Граф - Корнеев Юрий - Страница 44

Я приказал спускать шлюпку. Герману велел в городе не задерживаться. Да и вообще в город не ходить. Высадиться в порту, послать кого-нибудь из местных за знакомыми купцами, узнать новости и возвращаться. Еще нанять две-три большие лодки для перегонного экипажа. Я с ними уже расплатился, так что нечего им на моем корабле делать. Шлюпка помчалась в порт. Часа через полтора подошли три большие лодки и забрали перегонный экипаж. А еще через полчаса подвалил небольшой кораблик, типа шнеккера. С него к нам попытался забраться какой-то хлыщ, но не смог. Стал орать, чтобы мы спустили штормтрап, но когда к борту подошли пехотинцы и направили на него мушкеты, утихомирился.

Я спросил, что ему надо. В порт мы не входили и платить портовый сбор нам не за что. Когда подойдем к пристани, тогда и заплатим. Он опять орать начал. Как я понял из смеси латыни и староиспанского, он не какой-то там таможенник, а то ли адъютант, то ли порученец королевского наместника, графа… А вот с этим получился конфуз. Говорил он очень быстро, на не совсем мне понятном языке, и запомнить ту кучу имен, что он на меня вывалил, я просто не смог. Помню только «де Альварес» – потому что первое, и «де Монтехо» – по аналогии с морпехом. Потом он сообщил, что этот самый граф, то есть наместник, просит меня, графа фон Линдендорфа и фонМарка, нанести ему визит в его городском дворце, и он, этот самый порученец, прибыл для того, чтобы проводить графа фон Линдендорфа в этот самый дворец.

Вот только этого мне не хватало… Обойдется. Я попросил Пауля, моего лейтенанта, командира пехотинцев, ответить хлыщу. Тот на отвратительной латыни прокричал, что их сиятельство граф в пути простудился, плохо себя чувствует, лежит в постели и, естественно, никаких визитов наносить просто не в состоянии. Но как только, так сразу. После этого хлыщ убрался. Еще через час на этом же кораблике приплыл какой-то тип в сутане. Тут уж деваться некуда, пришлось спускать штормтрап. Понятно, что сейчас охмурять будет. Проводил его в свою каюту. Он что-то затараторил то ли на испанском, то ли на баскском, но, увидев мое недоумевающее лицо, перешел на латынь. Я опять сделал морду кирпичом – может, отвяжется? – и он тут же заговорил по-немецки. Вот ведь полиглот.

Оказалось, что он настоятель одного из городских соборов. Ну вот, даже обидно: могли хотя бы аббата какого завалящего прислать. А то настоятель… Даже названия собора не назвал, прогундел что-то непонятное. Но говорить дядя умел – что есть, то есть. Сначала поговорили обо мне, о моей мнимой болезни. И столько участия было в его словах, столько переживания, что, казалось, даже мама родная так не переживала за меня. Потом начался сам охмуреж. Он рассказал об изнуряющей борьбе всех благочестивых христиан с этими исчадиями ада, маврами, захватившими благословенную кастильскую землю. О долге всякого христианина защищать святую веру, о… еще много, много о чем. Любого другого бы уболтал. Чего хотел? Пушек хотел. И мушкетов. А еще лучше – технологию их производства. В крайнем случае, пару пушек и несколько мушкетов как образцы.

Послать его я, к сожалению, не мог, но вот притвориться тупым варваром и бубнить одно и то же: никак не можно, никак не можно, – мог. Ну и рассыпался в славословии нашей всеблагой церкви, сыпал цитатами из Библии и читал молитвы. Уж чего-чего, а этого в памяти Лео было завались. Естественно, в мою тупость он не поверил, но и сделать ничего не смог. Так мы и развлекались часа два. Потом ему, видно, надоело, он пробурчал какое-то ругательство на неизвестном языке и откланялся. Ну и слава богу. Чуть обед из-за него не пропустил. Нет, надо же – подбивать меня на войну с маврами. А сами-то? Да если бы захотели, этих самых мавров с Пиренеев давно бы вынесли. Объединились бы все королевства Пиренейского полуострова: Кастилия, Наварра, Арагон, Португалия, вдарили бы по Гранадскому эмирату как следует – и хрен бы те удержались. А то собачатся друг с другом.

Кастилия так вообще беспредельничает. Наварру просто заклевала. Только в этом году отобрала у нее пятнадцать городов. Сан-Себастьян, кстати, тоже раньше был наваррским городом – так отобрали. Уже лет сто пятьдесят как. С Португалией вообще вечная война. С Арагоном не мир и не война, не пойми что. С 1357-го по 1361-й год вообще резали друг друга без жалости и до сих пор никак успокоиться не могут. Главное, ничего невозможного в таком объединении нет. Так, в 1340 году, когда североафриканские мавры высадились на Пиренеях и, объединившись с гранадскими маврами, стали захватывать город за городом, королевства Кастилия, Арагон и Португалия таки объединились, и в битве у реки Салано так наваляли маврам, что североафриканцы тут же смылись к себе в Африку, а эмир сидел в Гранаде и с ужасом ждал, когда придут злые христиане и смахнут ему голову с плеч. Но не сложилось – союз распался, и между бывшими союзниками опять начался раздрай.

А я, значит, должен помогать им в их борьбе с исчадиями ада? Пусть сами борются. Это для них они исчадия, а для меня как раз неплохие торговые партнеры. Не Гранада, конечно, об этом и речи быть не может: узнают, так не отмоешься. Но в Танжере те же самые мавры живут, что и в Гранаде. И с ними, кстати, сами кастильцы и торгуют. И ничего. Вроде как это совсем другие мавры. Вот ведь черт в сутане, завел…

Не успел пообедать, как примчался вестовой и доложил, что к нам идет малая галера. Весел на тридцать. Это сколько ж там солдат? Только на веслах шестьдесят, и абордажников не меньше. А у меня два взвода пехотинцев. Так что подпускать близко их никак нельзя.

Поднялся на ахтеркастль. Отсюда порт и бухта просматриваются лучше всего. До галеры метров семьсот. Интересно, кого это несет? Этот черт в сутане меня так заговорил, что я даже не удосужился спросить, что за корабли стоят в порту. Но галера военная, сразу видно. Корпус узкий и длинный. Скорость развивает наверняка нехилую, по нынешним временам.

Вызвал обоих лейтенантов: артиллериста и командира пехотинцев. Поставил задачу. Они умчались, и тут же рожок заиграл боевую тревогу. На палубу выскочили пехотинцы и рассредоточились вдоль борта, изготовив к стрельбе мушкеты. Со скрипом выдернули заглушки из пушечных портов. У орудия на верхней палубе ахтеркастля, рядом со мной, засуетилась прислуга. Сигнальщик размахивал флажками, передавая приказы на шнеккеры. Они выдвинулись с правого и левого флангов, охватывая галеру и зажимая ее в клещи. Галера, не дойдя до нас метров сто, как в стену уперлась, и встала. Так мы и стояли. Наконец, минут через пятнадцать, с галеры спустили небольшую шлюпку, и она пошла к нам. Подошла к каракке метров на десять и встала. С нее что-то стал кричать на незнакомом языке какой-то франт. Язык очень похож на французский. Потом он перешел на латынь, и я наконец понял, что он хочет.

Оказывается, мне оказал честь своим посещением командующий эскадрой флота его величества Карла Пятого, адмирал маркиз де Гренвиль, граф д’Артуа. Почти как де Тревиль, капитан мушкетеров короля. Ну что ж, похоже, в порту корабли французской эскадры. Карл Пятый вроде сейчас король Франции. Да и имя у адмирала французское. Прокричал ему, что адмирал может посетить мой корабль, но подойти к нему он должен на моей шлюпке. Галера, если попытается приблизиться, будет уничтожена огнем кулеврин. Шлюпка ушла к галере.

Интересно, как адмирал отнесется к моему предложению. Оно в принципе на грани фола. Больше похоже на оскорбление. Хотя оскорблять этого адмирала, маркиза и графа у меня никакого желания не было, но не подпускать же галеру с кучей головорезов на борту к каракке? Черт его знает, какие тараканы в башке у этого адмирала. Абордаж ста с лишним опытных бойцов мы можем и не пережить. А то, что бойцы опытные – это понятно, сколько уже десятилетий воюют. Можно сказать, уже рождаются с мечом в руке.

Но адмирал молодец, конфликт раздувать не стал, обиду проглотил и, перейдя с галеры на шлюпку, поплыл к нам. Пришлось и для него сбрасывать штормтрап – не перекрикиваться же с ним. Такого он точно не простит. Провел его в свою каюту. Смелый мужик – один на чужом корабле, у какого-то мутного германского графа, а лицо совершенно спокойное и полное достоинства. И вообще он мне понравился. Стройный, даже можно сказать, поджарый, с сединой в небольшой бородке и черной пышной шевелюре. Взгляд спокойный и внимательный. А главное, нет в нем того высокомерия, что я частенько, да, собственно, всегда наблюдал у встреченных мною аристократов. Я их, правда, ранее не так много и встречал. Даже Вильгельм, с которым мы почти подружились, относился ко мне с некоторой высоты. А уж про своего названого «папашу» даже говорить нечего, он со мной вообще через губу разговаривал.