Пастырь Вселенной - Абеляшев Дмитрий - Страница 30
- Предыдущая
- 30/100
- Следующая
На улице уже набирал силу ясный мартовский день. Вчерашняя стужа уступила место солнечному дню. На термометре борьба шла в районе нуля градусов, и вода то таяла, то вновь замерзала в обычной мартовской круговерти. Ночью — зима, днем — весна. Ночью по улицам ходят только патрули Анданора, днем выбираются несчастные, полуголодные, заморенные граждане. Владимир пока еще ничего не слышал о голодных смертях в Москве. Но всем было очевидно, что если дела пойдут так и дальше, то они не за горами. Володя чувствовал себя после бессонной ночи, проведенной в компании полковника Зубцова, бодрым и отдохнувшим. «Вот что значит настрой», — подумалось ему. Юрий Васильевич настрого запретил Володе делать какие-либо записи, и потому Владимир мысленно повторял основные моменты грядущей охоты, привычно разбивая их по пунктам. Итак, Юрий в течение ночи делился с Володей опытом Сопротивления по борьбе с захватчиками. Основные моменты выглядели так:
1. Патрульные всегда ходят парами. Уверенные в своей безнаказанности, отдельные патрули частенько находятся на весьма значительном расстоянии друг от друга.
2. Для связи с центром они используют маленькое устройство, встроенное в маску животного, в районе его нижней губы. Маска, оснащенная передатчиком, имеется только у одного из патрульных. Заранее узнать, у кого именно, невозможно, пока передатчик не сработает. Когда же он (не дай Господь) сработает, то маска к тому же начнет выть, как милицейская сирена. При помощи передатчика она передает в штаб сигнал тревоги и собственные координаты.
3. Ни один из видов обыкновенного огнестрельного оружия не способен пробить панцирь захватчиков. Разумеется, орудуя плоскогубцами и клещами, содрать маску возможно, однако для этого анданорец уже должен быть мертв или обездвижен. Газовое или электрическое оружие также не способно причинить анданорцам вред — электричество поглощается защитным костюмом, а вдыхаемый воздух скорее всего фильтруется маской, и химические вещества попадают в организм в неопасной для агрессора комбинации. В связи с вышесказанным Сопротивление рекомендует своим бойцам использовать оглушающие виды холодного оружия, а также различные ловушки из арсенала первобытных племен. Все.
«Не густо, — подытожил Владимир. — Интересно, — подумалось ему, — полковник Зубцов всех напутствует фразами типа: „Я верю именно в тебя“ и „У тебя все получится“. Да, и еще, — вспомнил Владимир, — Юрий Васильевич рекомендовал не тянуть с открытием охотничьего сезона. Дело в том, что чем больше попыток захвата патрульных, удачных ли, нет ли, будет проведено бойцами Сопротивления, тем бдительнее и экипированнее будет враг. Следовательно, — думал Володя, — не стоит тянуть с охотой на патруль».
Выйдя на балкон, заваленный всяческим хламом, Володя принялся рыться в залежах никому, казалось бы, не нужных предметов. Он обнаружил мешок с солдатиками, в которых играл в безоблачном детстве; учебники зыбкой башней рухнули в нанесенный вчерашней метелью снег; Володя отодвинул в сторону каркас давным-давно разбитого аквариума. Со своего седьмого этажа Владимир увидел, как по улице едет шустрый игрушечный броневичок, — это было единственное, что ездило уходящей зимой по улицам без рельсов или проводов. Городской транспорт, работавший на бензине или газе, как на потенциально опасных веществах, а также весь личный транспорт был запрещен захватчиками. Трамваи, троллейбусы и метро — вот все, что осталось от былого величия. Сверху было хорошо видно, как двое невесело тащили на санках телевизор в сторону рынка. Да уж, за телевизор теперь много не выручишь. Разве что у кого остался видеомагнитофон. По всем каналам телевидения теперь шли правила оккупационного режима, да еще и на анданорском языке, под чужую, пусть и величественную, музыку. Один раз за сутки, ровно в полдень, в течение часа те же правила транслировались на русском языке. Владимир выучил их наизусть, как и многие москвичи, — почти каждый день включал он телевизор, в тайной надежде дождаться от захватчиков хотя бы частичного смягчения режима. Увы. Надежды его были напрасны. Владимир, копаясь у себя на балконе, отодвинул старую клеенку и извлек на свет божий оцинкованное ведро, за которым стояли рядами стеклянные банки разного объема для варений. «Как же много барахла может вместить такой маленький балкон, — подумал Володя, чувствуя, что начинает уже замерзать на свежем мартовском воздухе. — Не сходить ли за курткой, — подумал он. — Нет, лучше не буду», — ответил он себе, потирая друг о друга покрасневшие от длительной возни в снегу ладони. Ведро, которое Володя с трудом переставил на соседнее место, показалось ему чересчур тяжелым. С надеждой приподнял Владимир крышку и радостно усмехнулся: «Вот она, красавица!» В ведро, которое не использовалось уже несколько лет кряду, Володина мама, теперь безвылазно проживавшая на даче, положила при последней уборке кувалду, в детстве еще найденную маленьким Володькой на стройке и не выкинутую родителями исключительно по слезным просьбам сына. Ну, а если вещь сразу не выкинуть, она приживается, как приблудный щенок, и требуется изрядное мужество и сила воли, чтобы вот так, запросто расстаться с чем-то, уже несколько лет мозолящим глаза. Кувалда же избежала всех ежегодных в Володиной семье генеральных уборок; всякий раз железный, чуть ржавый монолит на массивной деревянной ручке оставляли с определением: «Ну, пусть полежит пока, вдруг пригодится…» Володя, сжимая бесхитростную, но быстро нагревшуюся от тепла ладони рукоять первобытного орудия, вспомнил отца, с которым всегда было так весело вместе разгребать балконы и антресоли каким-нибудь теплым апрельским или майским днем, когда все барахло, всякий хлам покидал их жилище. Вот таким же теплым безоблачным днем — Володя тогда как раз учился в седьмом классе — папа ушел из их жизни, оставив лишь короткую записку, что у него теперь другая семья и он уезжает в другой город навсегда. Прочитав записку, оставленные жена и ребенок тут же затеяли очередную генеральную уборку, отправив со слезами на свалку все, что напоминало им о предавшем их муже и отце. И у Володи, остро страдавшего от ухода отца, навсегда осталось ощущение, что папа его просто не пережил очередную большую уборку — ведь мама Володи безжалостно отправила в мусоропровод все фотографии и личные вещи, которые не увез с собой вот так, без предупреждения позорно сбежавший с молодой секретаршей бывший муж и отец. В ту ночь, кусая орошенную слезами подушку — ведь никто не видел, — Володя поклялся, что женится он только на той девушке, с которой будет готов прожить всю жизнь до конца, даже если она станет потом старой, глупой и страшной. И Володе казалось, что тогда, с Леной, он чуть было не нарушил своей клятвы. «Но ведь я же не собирался жениться на ней или что-нибудь ей обещать», — вяло оправдывался Владимир перед самим собою, сжимая в руке кувалду, пережившую в их доме отца Владимира. Папа ушел, а она осталась. Вот ведь как бывает. А сколько ни оправдывайся — Володе явственно казалось, что нашествие Анданора произошло именно из-за того, что он хотел сказать «я тебя люблю» просто потому, что все так делают, той девушке, пусть женщине, которую вовсе не любил. Уж так сложилось в его жизни, что происшедшее воспринималось им, быть может, и всего лишь из-за совпадения, как кара Господняя за горячечную, слезную, юношескую клятву. Внезапно, будто подтверждая ход его мыслей, часы на руке Владимира заиграли фрагмент гимна России, возвещая наступление полудня. В часах Володи было до тысячи мелодий, отмечавших точное время, и до оккупации он регулярно менял их. Когда же Анданор посетил своими черными эмиссарами города его страны, он установил себе в часах гимн России и более уже мелодии не менял. А еще он теперь только начинал понимать, почему слово «Родина» пишется с большой буквы.
Владимир вернулся в себя из страны воспоминаний кошмарной весной 2022 года на балконе обесчещенного города, завоеванной страны, покоренной планеты. И лишь теперь Володя почувствовал, как люто он промерз на своем балконе в поисках кувалды. Однако сам молот, который Володя, выходя с балкона, принес в комнату, будто помог расправить плечи и вольно вздохнуть всей грудью, напомнив о том безрассудном, но нужном Родине поступке, на который он действительно решился. Володе даже показалось, что кувалда подмигивает ему весело, по-разбойничьи. Захотелось принять горячую ванну, но горячая вода бывала раз в месяц, и пришлось Владимиру занять место возле самого обогревателя, чтобы тот, пусть обжигая кожу, прогрел тело вглубь. Кувалду, как боевого товарища или верного пса, Володя заботливо положил рядом с собой, будто желая отогреть и ее тоже. «Вот ведь судьба, — думал Владимир, поворачиваясь полубоком к жарким спиралькам, раскаленным докрасна, — сколько лежала она на балконе, и никому бы и в гриппозном сне не пришло в голову, для чего она может сгодиться». Теперь же от этого орудия зависела жизнь самого Володи и в малой, но ощутимой степени — судьба его страны, его Земли. Ведь и океаны с китами, которых Владимир мечтал изучать с детства, и саванны со львами и слонами, и пустыни с блуждающими раскаленными дюнами — все это и есть его Родина, подумалось Владимиру. Оккупантам удалось за считанные дни сделать то, что люди не сумели за тысячелетия, — условные и существовавшие лишь в замороченных мозгах людей границы между странами и народами Земли осыпались, как стены карточных домиков, возведенных руками властолюбивых политиков. Володя бы не поверил, сколько американских или австралийских парней, решивших отдать свои жизни делу спасения Земли, включают, с тем же удивлением и сердечной тоскою, в понятие «Родина» сейчас и просторы русской тайги, где неуклюжие медведи лакомятся в малиннике, и жаркие аравийские пустыни, манящие миражами, и студеные величественные плато Антарктики с пингвиньим народцем, да и все прочие уголки и веси нашего несчастного, растоптанного черными сапогами и раздавленного игрушечными бэтээрами шарика, имя которому Земля.
- Предыдущая
- 30/100
- Следующая
