лишь только Мехмед представлял себя подходящим к чёрному оборотню.

А ведь ему, Мехмеду, предстояло угнать корабль с оборотнями, прикованными серебряной цепью к палубе. Угнать корабль и заставить оборотней грести. Ничего себе задачка, да? А Александр говорил о ней, словно о прогулке по набережной Босфора.

Он, правда, обещал предоставить ему охрану в виде других оборотней. Оказывается, у русского царя есть ещё оборотни мужского пола. Час от часу не легче! Его сердце едва вынесло присутствие этой похотливой девки, которая… которую он бы…

— Тфу на неё! — сплюнул Мехмед, но очаровательница, как стояла перед глазами, так и осталась стоять, словно живая.

— Да, не живая она! Не живая! — взвыл Мехмед и попытался стукнуться о дверь лбом, но тюрбан отпружинил и смягчил удар.

Почувствовав между ног шевеление, Мехмед взвыл и вскочил с колен. В этот момент в дверь постучали.

— Кто там? — спросил визирь.

— Великий государь спрашивает о твоём здоровье, великий визирь, — произнёс из-за двери мелодичный женский голос, — и прислал меня к тебе.

Мехмед открыл дрожащими руками дверь, и увидел перед собой девицу персиянку в шёлковых шальварах и тонкой прозрачной рубашке, плохо скрывающей молодые груди с торчащими почти вертикально сосками, набухшими от возбуждения.

— Ты кто? — хрипло спросил Мехмед.

— Я, Гюльчатай. Меня царю Александру прислал шах и повелитель Тахмасп, но Александр милостиво передал меня тебе. Теперь я твоя.

Мехмед хотел сказать, что никто ему сейчас не нужен, кроме Марты, но посмотрел на девушку внимательнее. Персиянка в этот момент, как раз переступила с ноги на ногу, так качнув бёдрами, что визирь снова возбудился.

— Заходи! — приказал он и, выглянув зачем-то в коридор второй палубы, закрыл за девицей дверь.

Всю ночь эскадра из десяти кораблей дрейфовала по круговому черноморскому течению, для чего вышла подальше в море, дабы не напороться на прибрежные скалы.

— Очень интересное у вас море, великий государь, — задумчиво произнёс Мехмед, глядя на раскинутую на рабочем столе государя, карту. — Кто писал сие?

— Всё сам, всё сам. Тружусь, аки пчела… — задумчиво поглядывая на хорошо прорисованные очертания Крыма, ответил Александр. — Не по нутру?

— Наоборот… Я видел старые, ещё ромейские чарты[1] этого моря, которое здесь обозначено Чёрным. Берега совсем другие. И, как бы сказать… Смазанные… А у тебя, государь, с речками и даже ручейками. Подробно. Чудно! Вроде, русских мореходов по иным, кроме Пантикапея портам не пускали… Или тоже со старых чарт писал? Ранее, сказывают, ваши витязи и Византий брали, а значит и по морям плавали.