Пастырь Вселенной - Абеляшев Дмитрий - Страница 9

• Предыдущая
• 9/100
• Следующая

— Держись! — сказала она и потянула все его тело куда-то вверх, а потом к ней на подмогу пришла другая рука и схватила Владимира за одежду на спине, как будто он был котенком. Володе совершенно не нравилось, что его вот так неприятно хватают, и он уже было начал жалеть, что послушался первую руку, когда его вдруг одним рывком перетянули через край могилы. И в тот же миг Владимир услышал там, откуда его только что достали, могучий удар, потрясший землю; это значит, африканский носорог все-таки тоже сидел в могиле рядом с Володей и был недоволен, что Володю оттуда забрали. Скучно одному-то в могиле сидеть! Он, наверно, хотел его забодать. Он был таранный. От обилия пустых, беспомощных мыслей тошнота стала нарастать, а потом с неудержимостью и скоростью поезда в Московском метрополитене из горла в рот и наружу хлынули рвотные массы. Теперь Володе было проще — он сразу забыл про руку и носорога и их странные взаимоотношения, к которым он сам тоже был отчего-то причастен… и должен был, как деревенский стрелочник на переезде, следить лишь за тем, чтобы не залить рвотой одежды.

— Как соединять провода? — услышал он настойчивый вопрос, сказанный знакомым голосом. Володя узнал этот голос — им говорила первая рука, которая только что достала его из африканской могилы. Вторая рука только помогала первой молча. — Отвечай! — Голос опять становился злым и требовательным, будто Володя был кому-то что-то должен.

Владимир поднял глаза и увидел себя возле какой-то странной маленькой кирпичной башенки, не игрушечной, но и не настоящей, которая была сломанной. И еще кто-то третий или там четвертый сказал далеко, в темноте, «ста». И Володя знал, что это очень плохо. Башенку надо было отчего-то починить, и как можно скорее.

— По цвету, — вдруг сказал Владимир и сам удивился, как странно ворочаются его губы и какой отвратительной массой заполнен его рот.

— Спасибо, — ответила вытащившая Володю рука, отчего-то теперь ставшая человеком в камуфляжной форме с автоматом на плече. Человек, похоже, скручивал теперь провода. Правильно. Владимир тоже давным-давно, в детстве, наверно, или во сне, делал такую работу. Но этот человек был сильнее, чем Володя в детстве или во сне. Он скручивал провода быстро и ловко, и они уже почти все встретились со своими половинками. Обрели себя в его руках.

— Сквир, сквир! — раздалось совсем рядом.

Внезапно человек обернулся и, вскинув дуло автомата, заставил его плеваться, громко, до тошноты громко белым, ослепительным, слишком ярким огнем. Автомату тоже было плохо — его тошнило зелеными ниточками трассирующих пуль. Владимира опять вырвало, за компанию с автоматом. Похоже, что человек только что убил собачьего сквирла, решил Владимир, сам не зная почему. Однако фраза была слишком загадочной, такой, что и думать над ней не хотелось. Тем более что тошнота почему-то не отступала. Человек же опять скручивал какие-то железные провода, и Володе показалось, что так было всегда и будет вечно. А в яме, на краю которой лежал Володя, опять кто-то тяжело застонал. Но Володя уже знал, что доставать его оттуда не надо. И в этот миг башня вдруг издала пугающе громкий, тошнотворный, но отчего-то наполняющий сердце безмятежной радостью вой. Владимир понял, что теперь все у всех должно быть в полном порядке. И потому он не стал сопротивляться тому, что туман в его полом изнутри теле сгустился в подобие подушки, которая не может думать. И когда последняя мысль уснула в ее толще, Володе и самому удалось уснуть.

Владимир с удивлением обнаружил себя на белой подушке, похоже, той самой, в которую превратилась его голова в прошлый раз. «Как может голова во что-то превратиться?» — удивился Володя причудливости собственной мысли и огляделся по сторонам. Он лежал в чистой комнате с белыми стенами, из-за дверей которой доносились характерные больничные звуки — звенели то ли тарелки на подносе, то ли инструменты. В окно заглядывало ласковое солнце и был виден клочок синего неба и зеленая верхушка елки. На елке сидела синичка и радостно чвиркала. Владимир принялся вспоминать, чем окончился прошлый фрагмент его бытия, приведший его на больничную койку. Он вспомнил про свою поездку в Белгородскую область с академиком Бадмаевым, про то, как они занимались настоящей наукой, надеясь на Нобелевскую премию, и то, чем все это закончилось, особенно для академика. Владимир вспомнил и кошмар следующих нескольких недель, когда безобидные прежде зверьки, взрослея, приобретали все новые и новые опасные свойства, и охота на них стала превращаться в войну на равных. «А, вот оно! — нащупал наконец Володя. — Конечно. Я чинил маяк, когда на меня напал лошадиный сквирл. Я спрыгнул в яму, он спрыгнул за мною. А потом кто-то, — Володя напрягся и вспомнил, кто — и по голосу, и по внешности, ведь он же видел своего спасителя, когда тот уже достал его из ямы, — да не кто-то, а сам полковник Зубцов скорее всего из гранатомета прикончил исполинского сквирла и контузил меня. Дальше ему удалось-таки уговорить меня дать ему руку, а шаги сзади — это, конечно, сквирл таранный, обошедший полукругом по дну ямы. Меня достали вовремя, — смекнул Владимир, — потому как он сразу затем намеревался размазать меня по стенке ловушки своей бронебойной башкой, и, сделай он это секундой раньше, для моих похорон меня пришлось бы долго отскребет от стены, как таракана. Потом, — думал Володя, — полковник принялся сам скручивать провода, я еще сказал ему, что надо ориентироваться по цвету. Затем на нас напали один или два собачьих сквирла, которых Зубцов положил из автомата. Это уже после завыла сирена маяка, распугивая ультразвуком напавших на лагерь сквирлов, а я потерял сознание».

Владимир приподнялся на подушке и ощупал свое лицо ладонью. Оно было осунувшимся и щетинистым, из чего Владимир сделал вывод, что провел без сознания не один день. На нем была темно-синяя больничная — не спутаешь — пижама, он лежал в одиночной палате. У кровати стояла капельница, а на запястье — Володя проверил — были следы от ее иглы, как у наркомана. Володя поднялся и не обнаружил под кроватью ни своей обуви, ни тапочек. Только судно. «Не надеялись, что ли, уже, что я поднимусь?» — подумал Володя и решил пока перемещаться босиком. Тело, провалявшееся неизвестную уйму времени на постели, теперь радовалось всякому движению, возвещавшему его возвращение к жизни. Володя вышел в пустынный на данный момент коридор и двинулся по нему в поисках поста дежурной медсестры, обыкновенно бывающего на каждом этаже. И сразу же отыскал его. Невысокая женщина средних лет в белом халате сидела за стоящим в нише столом и что-то писала при свете настольной лампы.

— Простите, — неуверенно сказал Владимир, обращая на себя ее внимание.

Медсестра оторвалась от бумаг и с вопросительным недовольством на лице уставилась на Владимира. Потом, по мере узнавания, недовольство сменилось радушной улыбкой.

— Больной из 418-й палаты? — спросила она.

Владимир же, как-то не сообразивший взглянуть снаружи на собственную дверь, робко, наугад согласился молчаливым кивком и встречной улыбкой.

— Слава Богу, ожил. А мы уже всерьез за вас переживать начали. Шутка ли — две недели без сознания!

— Две недели… — опустошенно выдохнул Владимир. Он, конечно, и сам догадывался, что провалялся долго, но и не подозревал, что НАСТОЛЬКО.

— Лягте обратно в постель, — распорядилась медсестра. — А я пока позвоню в отряд, скажу, что вы наконец очнулись. Вашим здоровьем постоянно интересовались некие Зубцов и Бадмаев. Знаете вы таких?

— Знаю, знаю, — согласился Владимир. И, посетив туалет, вернулся в свою палату.

Еще через час на краю его постели сидел полковник Юрий Зубцов, заявившийся в больницу с букетом красных гвоздик. На стульчике же возле кровати примостился академик.

— Моей маме сообщили, что я выздоровел? — первым делом после взаимных приветствий спросил Володя.

— Сообщили, сообщили, — бодро отозвался Зубцов. Это был гладко выбритый мужчина средних лет, с великолепной военной выправкой и оптимистичной широкой улыбкой, которой мешал быть по-настоящему добродушной его колючий и пронзительный взгляд. Густая короткая шевелюра его чуть-чуть, самую малость, отливала сединой. Телосложения полковник был плотного, что не делало его грузным — это был настоящий боевой полковник спецназа, и его физическая форма была ничуть не хуже, чем у его парней. Сейчас он был одет в камуфляж и без головного убора. — Спасибо, что подсказал, как провода соединять, — тут же сказал он, — а то бы приделал я синий к зеленому, и маячок бы так заворотило, что потом с десятью собаками не починить. Так, Петр Семенович?

• Предыдущая
• 9/100
• Следующая