Пастырь Вселенной - Абеляшев Дмитрий - Страница 17

• Предыдущая
• 17/100
• Следующая

— «Унылая пора, очей очарованье», — услышал Володя у себя над ухом задумчивый женский голос. Владимир ошалело обернулся и, разумеется, увидел Лайну. — Мне нравится Пушкин, — негромко пояснила она. Думаю, такой великий поэт, как он, мог родиться лишь в стране с таким чудовищным, не пригодным для жизни, климатом, как ваша. И в то же время русская осень — фантастическое зрелище, думаю, вы тут все в душе поэты, если не переехали отсюда куда-нибудь в Африку или, какое-либо иное, более пригодное для жизни место!

Володя задумался, как тут ответить. Отряд тем временем вошел в рощу, где статные березы соседствовали с такими нарядными сейчас осинами, и золотые монеты листьев зашуршали под подошвами десантных башмаков.

— В чем-то вы правы, — сказал наконец Володя. — Но боюсь, на нашей планете все места малопригодны для жизни, каждое по-своему, а потому, на мой взгляд, у нас тут почти везде могут рождаться настоящие поэты.

— Занятно, — задумчиво отозвалась Лайна, восторженно проводив глазами лист, сорвавшийся с ветки. — Вы интересный собеседник.

Впрочем, она тут же уткнулась в распечатку карты и, видимо, придя к какому-то выводу, ускорив шаг, нагнала Зубцова и тронула его за плечо. Полковник махнул рукой Владимиру и замыкавшему шествие Ринату, чтобы все остановились. Дальше Лайна пошла одна, держа на изготовку свое странное короткое ружье. Володя так и думал уже, что она сейчас — еще шаг или два — растворится в березах, оплакивающих листопадом умирающее лето, и потеряется из виду. Но нет. Внезапно девушка замерла, будто увидев диковинную бабочку, и, легко взмахнув ружьем, приставила его к глазу. А дальше Володя увидел тонкий голубой лучик, словно пламя зажигалки, только длинное-длинное и тонкое, как луч солнца, и Лайна махнула рукой, подзывая остальных. Лишь поравнявшись с Лайной, да и то не сразу, увидел Владимир мишень, мастерски пораженную силлурианкой. Возле неприметной дыры, косо уходящей в землю, лежал исполинский сквирл, противоестественно чужеродный в такой пушкинской осени, и из разрубленного наискось черепа вытекала малиновая гадость, словно разбили банку с вареньем. Этот экземпляр действительно был лошадиным — размером с доброго коня, лежал он на боку доисторическим реликтом, и не верилось даже, что еще пару минут назад он был жив и способен откусить голову любому, даже вот Ринату.

— Это был охранник, — пояснила Лайна. — Из гнезда сквирлов всегда есть тайный подземный ход, на крайний случай. Это делает сквирлов почти неуязвимыми, пока лаз не найден. В случае нападения на гнездо они всегда успевают вынести через него свою царицу, и все начинается сначала. Но когда пещера найдена, она часто служит сквирлам дурную службу. Через нее можно добраться прямиком до их матки. Если бы они были разумными, — сказала Лайна, трогая носком ботинка когтистую лапу, — то меняли бы тактику в зависимости от обстоятельств. Но они не могут, — добавила она, и Владимиру показалось даже, что в голосе ее он слышит нотки сочувствия к поверженному врагу, — они подчиняются инстинкту. Итак, проход открыт, — подытожила Лайна, — если все будет в порядке, минут через пять состоится аудиенция у ее величеством королевой.

Лайна обвела команду пристальным взглядом своих небесно-голубых глаз.

— Предупреждаю сразу, — сказала она, — королева очень опасна. Это мягкий белый червяк. Но она обладает разумом. Который подчиняется инстинкту. Понимаете? И к тому же способна к телепатии. Так что следите за собой. Итак, вперед…

Пещера была сухой и темной. Она полого уходила под землю и вскоре свернула так, что, даже обернувшись назад, нельзя было увидеть ни капли света в конце туннеля. Двигались на ощупь. Владимир знал, что у Лайны и Зубцова были фонари, но скорее всего сейчас их пускать в дело было нельзя. Ход был в меру широким. Если расставить руки, можно было коснуться противоположных стенок, да голова порой зацеплялась за какой-нибудь торчащий сверху корень. В пещере отвратительно пахло, и запах, казалось, сгущался с каждым шагом. Через минуту Володе стало казаться, что, судя по смердящему духу, разлитому вокруг, он мог в любую минуту наткнуться на труп какого-нибудь животного, а то и человека. Внезапно Владимир почувствовал, что его худшие подозрения, похоже, подтвердились — он споткнулся обо что-то мягкое, податливое и, казалось, расползшееся с нестерпимой вонью под его башмаком.

Смрад от неудачного шага Владимира стал концентрированнее раз в десять. Володя попробовал было дышать ртом, но тут же оставил попытку от почти зрительного образа, как ему в открытый рот наползают черви. Владимир почувствовал, что еще минута такого путешествия, и его стошнит. Собственно, будь он один и в безопасности, его бы уже вырвало, и не раз. Сейчас же он сдерживался исключительно из осторожности, и, удивительное дело, инстинкт самосохранения оказался сильнее рвотного рефлекса. Внезапно впереди появился свет — это Лайна с Зубцовым одновременно зажгли фонари. Володя сперва увидел лишь белое пятно, но зрение стремительно подстраивалось под новое, точнее, появившееся освещение, и Володя рассмотрел нечто фантастическое и незабываемое. Подземный ход вывел возглавляемый полковником отряд в небольшой зал почти правильной сферической формы метров четырех в диаметре. В центре возвышался пригорок из сваленных в кучу коровьих и лошадиных голов, среди которых Владимир с ужасом разглядел две или три — понять было сложно, на осмысление увиденного оставалось не более секунды — человеческие обкушенные головы, в запекшейся крови и ошметьях волос. Куча ощерилась зубами, словно это был последний ярус обороны царицы — а она, как выяснил позже Володя, питалась почти исключительно мозгами, отчего и была самой умной в своем племени. Из всего же этого насколько омерзительного, настолько же и страшного нагромождения вскрытых и опустошенных черепных коробок разного вида и давности произрастало нечто живое, белое и пульсирующее, будто гигантский опарыш. Владимир испытал столь отчетливый приступ омерзения, что с трудом сдержал свою правую руку, страстно желавшую всадить очередь в эту леденящую душу гадину. Существо же, в отличие от прочих сквирлов, вовсе лишенное не только брони, но и вообще сколь-нибудь плотных покровов, напоминало исполинского глиста или личинку сумасшедшего размера мухи. Оно было размером с человека и явно являлось самкой. Прежде всего это ощущалось обонянием — среди запаха тления, буквально пропитавшего все вокруг, Владимир невольно различил зовущий, пронзительный аромат распаленной страстью женской плоти, издаваемый царицей. А потом, приглядевшись — да и глаза привыкли к освещению, — рассмотрел, что обращенная вверх часть существа обрамляется несколькими массивными выростами, более всего напоминающими налитые молочной нежностью женские груди с кроваво-красными, будто ободранными, сосками на концах.

Подняв взгляд выше, на верхнее утолщение, Владимир обалдело обнаружил, что смотрит в упор во вполне разумные, совсем женские томные глаза, обрамленные тяжелыми ресницами и словно густо подведенными фиолетовыми мазками косметики. Вот только мазки эти были живые — это сосуды пульсировали и перекатывались под кожей у царицы, напоминавшей — как ни чудовищно это звучит — патологическую помесь между женщиной и каким-то особенно омерзительным гельминтом, из тех, что бывают увенчаны всякими там крючками или присосками. Но не женскими же грудями, как здесь! Страшнее всего было то, что существо обладало чарующим, парализующе-томным взором — когда оно смотрело, Владимиру казалось, будто самая искусная гейша делает ему самый изысканный массаж лица и затылка — такими сладострастными иголочками покрывалась волосистая часть головы. Эта дрянь, в общем-то, представляла собой какую-то пугающую пародию на женственность, доведенную до своей запредельной, извращенной крайности. Володя, так же как и Ринит, оказались не готовыми к этому зрелищу и изумленно замерли, переступив порог зала. Зубцов же светил на царицу фонарем и тоже бездействовал. То ли и его загипнотизировало омерзительное существо, то ли так было условлено у него с Лайной, — Володя так никогда и не узнал этого достоверно; Лайна же резким движением набросила на верхушку существа мешок, который, стало быть, принесла в подземелье с собой, и затянула петлю смывавшей его веревки на теле царицы там, где, будь она женщиной, у нее была бы шея. Дьявольские чары искрящегося сладострастными иголочками взгляда развеялись, и Владимир опять увидел королеву сквирлов как она есть. Существо принялось извиваться, словно от удушья, что смотрелось весьма захватывающе: в равной мере отталкивающе и притягательно, как, к примеру, мог бы смотреться обнаженный женский труп, грациозно исполняющий танец живота. Она страдает, внезапно подумал Володя. Ей нужна помощь! Царица застонала, и Володя мурашками по телу ощутил проникающую гипнотичность этого стона. Вообще все происходящее было более чем чудовищно.

• Предыдущая
• 17/100
• Следующая